Джеймс нашел курьера в холле при входе. Тот явно чувствовал себя не в своей тарелке, но трудно было сказать, объяснялось ли это характером его миссии или присутствием детей, пристально изучавших его. Он не был знаком Джеймсу в отличие от его предшественников, но этому не стоило удивляться, если учесть, что большую часть прислуги Шеффилд-Парка следовало отправить на пенсию по меньшей мере десяток лет назад.

Вряд ли можно было ожидать от слуги, с трудом передвигавшегося вверх и вниз по лестнице, что он осилит шесть сотен миль от Эссекса до графства Керри и обратно. По правде говоря, это путешествие было достаточно рискованным предприятием для любого. Переправа из Холихеда на пакетботе трудна даже в лучшие времена, а затем, если удавалось благополучно добраться до Дублина, путника настигала волна антибританских настроений, которые, если верить газетам, с каждым днем проявлялись все яростнее.

Джеймс отметил измученный вид курьера, и ему стало жаль беднягу.

— Дети, — строго произнес он и дождался, пока все молча уставились на него. — Я собираюсь отвести нашего гостя в кабинет. Пожалуйста, верните ему все ценные вещи, которые вы у него позаимствовали.

Посланец удивленно взглянул на него, но затем изумился еще больше, когда дети, один за другим, громко жалуясь и ворча, протянули ему его часы, кошелек, носовой платок и еще кучу разных мелких предметов. Джеймс с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться, но ему удалось сохранить строгое выражение на лице.

— Я уже говорил вам бесчисленное количество раз, что подобные неучтивые и преступные действия в Белмор-Холле недопустимы.

— Да, милорд, — хором ответили ребятишки, безуспешно пытаясь изобразить раскаяние.

Джеймс громко вздохнул и возвел глаза вверх, вызвав смех у детей помладше, по крайней мере у тех, кто пробыл в Белморе достаточно долго, чтобы уже не бояться быть наказанным или выдворенным из приюта.

— Ну хорошо, а теперь марш отсюда! — Джеймс взмахнул ладонями, словно разгоняя птиц. — Без сомнения, миссис Фиц следует больше загружать вас поручениями по хозяйству и домашними уроками, раз уж ваши головы и руки недостаточно заняты, чтобы держаться подальше от чужих карманов.

Дети быстро разошлись, и Джеймс отвел посланца в кабинет.

— Прошу извинить их недостойное поведение, — сказал он, закрывая дверь. — Видимо, от привычки воровать трудно избавиться. — Он сокрушенно покачал головой. — Ну, так какие же неотложные новости привели вас сюда? Какую еще невероятную сказку мой дед послал вас передать?

Посланец неловко поежился.

— Ну, полно, уверен, что граф дал вам послание для меня. Не стоит опасаться, что я вас пристрелю. Все остальные курьеры благополучно покинули Белмор целыми и невредимыми. Уверяю вас, я давно привык к его напыщенным тирадам.

— Милорд, наверное, будет лучше, если вы просто прочтете это, — сказал курьер, вытащил письмо из внутреннего кармана сюртука и протянул его Джеймсу.

Джеймс жестом предложил посланцу сесть и сам сел напротив. Он по опыту знал, что все напитанное его дедом лучше читать сидя. Взяв со стола нож для вскрытия писем, он сунул его под восковую печать и остановился.

Это была не печать его деда; она принадлежала лорду Уэстону.

Тревожная волна страха зародилась в его душе и, окрепнув, обрушилась на него со страшной силой. Все внутри у него сжалось, его била дрожь. Он мог представить себе только два обстоятельства, заставившие Уэстонов отправить к нему специального курьера, и оба они имели отношение к смерти. Либо кто-то уже умер, либо был при смерти. Дрожащими пальцами Джеймс отодвинул нож и положил свернутый листок бумаги на стол перед собой. Он не мог заставить себя прочесть письмо, потому что тогда ему пришлось бы воочию столкнуться с той новостью, которую оно содержало. В уме он лихорадочно перебирал все вероятные несчастные случаи, которые только мог вообразить. Один ужаснее другого.

Генри постоянно ездил на охоту, где с ним могло приключиться одно из тысячи возможных несчастий — ружье дало осечку или сбросила лошадь, например. Или, может, заболел кто-то из малышей? Или что-то случилось с Иззи?..

