Решено было заранее, что пока Уикс будет объясняться на корабле, остальные подождут в вельботе и будут следить за сохранностью казны. Им спустили канат, они привязали к нему драгоценный ящик и крикнули, чтоб поднимали. Но неожиданная тяжесть оказалась не по силам матросу, двое других пришли к нему на помощь, и это обстоятельство не ускользнуло от внимания Трента.

— Здоровая тяжесть! — сказал он резко и прибавил, обращаясь к Уиксу. — Что это такое? Я еще не видал ящика такого веса!

— Это деньги, — сказал Уикс.

— Что такое? — воскликнул Трент.

— Монета с корабля, потерпевшего крушение, — сказал Уикс.

Трент пристально посмотрел на него.

— Мистер Годдедааль, — приказал капитан, — спустите обратно ящик, велите шлюпке отчалить, и пусть она идет на канате за кормой.

— Есть, сэр, — отозвался Годдедааль.

— Что за черт, в чем дело? — спросил Уикс.

— Ничего особенного, — отвечал Трент. — Но согласитесь, довольно странная вещь — встретить посреди океана шлюпку с полутонной монет и вооруженной командой, — прибавил он, указывая на карман У икса. — Ваша шлюпка будет лежать спокойно за кормой, пока мы спустимся вниз и вы дадите объяснение.

— О, так в этом все дело? — сказал Уикс. — Мой журнал и бумаги в полном порядке; ничего подозрительного у нас не найдете.

Он окликнул товарищей в лодке, велел им подождать и повернулся, чтобы следовать за капитаном Трентом.

— Сюда, капитан Киркоп, — сказал последний. — И не браните человека за чрезмерную осторожность; у меня нет намерения оскорбить вас. Я желаю только убедиться, что дело обстоит именно так, как вы говорите; это моя обязанность, сэр, и вы сами поступили бы точно так же при подобных обстоятельствах. Я не всегда был капитаном корабля; я был одно время банкиром, а это дело учит осторожности, могу вас уверить. Приходится держать ухо востро!

Сказав это, он с сухой, деловой любезностью достал бутылку джина.

Капитаны чокнулись; бумаги были просмотрены; рассказ о Топелиусе и торге был внимательно выслушан и скрепил их знакомство. Когда подозрения Трента были таким образом устранены, он впал в глубокую задумчивость, в течение которой сидел точно в летаргии, уставившись на стол и барабаня по нему пальцем.

— Еще что-нибудь? — сказал Уикс.

— Что это за место, там, внутри? — спросил Трент внезапно, как будто Уикс тронул его за пружину.

— Довольно хорошая лагуна, а больше ничего, — ответил Уикс.

— Я хочу зайти туда, — сказал Трент. — Я заново оснастился в Китае, но работа сделана плохо, и я боюсь за свои снасти. Мы можем переснаститься в один день. Ведь ваша команда, смею думать, не откажется помочь нам.

— Ну, разумеется! — сказал Уикс.

— Стало быть, так и сделаем, — заключил Трент. — Береженого и Бог бережет.

Они вернулись на палубу; Уикс сообщил о решении товарищам; фор-марсель снова наполнился, и бриг быстро вошел в лагуну, буксируя за собою вельбот, и бросил якорь у Мидль-Брукс-Айленда в восемь часов. Потерпевшие крушение поднялись на корабль, позавтракали, багаж втащили на палубу и сложили на шкафуте; затем все принялись за оснастку. Работа продолжалась весь день, и обе команды соперничали, показывая свою силу. Обед был подан на палубе, офицеры угощались на корме, матросы на носу. Трент был, по-видимому, в отличном настроении, угостил всех матросов грогом, откупорил бутылку капского вина после обеда и занимал гостей подробностями своей финансовой деятельности в Кардифе. Он провел на море сорок лет, пять раз терпел кораблекрушение, был девять месяцев в плену у одного раджи, служил под огнем на китайских реках; но единственная вещь, которую он считал достойной рассказа, которой гордился или которая, по его мнению, могла заинтересовать посторонних, была его деятельность в качестве ростовщика в предместье приморского города.

Послеобеденная работа жестоко отозвалась на команде «Почтенной Поселянки». Уже истощенные бессонной ночью и возбуждением, они работали единственно на нервах, и когда Трент наконец остался доволен своей оснасткой, нетерпеливо ожидали приказа к отплытию. Но капитан, по-видимому, не торопился. Он медленно расхаживал взад и вперед, как человек, погруженный в думы. Вдруг он обратился к Уиксу.

