Зал был полон, причем женщин было больше. Они всегда готовы соблазниться новизной со всеми таящимися в ней опасностями и риском; но они же способнее мужчин различить, что подлинное, а что нет; они первыми понимают, если что-то неладно. Темой лекции был объявлен тибетский буддизм, но Турман говорил в основном об Америке.

 — В настоящий момент Запад — лучшая отправная точка для того, чтобы достичь просветления. Никогда и нигде в мире человек не был так близок к нирване, как сейчас в Америке. Здесь хорошо понимают, что значит пустота, что такое «ничто», ибо мы здесь не просто живем этой пустотой. Мы уже сами — ничто, наши взаимоотношения — ничто, мы и к остальным относимся как к пустому месту. «Хеллоу, Джим, хай, Джон!» Согласен, здороваемся мы приветливо, просто дальше некуда, да вот беда: нам нет никакого дела друг до друга — можно подумать, мы видимся в первый и последний раз. Если бы мы только знали, что на самом деле мы всегда были вместе… и что нам суждено оставаться вместе всегда, целую вечность!

Мне нравилась его ирония.

 — Кто из вас что-нибудь знает о буддизме? — спросил он у слушателей. Многие подняли руку.

 — А у кого из вас есть опыт пребывания вне собственного тела, ухода «туда», за грань? Случалось ли вам отрешаться от себя и испытывать потом шок при возвращении?

Красивый юноша, сопровождавший медноволосую даму много старше себя — видно было, что они любовники, — встал и рассказал невероятную историю из своей жизни. Молодой человек был из тех, кому удалось совершить «путешествие в астрал». Его пожилая подруга, слушая, так расчувствовалась, что в конце чуть не задушила его в объятиях.

 — Нет, нет, я не об этом, — сказал Турман. — В том, о чем я спросил, нет ничего сверхъестественного. У вас всех есть опыт пребывания вне своего тела. И вы проделываете это каждый вечер, когда засыпаете.

Он заметил, что и смерть в некотором роде нечто подобное — разновидность сна, а не уход сознания, как привыкли полагать на Западе: «Йама, демон с бычьей головой, приходит нанести нам удар дубиной и утащить тело. Но мы и наше тело — не одно и то же, хотя мы настолько отождествляем себя с ним, что тратим уйму времени на то, чтобы содержать его в форме, «чинить» его и «полировать». На нашу плоть уходят буквально целые состояния, хотя мы знаем, что рано или поздно она все равно истлеет и будет удобрять землю…» Публика слушала, затаив дыхание.

 — Но мы ведь как-никак американцы, — продолжал Турман, — и погоня за счастьем не только право, гарантированное нам Конституцией, но еще и наше излюбленное национальное занятие. И прекрасно. Потому что даже привалившее счастье может заставить задуматься: тот, кто выигрывает миллионы в лотерею, часто остается без друзей. Почему?

Смысл всей этой беседы заключался в том, что жизнь — возможность познать самих себя, что общество, в котором мы живем, безумно, ибо в силу своего махрового материализма отрицает тот факт, что мы — плод многих предыдущих жизней.

 — Посмотрите на мою челюсть: это тоже результат многих-многих предыдущих жизней, полных терпимости, сочувствия, самоконтроля, которые изменили мою изначальную челюсть. Да-да, ведь когда-то эта челюсть была с большими крепкими клыками — цены им не было, когда случалось защищаться или нападать. Эх, где они сейчас, мои клыки…

Партер улыбался; мне казалось, что какое-то зерно новизны упало в землю и может дать всходы. Это было как особый голос на фоне ежедневных долбящих ритмов без мелодий.

После беседы с Турманом я вышел на улицу с приятным ощущением легкости. Как раз перед этим один мой хороший друг, на которого одновременно свалилось две беды — крупные неприятности на работе и разлад в семье, написал мне, что впервые в жизни подумывает о самоубийстве. Сейчас я наконец нашел слова для ответа: собственные наши оценки всего, что с нами случается, абсолютно условны. Это просто подручные средства, при помощи которых мы пытаемся упорядочить свое существование и одновременно себе его портим.

