Первый обед с Генри Маффлином-младшим. Интересно.

Второй. Волнующе.

Третий. Ошеломляюще.

Четвертый. Немыслимое по своей интенсивности занятие любовью.

М-м! Какой экстаз! Генри Маффлин-младший влюбился, и Синди наслаждалась теперь каждой минутой, проведенной в его обществе.

Он оказался просто марионеткой, сработанной в кругах высшего света, и с радостью выделывал различные коленца, стоило ей лишь подергать за ниточки.

Ему доставляло удовольствие завалить ее драгоценностями, мехами и подарками попроще.

Ему нравилось угощать ее шампанским и черной икрой.

Ему хотелось, чтобы она развелась с Джино и вышла замуж за него, Генри.

Она взвешивала все «за» и «против».

Джино не обращал на нее ни малейшего внимания.

Генри боготворил ее.

Джино не брезговал ни одной юбкой.

Генри будет ей навсегда предан.

Джино разговаривал с ней, как с потаскухой.

Генри вознес ее на пьедестал.

В Джино не было никакого шика.

Генри представлял собой высший класс.

Само собой, Джино силен, решителен, у него привлекательная внешность.

Генри — все-таки немножко тряпка.

У Джино — власть и деньги.

У Генри — только деньги.

Джино — когда хотел — мог быть изумительным любовником.

Генри предстояло еще многому научиться.

Она могла бы ему в этом помочь. Почему бы и нет? Как это будет восхитительно — учить его пользоваться своими пальцами, языком, объяснять, что нужно делать с довольно-таки неуверенной эрекцией.

Она приняла решение — значительную роль сыграло в этом то, что, по словам Алдо, Джино пришлось неожиданно отправиться в тайную деловую поездку. Однако, согласно докладам нанятого ею детектива, Джино и носа не показывал из квартиры какой-то сучки в Гринвич-Вилледж.

Синди еще раз пробежала глазами строки доклада. Там утверждалось, что той ночью Джино посетил в Гринвич-Вилледж одну за другой двух шлюх. От первой он ушел покачиваясь, очевидно, пьяный, зато дыра меж ног у второй оказалась настолько засасывающей, что он до сих пор не в состоянии из нее выбраться. Выродок.

Ну ладно. Теперь ему уже не удастся делать из нее какую-то дурочку. Она даст ему развод и выйдет замуж за Генри.

И чем раньше, тем лучше.

Дома Джино ожидали несколько посланий с настоятельными просьбами сенатора срочно связаться с ним.

За рулем сидел Алдо. Когда в пять часов дня Джино переступил порог своего дома, то встретила его только горничная.

— Где Синди?

Алдо пожал плечами и отвел взгляд. Уж он-то никак не хотел оказаться первым, кто должен сообщить Джино, что его жена разъезжает по городу с другим. Денно и сам скоро об этом узнает. Очень скоро.

— Эй, — повернулся Джино к горничной, — а где миссис Сантанджело?

От испуга та подпрыгнула. На лице хозяина она видела такое выражение, которое наполняло ее душу жутким страхом.

— Я… Я не знаю, сэр. Она не оставила никакой записки. Он нахмурился.

— Ты сказал ей, что я вернусь сегодня? — спросился Алдо.

— Да, я ей говорил. Может, если бы ты сам позвонил… ей не очень-то понравился твой… отъезд…

— Плевать мне, что там ей понравилось, а что — нет. Она моя жена, и должна быть здесь, черт бы ее побрал.

Алдо водил носком ботинка по полу. Видимо, все-таки стоило предупредить Джино о том, что происходит.

— Послушай, — начал он.

— Пойду-ка я лучше прилягу, — не дал ему закончить Джино. — Цифры у тебя с собой?

Алдо кивнул, сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил пачку бумаг.

— О Парнишке что-нибудь новое слышно?

— Ничего. Он лег на дно. Но когда-то ему все же придется подняться к поверхности. Не беспокойся, мы разыщем его.

— Это кто же беспокоится?

Обед был изысканным. В номер принесли холодного омара, шампанское, клубнику со сливками.

Генри Маффлин-младший снял в гостинице номер-люкс, приказал украсить его красными розами, принести проигрыватель и набор пластинок с соответствовавшей моменту музыкой. После того как обед был закончен, он извлек из кармана небольшую коробочку, покрытую черным бархатом, но не торопился открыть ее.

