Сверкающий белый камень доставлялся с территории современной Турции, зеленый с белыми прожилками мрамор — с Пиренеев, желто-белый — из Западной Галлии и по крайней мере две разновидности — из Греции. Мраморные и алебастровые плиты покрывали пол, и хотя стояло прохладное лето, римлянам приходилось проявлять особую осторожность, потому что их подбитая гвоздями форменная обувь абсолютно не годилась для такой поверхности, и случалось, что при несении службы, поскользнувшись, они падали [205]. Из арабского оникса, афганской ляпис-лазури, бирюзы, привезенной с Синая, и нового модного пурпурного порфира из египетской пустыни на полу были выложены мозаичные картины в македонском стиле на мифологические и бытовые сюжеты, например с изображением небольшого терьера в красном ошейнике, сидящего перед опрокинутым кувшином с вином. Мраморные стены сверкали инкрустацией из драгоценных камней, золотыми листьями и вкраплениями цветного стекла. На стенах, выкрашенных киноварью, были тщательно выписаны городские пейзажи и парки, перемежавшиеся с панелями из слоновой кости и дверями, декорированными панцирями индийских черепах, усыпанными сверкающими зелеными изумрудами. Великолепие внутреннего убранства дополняли фамильные портреты, украшенные драгоценными камнями скульптуры членов царской семьи и богов из мрамора и бронзы, соседствовавшие с предметами старины фараоновского периода.

Гости, приглашенные на пир, возлежали на обеденных ложах, накрытых пурпурными и малиновыми ковровыми покрывалами, отливавшими золотом при свете изумительной красоты канделябров и люстр. Царский протокол птолемеевского двора требовал, чтобы монархи располагались на возвышенном месте и ближе всех к ним находились самые важные гости. Цезарь сам следовал восточной практике ранговых обедов, и «в провинциях он постоянно давал обеды на двух столах: за одним возлежали гости в военных плащах или в греческом платье, за другим — гости в тогах вместе с самыми знатными из местных жителей» [206]. Ему советовали придерживаться такого распределения мест, чтобы быть подальше от слишком назойливых гостей.

Известно, что на ложах для почетных гостей в тот вечер возлежали Цезарь, как всегда, безукоризненно одетый, пожилой мемфисский жрец Акорей в одеждах из тончайшего белого льна, возможно, верховный жрец Пшеренптах III и придворный астроном Сосиген. Из членов царской семьи на банкете должны были присутствовать Птолемей XIII, его сестра Арсиноя и их младший брат Птолемей, и все они явно питали ненависть к своей неполнородной сестре Клеопатре, видя, как она радуется возвращенному статусу.

В пышном облачении, с головы до ног увешанная роскошными драгоценностями, Клеопатра являла разительный контраст с простецкими матронами Рима. Имевшие по закону право надевать на себя не больше половины унции золотых украшений, они делали вид, что нисколько не удручены таким обстоятельством. Сказочно богатая Корнелия, которую обхаживал Фискон, произнесла знаменитую фразу, что «дети — вот ее драгоценности». Поэтому не удивительно, что люди, разделявшие республиканские взгляды, вот так отзывались о Клеопатре:

При этом сквозь тончайшую полупрозрачную ткань ее наряда просвечивало тело.

Во время пира женщины должны были соблюдать следующие требования римского этикета:

Затем, чтобы ослабить действие вина и смягчить острую пищу, советовалось накапать немного духов в вино. Ароматам придавали особое значение в птолемеевских столовых, где опьяняющий запах духов смешивался с благоуханием тщательно подобранных цветов, полы были усыпаны лепестками, «воистину являя вид божественного луга» [209], а гостям вешали на шею цветочные гирлянды.

Традиционный венок из лотосов как главный элемент египетских торжественных мероприятий, пришедший из глубины веков, постепенно вытеснила гирлянда из роз, более привычная для культа Афродиты-Венеры и Исиды, которой подносили в качестве даров вино и розы. Посвящение в культ последней сопровождалось праздничной трапезой «в честь богини» и приглашением к столу «бога Сераписа» на территории храма. Во время такого совместного принятия пищи «происходило приятное общение и царило приподнятое настроение» [210]. Это описание вполне подходит и для передачи атмосферы на первом официальном пиру, устроенном Клеопатрой для Цезаря.

Столы ломились от экзотических яств на золотых блюдах, украшенных драгоценными камнями, и серебряных тарелках, сделанных в Мемфисе. Вино многолетней выдержки, охлажденное в серебряных ведерках, разливали по кубкам из горного хрусталя и агата. Гости получили салфетки из ткани лучшего качества. Прислуживали за столом расторопные греки, ливийцы, нубийцы и выходцы из Северной Европы, у которых «волосы светлы так, что и Цезарь в полях далекого Рейна не видел столь золотистых кудрей» [211].

Но несмотря на разнообразие деликатесов, Цезарь, по-видимому, проявлял безразличие к еде. Как-то раз в гостях у одного жителя Милана Цезарь не придал значения, что хозяин угощает спаржей, политой неочищенным оливковым маслом, и даже выговорил своим более привередливым служивым, что они не следуют его примеру. Что же касается случая, когда он «однажды заковал в колодки пекаря за то, что он подал гостям не такой хлеб, как хозяину» [212], то, вероятно, просто опасался отравления. В Древнем мире для выдающихся личностей всегда существовал такой риск на оккупированных территориях, и, по некоторым утверждениям, сам Александр умер из-за того, что выпил отравленное вино. Многие брали себе на службу человека, в чью обязанность входило пробовать пищу. У Александра одно время с этой ролью справлялся Птолемей I в начале своей карьеры. Греческий врач Гален утверждал, что грецкий орех и рута перед едой нейтрализуют все яды, а царь Понта Митридат VI поручил врачу Зопиросу изготовить противоядие. Когда его царство захватил Помпей, Митридат не смог принять яд, чтобы покончить с собой, и воспользовался мечом. Оставшегося не у дел Зопироса взял к себе Авлет, чтобы тот помог обезопасить его от попыток покушения в александрийском дворе.

О Цезаре, когда-то чудом избежавшем такой участи и столь же равнодушном к алкоголю, как и к еде, говорили, что он «один из всех борется за государственный переворот трезвым» [213], и «вина он пил очень мало: этого не отрицают даже его враги» [214]. Наибольший интерес для него представляла послеобеденная беседа в духе традиционного греческого застолья, или «дейпнона», когда единомышленники собирались вместе, чтобы поесть, выпить и поговорить. Их называли «дейпнософистами», что переводится как «пирующие философы» или «пир мудрецов». Это название носит многотомное сочинение грека Афинея, родившегося в египетском городе Навкратисе. Оно состоит из забавных историй, высказываний и философских бесед во время обеда на различные темы — от еды и питья до преемников Александра и о событиях в Афинах, Риме, Египте, вплоть до Малой Азии и кельтского мира.