В переулке Амеля (Callej´on Hamel) в Гаване, разрисованном афро-кубинскими мотивами, специально для туристов проводят «показательные» церемонии сантерии . Фото: JORGE SILVA/REUTERS

Последователи афро-карибского культа сантерии, широко распространенного на Кубе, верят, что их божества — ориши — живут в камнях. А еще они верят в то, что боги капризны, прожорливы и очень любят свежую, еще теплую, кровь.

Расхлябанная «лада», глухо стукнув днищем о засохшую вздыбленную грязь на обочине, остановилась у дома в пригороде Гаваны. В одном из тех пригородов, куда лучше не соваться без необходимости. Уго — мулат скорее арабского, чем негритянского происхождения, в джинсах, «майке-алкоголичке» и рэперской бейсболке — уже ждал у калитки. Уго был красив как бог. Заподозрить его в причастности к тайным религиозным культам позволяла разве что массивная пряжка на ремне — череп с перекрещенными под ним костями. Он сел в машину, ослепительно улыбнулся, и «лада», тяжело вздыхая на ухабах, двинулась дальше.

Чтобы ориша исполнил желание, а также в благодарность за уже сотворенные милос ти, нужно проползти на животе несколько сот метров к алтарю его католического «двойника». Фото: CLAUDIA DAUT/REUTERS

Мы ехали на обряд инициации в сантерию. По правилам на нем могут присутствовать только посвященные, каковыми мы, разумеется, не были. Человек, устроивший наш визит в обход правил (за небольшие деньги), поставил только одно условие — во всем слушаться «проводника». Инструктаж, проведенный в пути Уго, был предельно прост: «Не фотографируйте людей в белом. Им нельзя отражаться в зеркалах и попадать в объектив». Мы послушно кивнули, еще не зная о том, что почти все участники церемонии будут одеты в белое с головы до ног.

Дом с виду был самым обыкновенным. Примерещившаяся куриная лапа перед входом оказалась детскими граблями. Сантерия не любит посторонних и все свои атрибуты прячет внутри. Сразу из «прихожей» мы попали в алтарную комнату — на полках, драпированных тюлем и разноцветными боа из перьев, стояли распятия, фигурки католических святых и фарфоровые сосуды, очень похожие на супницы. На циновках перед алтарем горели свечи, стояли вазы с цветами и миски с едой. «Зачем здесь эти супницы?» — шепотом спросила я Уго. Он обыденно ответил: «В супницах (так и сказал) сидят ориши».

Позже я узнала, что ориши вселяются в камни, которые лежат в этих сосудах, погруженные в специальный «питательный» отвар. Для приготовления отвара используются разнообразные травы, гвинейский перец, измельченная яичная скорлупа, кокосовое масло, масло какао, кусочки копченого мяса кубинской нутрии и, конечно же, кровь жертвенных животных.

Только для посвященных

Закинув солнечные очки поверх козырька бейсболки, Уго и еще двое уже второй час самозабвенно стучали в африканские барабаны бата, чтобы обитающий в сосудах ориша-посредник  Анья вышел сам и вызвал остальных. Нательные кресты барабанщиков весело подрагивали в такт. Хозяин дома, он же жрец-сантеро, у входа принимал в объятия прихожан — людей разного возраста, пола и цвета кожи. Прихожане совали ему мятые купюры, проходили в комнату и, упав ниц перед алтарем, целовали землю.

Ориша может пить кровь жертвенного животного устами одержимого им человека. Некоторым оришам достаточно курицы, другие требуют теленка или барашка. Фото: ABBAS/MAGNUM PHOTOS/AGENCY PHOTOGRAPHER.RU

К началу третьего часа барабанщики достучались-таки до оришей, и все переместились в зал. Уго передал свой инструмент товарищу и затянул песню на языке йоруба, славя богов. Прихожане, встав полукругом, начали двигаться в такт. Они выходили по одному вперед, падали ниц перед барабанами, целовали их и совали барабанщикам мятые купюры. Надо сказать, что передача банкнот была лейтмотивом собрания. На короткий вопрос «Зачем  деньги?» моя словоохотливая соседка Коралия пространно объяснила, что в сантерии, как и в жизни, за все приходится платить.