— Вы, милорд, требуете благодарности! — сказал мастер Баллантрэ, возвысив голос и подняв указательный палец кверху. — Будьте покойны, моя благодарность еще впереди. А теперь позвольте мне раскланяться с этими джентльменами, которым, наверно, надоели наши семейные препирательства.

И он поклонился каждому джентльмену в отдельности и, быстро повернувшись, ушел, оставив всех в удивлении относительно своего поведения, в том числе и меня. Признаться, поведение милорда также немало удивило меня.

С этой поры лорд Генри и мастер Баллантрэ сделались окончательно чужими. Но, несмотря на то, что мастер Баллантрэ очутился в весьма неприятном положении, он и тут не потерялся и вовсе не оказался таким беспомощным, как думал милорд, когда ему пришлось трудом доставать себе хлеб. Главное, что ему помогло, это то, что он имел такого верного друга, как Секундра Дасс, который был необыкновенно искусный золотых дел мастер. При помощи средств, выданных милордом мастеру Баллантрэ, которые были отнюдь не малы, последний со своим другом мог безбедно существовать, и они могли даже откладывать деньги, которые зарабатывал Секундра Дасс, на черный день. Что они откладывали эти деньги, в этом нет сомнения. Мастер Баллантрэ имел намерение накопить большую сумму денег и затем отправиться в путь и отыскать сокровища, которые он зарыл в лесах во время своего странствования по Америке. Если бы он, задавшись этой целью, как можно скорее осуществил ее, то это было бы несравненно лучше как для него, так и для нас, но он этого не сделал, так как все его мысли главным образом были направлены на то, чтобы отомстить брату за прием, который тот ему устроил, и поэтому он медлил отправиться отыскивать свой клад.

Прием, который устроил ему брат, мастер Баллантрэ никак не мог забыть. Я уверен, что ему самому было удивительно, как он пережил свой позор и не умер на месте, когда в присутствии различных вельмож ему пришлось перенести такое презрительное обращение с ним. Он после перенесенного позора, чтобы не быть узнанным, готов был, кажется, как говорили древние, отрезать себе нос, и, по всей вероятности, утешал себя только мыслью, что ему удастся так же публично унизить милорда, как тот унизил его.

Он в одном из самых удаленных и бедных кварталов города нанял себе домик, вокруг которого росло несколько кустов акаций. В передней части дома было отверстие, которое дверью назвать было нельзя, так как оно походило скорее на вход в собачью конуру. По всей вероятности, человек, строивший этот домик, был купец и хранил в этом помещении свои товары. Именно потому, что дом этот имел скорее сходство с собачьей конурой, чем с жилищем, пригодным для человека, мастер Баллантрэ нанял его, так как для цели, которую он преследовал, он был именно подходящий. Цель его была унизить брата и затоптать в грязь ту фамилию, которую они оба носили. В то время, как он был пиратом, он научился немного шить, и хотя и владел иголкой довольно плохо, мог все-таки владеть ею настолько, чтобы делать вид, что он умеет шить; он занялся шитьем и на своей «собачьей конуре» повесил следующую вывеску:

Получив заказ, мастер Баллантрэ садился наподобие портного — ноги крест-накрест — и принимался работать. Я сказал, что, «получив заказ, он работал». Но заказы по большей части получал не он, а Секундра Дасс, а так как мастер Баллантрэ работал больше только для виду, то работа его двигалась так же медленно, как в древние времена работа Пенелопы. Работая так, он не мог заработать даже столько денег, чтобы купить масла на хлеб, который заработал Секундра Дасс.

На вывеске его «конуры» красовалась крупными буквами фамилия Дьюри, а один из представителей этого знатного рода сидел, скрестив ноги, и работал иглой, и это должно было служить укором для его брата, жившего как барин, а не как ремесленник.

