Когда зал осветили, я заметил, что миссис Генри необыкновенно бледна, и, по всей вероятности, она чувствовала себя не очень хорошо, потому что она раньше обыкновенного ушла в свою комнату.

Второй способ, который мастер Баллантрэ употребил для того, чтобы мстить брату, был следующий: он завел дружбу с маленькой мисс Катарин, с дочкой мистера Генри. Он играл с ней, брал ее на колени и целые дни проводил с ней, так что девочка искренно привязалась к нему и искала его общества, тогда как к отцу она подходила неохотно и дичилась его. Это был для мистера Генри последний удар. Видеть, как и ребенок его стал чуждаться, было для него страшно тяжело. Пропасть между ним и его женой делалась все больше и больше, прежде их хоть до некоторой степени связывала любовь к ребенку, теперь же, когда девочка явно показывала, что она не любит отца, мистер Генри поневоле стал относиться еще холоднее как к ней, так и к ее матери. Жену свою он перестал даже уважать, так как ее поведение отнюдь не было достойно уважения.

С каждым днем отношения между мастером Баллантрэ и миссис Генри становились все нежнее и нежнее. Она уже не избегала встреч с ним, а, напротив, проводила с ним целые часы, они то гуляли и болтали в саду, то беседовали на крытом балконе, и когда и где бы они ни встречались, они всегда находили о чем говорить, и болтовня их принимала особенно фамильярный характер.

Я не думаю, чтобы миссис Генри задалась мыслью изменить мужу, нет, насколько я мог судить о ней, она не имела этого намерения, так как знала, чего от нее требует ее долг по отношению к мужу, но она была женщина и желала весело проводить время.

Быть может, она сама этого не замечала, но она обращалась с мастером Баллантрэ совсем иначе, чем с братом, по крайней мере, для такого наблюдательного человека, как я, это было чрезвычайно заметно. Голос ее звучал совсем иначе, когда она говорила с ним; в глазах выражалась какая-то нежность, даже с мистером Генри и со мной она была теперь гораздо любезнее. По всей вероятности, она чувствовала себя в душе крайне счастливой и от испытываемого ею счастья стала добрее.

Смотреть на все это было для мистера Генри мучением. Он глубоко страдал от всего этого. Новый способ, к которому прибегнул мастер Баллантрэ, чтобы мучить брата, был действительно весьма удачен, так как он привел к тому, что мы на некоторое время избавились от нашего мучителя. Как это произошло, об этом я после расскажу.

Главная цель, побудившая мастера Баллантрэ приехать в Деррисдир, была выманить у отца и брата как можно больше денег. Он уверял, что ему оставаться в Шотландии опасно и что ему необходимо перебраться во Францию, но так как без денег он ни уехать из Шотландии, ни жить где бы то ни было не мог, то он требовал, чтобы ему выдали капитал, равнявшийся тому, который он имел в то время, как командовал полком во Франции, и который он потерял. Для того, чтобы выделить мастеру Баллантрэ такой капитал, какой он требовал, надо было продать огромную часть имения, иначе неоткуда было взять такую сумму. Мистер Генри был против этого и никогда бы не согласился на это, если бы старик-лорд не пожелал, чтобы требования брата были исполнены. Хотя мистер Генри и был бы чрезвычайно рад, если бы мастер Баллантрэ уехал, он все-таки никогда бы не решился из личных интересов содействовать разорению имущества его отца. Даже тогда, когда отец его настоятельно требовал, чтобы часть поместья была продана, он, рискуя заслужить гнев отца, счел нужным объяснить ему все дурные последствия продажи такой огромной части поместья.

— Вы должны согласиться со мной, отец мой, что если бы у меня был сын, то он мог бы быть в большой претензии на нас за то, что поместье Деррисдир разоряют, — сказал мистер Генри.

— Но ведь у тебя нет сына, так о чем же и говорить? — ответил лорд.

