– Меня за малым не придушили, – Андрей машинально потер шею, – но дело сотворено. Теперь все пойдет по-другому.

Вечерело. Большое окно, чуть ли не стеклянная стена, выходило на живописную гору Унтерсберг, прямо как натуральная картина. Все же настоящий Гитлер был художником, оттого он и избрал для своей резиденции это чудное альпийское местечко. Лепота, одним словом, горный курорт, на каких он в той жизни не был.

Хотя на горы насмотрелся и на персики с гранатами, век бы их не видеть. Ибо там не отдыхал, а глотал пыль и отчаянно надеялся, что вернется домой, вырвется из этого кошмара, где в каждом кишлаке смотрят трассерами злобные, ненавидящие «шурави» глаза.

Сегодня утром он приехал в это прекрасное местечко на заслуженный отдых. Необходимости томиться в бункере ставки уже не было, как и не нужна стала сама ставка на время, пока «Морской лев» не состоится.

Но работа фюрерская не отпускала – на целую неделю вперед были расписаны десятки встреч, которые состоятся именно здесь. И главная – прибудет сюда сам Бенито Муссолини, знакомый ему по пьяным воплям в общаге парочки студентов, друзей неразлейвода. Как нажрутся, так ходят по коридору и кричат в луженые глотки: «Муссолини жив!»

Андрея такой распорядок работы полностью устраивал. За эту неделю он полностью войдет в курс дел и выработает дальнейшую манеру поведения, а там можно и в Берлин ехать, в рейхсканцелярию, вершить внешнюю и внутреннюю политику. Пока ни одна собака так ничего и не пронюхала, и он надеялся, что будет и дальше играть свою роль.

Но сегодня он отдыхал в гордом одиночестве, искренне радуясь, что чуть не попал впросак – не думал, что любовница Гитлера живет здесь постоянно, он сам по дури считал, что Ева Браун находится в Берлине. Ан нет, она именно здесь, в главной резиденции фюрера, предназначенной для отдыха, вроде «домоправительницы фрекен Бок». На вид довольно привлекательная молодая особа, ему, настоящему, ровесница. И никакая не грымза, как он ее представлял – да хоть в том же «Освобождении».

– Мой фюрер, уже стемнело. Вам зажечь свечи?

Мягкий женский голос раздался за спиной – легка на помине, сама пришла. Хохма, конечно – любовница именует его на «вы» и «мой фюрер», хорошо же он ее вымуштровал. Или все потому, что не спал с ней?!

Мысль ошарашила, и Андрей застыл в полном смятении. Что делать?! Душа прямо возопила, но он пресек панику, решив использовать традиционное русское средство.

– Там футлярчик стоит, презент от фельдмаршала люфтваффе. Принеси его сюда с двумя бокальчиками. А свечей не нужно, так посидим.

Женщина быстро обернулась, и на столике рядом с чашкой остывшего кофе встала бутылка самой доподлинной и легендарной «Смирновской» водки, и не «новодела», а той, дореволюционной, с засургученной пробкой.

Где тот раздобыл две бутылки, для него осталось загадкой, но Геринг поклялся, что в Европе таких больше нет. Одну они раздавили наполовину прямо в бункере, под казачьи песни. Неплохо пошла, а толстяк оказался вполне приличным собеседником и даже на сволочь не походил. И собеседник изумительный, и подельник – именно Геринг предложил «наехать» на неугодных ему Гиммлера, Геббельса и прочих, список прилагается.

– Мой фюрер, а что это за вино?

– Сейчас и узнаем, – Андрей немного помучился, но сорвал сургуч и открыл бутылку. В винные бокалы потекла прозрачная жидкость, щедро потекла, на четверть заполнив емкости. По пятьдесят грамм, как говорится.

– Это что? Шнапс? – женщина вопросила таким тоном, что послышалось: «Я не буду пить эту гадость». Щас! Еще как будешь!

– Водка. Русская, редчайшая. Мы победили, Ева, но это потребовало жертв. Знала бы ты, как я устал?! Прозит!

Водка обожгла гортань – до чего ж великолепная штука, чистая аки слеза, даже с «Посольской» не сравнить. Нектар! Вот только закусить было нечем, и Андрей хрумкнул печеньем, взяв его с тарелки. Потом недовольно скорчил лицо – Ева чуть пригубила, скорее обмакнула губы.

