— Джесс, заткнись, — одернул ее Мартин.

— А сейчас-то что я такого сказала? Я просто хотела узнать, чего нам ждать.

— Намждать нечего, — объяснил я. — Ждать буду я.

— Плохо дело, — сказала Джесс.

— Ой, правда? Хотя чего еще ждать от девчонки, которая не может пережить, что ее бросили.

Повисло враждебное молчание.

— Что ж, — нарушил молчание Мартин. — Вот и поговорили.

— А теперь что? — полюбопытствовала Джесс.

— Во-первых, ты пойдешь домой, — ответил Мартин.

— А вот хрен вам. С какой это стати я должна идти домой?

— Потому что мы тебя туда отведем.

— Я пойду домой только при одном условии.

— Каком?

— Сначала вы поможете мне разыскать Чеза.

— Что, мы все должны его искать?

— Ага. Иначе я и вправду покончу с собой. А я слишком молода, чтобы умирать. Сам говорил.

— Не припомню, чтобы я говорил именно так, — засомневался Мартин. — Но ты умна не по годам. Теперь я это понимаю.

— То есть ничего, если я пойду туда? — сказала она, направившись к краю крыши.

— А ну вернись, — крикнул я.

— Знаете, мне все по барабану, — заявила она. — Я могу прыгнуть, или мы можем пойти искать Чеза. Мне без разницы.

Тогда-то все и решилось, в тот самый момент — мы ей поверили. Может, другие люди в иных обстоятельствах и не поверили бы, но у нас тогда не возникло никаких сомнений. Мы, правда, не думали, что она склонна к суициду, — просто у нас было ощущение, что она могла в тот момент осуществить любое свое желание, и если бы ей захотелось спрыгнуть с крыши многоэтажки из желания узнать, каково это, она бы не остановилась. А когда мы это поняли, остался только один вопрос: было ли нам до этого дело?

— Но ведь тебе наша помощь ни к чему, — попытался объяснить я. — Мы даже не знаем, где его искать. Только ты можешь его найти.

— Да, но когда я одна, я совсем голову теряю. Я совсем запутываюсь. В общем, примерно так я тут и оказалась.

— Что скажете? — повернулся к нам Мартин.

— Я никуда не пойду, — заявила Морин. — Я не уйду с этой крыши, даже не просите.

— Ладно. Не будем.

— Поймите, меня будут искать.

— Кто?

— Люди из приюта.

— И что? — не поняла Джесс. — Что будет, если они тебя не найдут?

— Тогда они поместят Мэтти в какой-нибудь ужасный приют.

— А Мэтти — это и есть тот самый овощ. А ему не насрать, куда его поместят?

Морин беспомощно посмотрела на Мартина.

— Дело в деньгах? — спросил Мартин. — Из-за них ты к утру должна умереть?

Джесс брезгливо фыркнула, но я-то понимал, почему у него возник такой вопрос.

— Я заплатила только за одну ночь, — сказала Морин.

— А у тебя есть деньги, чтобы заплатить больше чем за одну ночь?

— Конечно есть.

Как мне показалось, предположение, что у нее, возможно, нет денег, было ей неприятно. Чертовски неприятно, если угодно.

— Ну так позвони туда и скажи, что заберешь его послезавтра.

Морин снова беспомощно посмотрела на Мартина:

— Зачем?

— Затем, — отозвалась Джесс, — что тут все равно не хрен делать, правда?

Мартин ухмыльнулся.

— Правда? — переспросила Джесс.

— Мне ничего в голову не приходит, — ответил Мартин. — Если, разумеется, не считать самого очевидного.

— А, ты про это, — догадалась Джесс. — Брось. Момент упущен, уж поверь. Надо придумать, чем теперь заняться.

— Даже если ты и права и момент упущен, с какой стати мы должны что-то делать вместе? — возразил я. — Почему бы нам не разойтись по домам смотреть телевизор?

— Потому что когда я одна, совсем теряю голову. Я же сказала.

— А почему это должно нас волновать? Полчаса назад мы тебя и знать не знали. И мне в общем и целом по барабану, совсем ты теряешь голову или нет.

— То есть, по-твоему, произошедшее на этой крыше нас никак… ну, не связало, что ли?

— Вообще никак.

— Ты это еще поймешь. Мы до самой старости будем дружить, вот увидишь.