— О Генри! — вскричала Синди. — Ты столько для меня значишь'.

На лице его расплылась довольная улыбка.

— Ты т-т-так добра ко мне, дорогая.

Она торопливо запихала в себя остатки омара, залпом прикончила бокал с шампанским, одну за другой проглотила лежавшие еще на тарелке ягоды.

— Ну, милый, — в волнении шептала Синди, — ну, давай же откроем ее!

— Д-д-да, конечно.

Глаза ее жадно сверкнули, пальцами Синди мертвой хваткой вцепилась в коробочку — так, наверное, голодный щенок бросается на первую в своей жизни кость. Драгоценностей у нее хватало, но какая женщина скажет: все, достаточно?

Раскрыв коробочку, она обмерла, забыв закрыть рот. На строгом черном бархате гордо лежало удивительной работы кольцо. Огромный рубин в старинной оправе, украшенной бриллиантами и изумрудами. Своим великолепием кольцо затмевало все побрякушки, что были на сегодняшний день у Синди.

— О Боже, Генри, — выдохнула она. — О Боже мой'.

— Т-т-тебе нравится? — он с тревогой смотрел на нее.

— Нравится? Нравится это? Да я сейчас сойду с ума'.

Подскочив от восторга, она принялась осыпать его щедрыми поцелуями.

Синди тут же сунула свой пальчик в кольцо, начала крутить рукой в воздухе, любуясь игрой граней.

Это зрелище привело Генри в такое возбуждение, что он со всей доступной ему скоростью принялся освобождать от одежды свое тщедушное безволосое тело. Не прошло и минуты, как он стоял перед Синди абсолютно голым, причем и на этот раз его мужской признак был далеко не на высоте.

Синди, увлеченная блеском камней и подсчетом их стоимости, ничего не замечала.

— Синди, — жалобно позвал он.

Она совсем забыла о его присутствии.

— О-о! Детка Генри уже готов немножко позабавиться и поиграть?

— да! — в голосе его слышалась неподдельная страсть.

— Ну, в таком случае, моему мальчику нужно будет сесть на свое место и посмотреть представление. — Она толкнула его назад, в кресло, и поставила на проигрыватель пластинку.

Под звуки «Я хочу, чтобы твоя любовь согрела меня» Синди начала медленно раздеваться.

Грудь Генри высоко поднималась.

Сидя в своих роскошных апартаментах, Джино в полном одиночестве вновь прочел письма сенатора Дьюка. Может, этот человек и вправду финансовый гений, но и идиот он тоже первостатейный.

Двенадцать писем, написанных на протяжении двенадцати недель.

Двенадцать полных угроз и проклятий компрометирующих писем к Зефре Кинкайду, посланных из Южной Франции, где сенатор в длительном отпуске после перелома ноги восстанавливал силы на яхте.

Эти письма позволили Джино по кусочкам сложить всю картину целиком. Зефра Кинкайд оказался молодым человеком, с которым сенатор познакомился во время своих ночных прогулок по довольно-таки темному миру гомосексуального сообщества. Итак, Зефра — очень молод. Сенатор — очень богат.

Между ними установились стабильные отношения: раз в неделю они встречались в маленьком отельчике на Вест-Сайде, где посетителям не задают лишних вопросов. Знакомство их длилось три года, а на момент их первой встречи Зефре едва исполнилось пятнадцать.

Абсолютно ясно, что сенатор привык к мальчику. Но когда этот мальчик начал расти и превращаться в мужчину, Освальд почувствовал, что уже устал от него.

Остальное Джино мог себе представить. Шантаж. Сенатору приходится обратиться к нему, Джино, с просьбой об услуге. И услуга эта была ему оказана.

В газетах почти ничего не говорилось о двойном убийстве. Жертвы — чернокожие, так что сенсации на этом все равно не сделать. «ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО НА ПОЧВЕ НАРКОТИКОВ» — гласил заголовок над небольшой заметкой. Джино легонько вздохнул. С их смертью общество не понесло особо тяжкой потери.

Он посмотрел на часы и почувствовал, как внутри начинает нарастать гнев. Скоро девять часов, а Синди по-прежнему нет. Звонок в клуб тоже оказался бесполезным — ее там и не видели. К тому же к телефону подошла Вера и снова принялась упрашивать дать Паоло хоть какую-нибудь работу после того, как он выйдет из тюрьмы.