— Вы ведь, кажется, составляете нечто вроде компании, не правда ли, капитан Киркоп? — спросил он.

— Да, мы все пайщики, — ответил У икс.

— В таком случае вы ничего не будете иметь против, если я приглашу всех вас на чашку чая в каюту? — спросил Трент.

Уикс удивился, но, разумеется, не возражал; и немного спустя шестеро потерпевших крушение сидели в каюте с Трентом и Годдедаалем за столом, на котором красовались мармелад, масло, гренки, сардинки, копченый язык и чай. Продукты были не особенно хороши, и, без сомнения, Нэрс выругал бы их, но они показались манной небесной потерпевшим крушение. Годдедааль угощал их с радушием, превосходившим всякую любезность, радушием какой-нибудь старой честной деревенской хозяйки на ее ферме. Впоследствии вспомнили, что Трент принимал мало участия в угощении, но сидел задумавшись и, по-видимому, то забывал, то снова вспоминал о присутствии своих гостей.

Вдруг он обратился к китайцу:

— Убирайся отсюда, — сказал он и следил за ним, пока тот не исчез на лестнице. — Ну-с, джентльмены, — продолжал он, — как я понимаю, вы все составляете нечто вроде компании на акциях, и потому-то я и пригласил вас всех, так как есть один пункт, который я желал бы выяснить. Вы видите, каков этот корабль — хороший корабль, смею сказать; и каковы рационы — недурны для матроса.

Ответом был торопливый ропот одобрения, но ожидание, что будет дальше, помешало какому-либо членораздельному ответу.

— Ну-с, — продолжал Трент, катая хлебные шарики и упорно глядя в середину стола, — я, конечно, рад отвезти вас во Фриско; моряк должен помогать моряку, таков мой девиз. Но если вы нуждаетесь в чем-нибудь на этом свете, то вам, вообще говоря, приходится платить. — Он засмеялся коротким, нерадостным смехом. — Я не желаю терпеть убыток из-за своей любезности.

— Мы не собираемся вводить вас в убыток, капитан, — сказал Уикс.

— Мы готовы заплатить разумную плату, — прибавил Кэртью.

При этих словах Годдедааль, сидевший с ним рядом, тронул его локтем, и оба помощника обменялись многозначительным взглядом. Характер капитана Трента был объяснен и понят в это безмолвное мгновение.

— Разумную? — повторил капитан брига. — Я ожидал этого замечания. Резоны уместны, когда есть две стороны, а здесь только одна. Я судья, я резон. Хотите плыть на моем корабле — платите мою цену. Вот как обстоит дело, по-моему. Не я в вас нуждаюсь; вы нуждаетесь во мне.

— Ну, сэр, — сказал Кэртью, — какова же ваша цена?

Капитан продолжал катать хлебные шарики.

— Будь я таков же, как вы, — сказал он, — когда вы обобрали того купца на островах Джильберта, я мог бы поймать вас. Тогда было ваше счастье, теперь мое. Всякому свой черед. Могли бы вы ждать снисхождения от того купца? — крикнул он с внезапной резкостью. — Впрочем, я не порицаю вас. Все позволительно в любви и торговле, — и он снова засмеялся холодным смешком.

— Итак, сэр? — серьезно сказал Кэртью.

— Итак, это мой корабль, я полагаю? — спросил тот резко.

— Я тоже склонен так думать, — заметил Мак.

— Я говорю, что он мой, сэр! — повторил Трент тоном человека, старающегося рассердиться. — И говорю вам всем, что будь я такой же, как вы, я бы обобрал вас дочиста. Но там есть две тысячи фунтов, которые не принадлежат вам, а я честный человек. Дайте мне ваши две тысячи фунтов, и я перевезу вас на берег, и каждый из вас высадится во Фриско с пятнадцатью фунтами в кармане, а капитан с двадцатью пятью.

Годдедааль опустил голову, точно стыдился.

— Вы шутите! — воскликнул Уикс, побагровев.

— Я шучу? — сказал Трент. — Решайте сами. Вас никто не неволит. Корабль мой, но Брукс-Айленд мне не принадлежит, и вы можете оставаться на нем до самой смерти.

— Да ведь весь ваш бриг не стоит таких денег! — воскликнул Уикс.