– Ты меня любишь?! Тогда пей до дна!

Женщина чисто рефлекторно повиновалась, хлесткой команде, как собака Павлова. И, давясь, выпила бокал, выпучив глаза и стараясь вздохнуть.

– Не дыши! – последовал приказ знающего человека. – Занюхай печеньицем, легче будет вздохнуть.

Занюхала, вроде полегчало, но сразу закашлялась. Андрей похлопал ладонью по спине. Еву словно обожгло его прикосновение, кашель прекратился, женское тело податливо обмякло, а потом мелко задрожало, будто сгорая от рвущегося наружу нетерпения.

«А ведь выгорит у меня с ней», – удовлетворенно хмыкнул Андрей, но сказал совсем иное:

– Я хочу узнать душу русского народа, а для того нужна водка, привычная им пища и баня. Я желаю знать это, и ты мне поможешь.

– Я сделаю все, мой фюрер!

– Тогда вздрогнули еще раз, – Андрей шустро налил вторую дозу. – За успех нашего дальнейшего предприятия! Прозит!

Офицеры обреченно переглянулись и заметили, что в стороне стоит извозчик – ввиду нехватки горючего именно они стали заменять такси. В голову тут же пришла мысль, что местный горожанин наверняка знает лучше, где сейчас можно перекусить. И Люк стал тормошить задремавшего дядьку:

– Месье! Эй, месье!

– Мой генерал! – «таксист» открыл глаза и перепугался, увидев немецкую форму. – У меня семья, внуки. Простите меня, мой генерал, я просто заснул! Это не специально, я знаю, что такое порядок!

Офицеры улыбками и жестами успокоили его и тут же спросили о наболевшем:

– Все в порядке! Скажите нам только, где сейчас можно достать выпивки и перекусить?

– Нет, мой генерал! Все закрыто из-за комендантского часа. Все боятся нарушить «кувр-фе»! Есть еще, правда, «мезон серьез», он всегда работает, но откроют ли вам?

Офицеры переглянулись – Люка закусило. Что это за «серьезный дом», куда не пустят коменданта города, который по должности имеет право входить в какой угодно дом?! Брать с собой бронеавтомобиль капитан не стал – ведь не безумцы же французы, чтобы оказать сопротивление. Да их утром собственные ажаны арестуют!

Офицеры решительно потребовали отвезти их в этот «серьезный дом», чувствуя готовность пойти на определенный риск, чтобы добраться до позднего ужина с выпивкой.

Несмотря на пустынную дорогу, Люк всей кожей чувствовал, как за ним сквозь щели на шторах подсматривают сотни глаз. Ощущение крайне неприятное, да и положение стало казаться ему серьезным.

Однако французы дисциплинированно соблюдали комендантский час, на улицу не выходили, и вскоре Люк оказался у заветной двери. Возница постучал в нее, и из дома вышла пожилая женщина.

– Милости прошу, мой генерал, – напевно отозвалась женщина, повышая Люка в чине. Что не сделаешь ради собственной безопасности! Или тут совсем другое – до капитана комендантом города был французский генерал, и горожане просто свыклись с таким наименованием?

Люк на всякий случай недвусмысленно дал понять извозчику, чтобы тот дожидался их выхода. Если ему дорога собственная жизнь! Француз словами и мимикой постарался уверить капитана, что будет ждать его здесь хоть всю ночь, пусть господин генерал не беспокоится!

И офицеры после таких заверений твердым шагом вошли в дом, расстегнув кобуры – мало ли что.

Обстановка внутри была великолепной, мадам сочилась любезностью, дюжина полуодетых девушек с прекрасными, восхитительными и нетерпеливыми взглядами. Люк понял, куда он попал, – «серьезный дом» оказался дорогим борделем. Но он же сюда шел не за этим!

– Мадам, – капитан начал тщательно подбирать слова, объясняя ситуацию. – Все, что мы хотели, – немного выпить и перекусить, но оказались в нелепом положении из-за комендантского часа, который сами же и установили.

– Добро пожаловать. Давайте выпьем по бокалу шампанского за окончание войны. Наша женская доля – скорбеть и плакать.

После получаса оживленной беседы за поздним ужином, посвященной тому, за что стоит и за что не стоит воевать, офицеры покинули гостеприимный дом, заверив хозяйку, что непременно порекомендуют ее заведение немецкому штабу, что разместится в городе.