Сердце его болезненно сжалось, он похолодел.

Медленно, словно в оцепенении, он протянул руку и сломал печать. Неспешно прочитав первую строчку, он вернулся к началу и перечитал ее снова, силясь постичь смысл написанного.

«Пишу тебе прямо, потому что знаю: тебе не нужны соболезнования. Твой дед покинул этот бренный мир».

Скомкав листок в ладони, Джеймс поднялся и принялся мерить шагами комнату. Эмоции переполняли его, яростно вскипая и борясь между собой — удивление, ликование, гнев, страх, — но это быстро прошло, и он ощутил внутри пустоту.

Его дед умер.

Сколько раз он мечтал об этом дне? Слишком много, чтобы пересчитать, подумал он, и всякий раз ему казалось, что он встретит это известие с радостью или по меньшей мере с удовлетворением.

Он и вообразить себе не мог эту холодную пустоту.

Должно быть, он потрясен… И неудивительно, ведь вся его жизнь внезапно перевернулась. Теперь он стал графом Данстоном.

Боже милостивый.

Джеймс привалился к ближайшему книжному шкафу, начиная осознавать грандиозность ситуации. Много раз представляя себе кончину деда, он никогда не задумывался о том, что унаследует графский титул. Но в то же время он никогда не мог по-настоящему представить себе этот мир без деда. Граф был таким законченным тираном и деспотом, что с его уходом Джеймс на миг почти почувствовал себя как бы брошенным на произвол судьбы. Словно вся его жизнь была гигантской шахматной партией и его противник внезапно исчез. Он победил, но это была пустая победа, и теперь он не знал, что ему дальше делать, потому что игра оборвалась, так и не успев завершиться.

Удивляясь, что его одолевают мрачные мысли, в то время как следовало бы послать за шампанским, Джеймс еще раз перечитал письмо. Леди Уэстон извещала, что чтение завещания состоится при первой же возможности, когда ему будет удобно, и она полагала, что поверенный его деда, мистер Палмер, если ей не изменяет память, будет ждать его прибытия в Шеффилд-Парк.

Его прибытия в Шеффилд-Парк.

Шеффилд-Парк означал встречу с Уэстонами.

Встречу с Изабеллой.

Сердце у него сжалось. О Господи, у него перехватило дыхание. С проклятием он, пошатываясь, подошел к окну и попытался его открыть — ему не хватало воздуха.

— Вам плохо, милорд?

— Нет-нет, все хорошо, — с усилием произнес Джеймс. — Просто прекрасно.

Он взял себя в руки и, выпрямившись, спросил:

— Вы знаете, на какое число назначены похороны?

— Простите, милорд, но скорее всего церемония состоится завтра. Вам ни за что не успеть. Я спешил, как только мог, но наше отплытие задержалось и…

— Не беспокойтесь, — прервал его Джеймс. — Я бы в любом случае не пошел.

Когда Джеймс прибыл в Шеффилд-Парк, настроение его оставляло желать много лучшего. Он потратил множество долгих дней, добираясь до места, где ему меньше всего хотелось находиться. Он был измучен и изнурен — физически и морально. Уже стемнело, когда он наконец слез с коня и бросил поводья одному из конюхов. Все, в чем он сейчас нуждался, — это еда, ванна и постель. И выпивка. Пребывание в Шеффилд-Парке определенно заслуживало выпивки.

Поэтому он без особого удовольствия узнал, что миссис Уэстон оказалась права насчет того, что мистер Палмер будет ожидать его прибытия, причем в буквальном смысле. Поверенный просто поселился в доме. «Как будто это он унаследовал титул», — раздраженно пожаловалась миссис Бентон.

Джеймс успокоил возмущенную домоправительницу, уверив ее, что завещание зачитают завтра же, как можно раньше, и если повезет, этот человек уберется до полудня. Но когда он на следующее утро проснулся, как ему показалось, слишком рано, то по высоте солнца, видневшегося сквозь занавески, определил, что уже близится полдень. Бедной миссис Бентон предстояло кормить поверенного еще и ленчем.

— Мистер Палмер ждет вас в кабинете, милорд, — сообщил Джеймсу дворецкий.