Очень многие действительно начали даже коситься на лорда за его жестокосердие к брату, и во многих домах лорда очень осуждали за его равнодушие, но так как губернатор держал его сторону, то открыто об этом не говорили. Но миледи Генри, которая вообще и раньше не пользовалась особенной симпатией в Нью-Йорке, приходилось выслушивать теперь различные злые намеки по поводу брата ее мужа, и это ей начало до такой степени надоедать, что она, вернувшись как-то красная и совершенно расстроенная из одного знакомого дома, решила больше не ходить в гости.

В то же время лорд преспокойно проживал в своем доме, занимался хозяйством, поддерживал знакомство с близкими и симпатичными ему людьми и не обращал ни малейшего внимания на толки по поводу его брата, ходившие по городу. Он полнел, имел очень довольный вид, и даже сильная жара, длившаяся крайне долго, не тяготила его. Его жена, несмотря на неприятности, которые ей причиняли толки по поводу ремесла, избранного себе братом ее мужа, каждый день благодарила Бога за тот земной рай, в котором она жила и который остался у нее по наследству от ее отца. На сцену, происходившую в день приезда мастера Баллантрэ между ее мужем и его братом, она смотрела из окна и слышала все, что они говорили. По-видимому, она осталась довольна тем, как поступил ее муж.

Я не могу сказать, чтобы я остался вполне доволен поведением милорда ни во время вышеупомянутой сцены, ни впоследствии. Несмотря на то, что он казался чрезвычайно довольным и счастливым, в его поведении было что-то странное, чего я иногда не понимал. Что он был счастлив, это было видно, но мне казалось, как будто он скрывал причину своего великого счастья от семьи. Он как будто находил особенное счастье в мыслях, которые его занимали, но о которых он никому не говорил. У меня, к стыду моему будь сказано, закралась даже мысль, не завел ли он себе тайком от жены даму сердца и не мечтает ли он постоянно о ней.

Но он очень редко выходил из дому и много занимался хозяйственными делами, поэтому я положительно недоумевал, каким образом он мог завести любовную интригу. Рано поутру, впрочем, был один час, в который лорд никакими делами не занимался и в которой он обыкновенно уходил из дому.

Я уже говорил раньше, что мне много раз приходила в голову мысль, что лорд Генри не в полном своем рассудке. Теперь, когда я знал, что враг его жил в одном городе с ним, я очень опасался, чтобы между братьями не произошло чего-нибудь ужасного, и поэтому был постоянно настороже. Заметив, что милорд каждый день рано поутру, в определенный час уходил из дому, я решил разузнать, куда он уходит. Так как час, в который уходил милорд, совпадал с тем часом, в который я давал урок математики маленькому Александру, то я выдумал предлог, давший мне возможность назначить урок в другой час, а сам отправился следом за лордом Генри.

В это утро он, как обыкновенно, взял свою палку с золотым набалдашником, надел назад шляпу, — по всей вероятности, ему было слишком жарко, когда он надевал ее на лоб, и поэтому он надевал ее на затылок, — и отправился, как он говорил, «делать обход».

Сначала он пошел по дороге, по бокам которой росли зеленые тенистые деревья, и, дойдя до кладбища, уселся там на скамеечку и погрузился в думы. Отдохнув немного, он снова отправился дальше в путь. Он спустился теперь вниз и пошел по берегу залива, по дорожке, ведшей мимо гавани и мимо хижины, в которой жил мастер Баллантрэ. Неподалеку от хижины лорд пошел медленнее, как бы наслаждаясь видом, который ему особенно нравился, и затем, дойдя почти до самой хижины, он остановился и, облокотившись на свою палку, стал смотреть в окно «конуры», у которого как раз в это время сидел мастер Баллантрэ и шил.

Оба брата обменялись злым, враждебным взглядом, после чего милорд, самодовольно улыбаясь, повернулся и пошел обратно домой.

Два раза я изображал роль шпиона, и оба раза я был свидетелем той же самой сцены.