Ответом ей было молчание. Было очевидно, что ее уверенность никто не разделяет.

Мне не понравилось, что они все пытались представить так, будто у меня нет денег. Дело совершенно не в деньгах. Мне нужна была одна ночь, вот я и заплатила за одну. А потом пришлось бы платить кому-то другому, только я бы уже не узнала кому.

Они точно ничего не поняли. То есть они поняли, что я несчастна. Но они не понимали, что за всем этим стоит. Они думали так: если я погибну и Мэтти определят в какой-нибудь приют, то почему бы мне самой не сдать его в приют безо всякого самоубийства — разницы-то никакой. Но подобные мысли говорят лишь о том, что они не понимают ни меня, ни Мэтти, ни отца Энтони, ни людей из церкви. Никто из моих знакомых так не думает.

Но эти люди — Мартин, Джей-Джей и Джесс — отличаются от всех, кого я знаю. Они больше походят на героев телесериалов, которые за словом в карман не полезут. Я не говорю, что они плохие. Они просто другие. Они бы не переживали так сильно из-за Мэтти, если бы он был их сыном. У них иное представление о долге. Они не ходят в церковь. И они бы просто пожали плечами: «А какая разница?», на этом и успокоившись. И возможно, они правы, но я — не они, и я не знаю, как им это объяснить.

Я не такая, как они, но мне бы хотелось быть такой. Может, не обязательно такой, как они, потому что они тоже несчастны. Но мне бы хотелось быть человеком, который всегда знает, что сказать, которому все без разницы. Мне кажется, такие люди более жизнеспособны.

Поэтому я не представляла, что ответить, когда Мартин спросил, на самом ли деле я хочу умереть. Самый простой ответ: «Да. Вот глупец! Конечно да. Иначе зачем я забиралась сюда, зачем рассказывала своему мальчику — господи, да уже мужчине, — который меня не слышит, о новогодней вечеринке, на которую меня якобы пригласили?» Но есть ведь и другой ответ, правда? И он таков: «Нет. Вот глупец! Конечно нет. Пожалуйста, не дай мне этого сделать. Пожалуйста, помоги мне. Помоги мне стать человеком, которому хочется жить дальше. Человеком, который может сказать, например: „Мне уготована лучшая участь, чем эта“. Не многим лучшая, просто чтобы меня хоть что-то держало в этом мире». Ведь я потому здесь и оказалась, что в этом мире меня уже ничто не держало.

— Ну, — сказал Мартин. — Ты готова подождать до завтрашней ночи?

— А что я скажу в приюте?

— У тебя есть их телефон?

— Уже слишком поздно туда звонить.

— Кто-нибудь должен быть на дежурстве. Давай номер.

Он достал из кармана мобильный телефон и включил его. Телефон тут же зазвонил, и Мартин, нажав на кнопку, приложил его к уху. Наверное, он слушал сообщение на автоответчике.

— Кто-то тебя еще любит, — заметила Джесс, но Мартин никак на это не отреагировал.

И адрес, и телефон были у меня записаны на бумажке. Мне удалось выудить ее из кармана, но в такой темноте я не могла разобрать, что там написано.

— Дай мне, — попросил Мартин.

Он меня смутил. Это была не просто бумажка — это было письмо, и я не хотела, чтобы они читали его, пока я жива. Но не знала, как им это объяснить. Я и ахнуть не успела, как Мартин выхватил его у меня из рук.

— Господи Иисусе, — промолвил он, увидев, что там написано. — Это твоя предсмертная записка, что ли?

Я покраснела.

— Прикольно. Давай читай, — оживилась Джесс. — У меня они, конечно, отстойные, но у нее небось еще хуже.

— Ониу тебя отстойные? — удивился Джей-Джей. — Ты их сотнями пишешь, что ли?

— Да я всю жизнь их пишу, — весело объяснила Джесс.

Джей-Джей с Мартином удивленно посмотрели на нее, но ничего не сказали. Правда, несложно было догадаться, о чем они подумали.

— А что такого? — не поняла Джесс.

— Я всегда считал, что достаточно одной, — сказал Мартин.

— Я то и дело передумываю, — сказала Джесс. — В этом нет ничего ужасного. Решение-то важное.

— Одно из самых важных, — уточнил Мартин. — В десятку самых важных решений точно входит.