— Бог знает, быть может, и будет, — сказал мистер Генри. — Но, во всяком случае, отец мой, я должен вас предупредить, что хотя я и исполню ваше желание и распишусь в том, что я также согласен продать землю, я сделаю это скрепя сердце, так как ясно сознаю, что и вы, и я таким образом разоряемся, и прежде чем подписать бумагу, я объявляю, что делаю это только потому, что меня чуть ли не насильно заставляют это сделать, и прошу вас, если вам вздумается когда-нибудь снова проводить параллель между вашими сыновьями, вспомнить, как я действовал и как другой сын ваш действует. О человеке надо судить не по его словам, а по его поступкам.

Милорд сделал такое сердитое лицо, какого я еще никогда у него не видел. Вся кровь бросилась ему в голову, когда он сказал:

— Мне кажется, что ты выбрал не совсем подходящий момент для своих жалоб, Генри. Тем, что ты жалуешься, ты умаляешь достоинство того, что ты сделал. Твое великодушие по отношению к брату теряет таким образом свою цену.

— Вы ошибаетесь, отец мой, — сказал мистер Генри. — Если я соглашаюсь на то, чему я в душе сильно противлюсь, то отнюдь не из великодушия к брату, а потому, что я не хочу действовать против вашего желания.

— Оставь этот разговор, — сказал милорд, несколько сконфуженный. — Говорить об этом при чужих… мне кажется не совсем удобным… и поэтому… поэтому…

— Здесь нет чужих, — сказал мистер Генри, — а если вы считаете мистера Маккеллара посторонним человеком, то вы ошибаетесь: мистер Маккеллар мой друг. И, отец мой, как это ни печально, но я должен сознаться, что хотя вы и считаете его чужим, это единственный человек, который любит меня и готов всегда заступиться за меня.

Слова эти, по-видимому, подействовали на лорда, и я уверен, что он отказался бы от мысли продать землю, если бы мастер Баллантрэ, который был все время настороже, не вмешался тут.

— Ах, Генри, Генри, — воскликнул мастер Баллантрэ, — какой ты бесценный человек! Я вижу, ты лучше нас всех. На вид ты такой суровый, а сердце у тебя золотое. О, если бы я мог хоть отчасти походить на тебя!

Ласковые слова, с которыми мастер Баллантрэ обратился к своему брату, тронули старика и колебание его сразу прошло. Вопрос был исчерпан и бумага была подписана.

Вскоре после этого огромный участок Октергалл был продан, но, к сожалению, гораздо ниже своей стоимости, и полученный от этой продажи земли капитал был отдан мастеру Баллантрэ, который выслал его во Францию, куда он собирался в скором времени уехать. По крайней мере, так он сказал, но насколько ему можно было верить — это другой вопрос. Знаю только, что земля была продана, что мастер Баллантрэ набил себе карманы золотом, и что он преспокойно проживал себе в Деррисдире, откладывая свой отъезд со дня на день.

Почему он не уезжал, это мне неизвестно. Сидел ли он в Деррисдире нарочно, чтобы сердить мистера Генри, выжидал ли он случая отправиться в Индию (в Индию он также собирался, предварительно побывав во Франции), или же его любовная интрига с миссис Генри удерживала его или же, наконец, его удерживали в Деррисдире какие-нибудь правительственные распоряжения, в точности сказать я не могу, но только он не покидал нас.

Я сказал правительственные распоряжения, потому что в ту пору я уже открыл секрет мастера Баллантрэ и узнал, что он дурачит всех, и что жизни его в Шотландии не грозит ни малейшая опасность.

Первый, кто навел меня на эту мысль, был один ленник, который говорил со мной о мастере Баллантрэ. Это был один якобит, сын которого погиб при Куллодене,

— Странное дело, — сказал он мне между прочим, — каким образом мастер Баллантрэ попал в Коккермут?

— В Коккермут? — спросил я, и в ту же минуту вспомнил, как я был удивлен, увидев мастера Баллантрэ в день его приезда в таком нарядном, чистеньком костюме, тогда как, по его словам, он совершил такое длинное путешествие.

— Ну, да, разумеется. В Коккермуте капитан Крэль взял его на корабль и доставил его сюда, — сказал ленник. — А вы воображали, что он приехал сюда по морю, прямо из Франции? Мы тоже так думали, но это вовсе неправда.

Я запомнил эти слова и передал эту новость мистеру Генри.

— Это довольно интересное обстоятельство, не правда ли? — сказал я.