Гудериана поразили глаза фюрера, которыми тот взирал на танки. Даже созерцание новейшей «четверки» не рассеяло в них насмешливости. И тут Гитлер поразил всех – и офицеров штаба, и его самого, и экипаж танка. Фюрер взобрался на броню и, будто сам заправский танкист, уселся на сиденье наводчика, башенного стрелка, как его иной раз называли. Ну а дальше началось невообразимое – побеседовав минут пять с командиром танка, рейхсканцлер покрутил маховики наводки и с извиняющейся улыбкой попросил генерала дать ему пострелять.

Отказать такому просителю Хайнц не смог – целью выбрали сарай, из которого солдаты с веселым гиканьем быстро выгнали скотину. До него было метров триста, и генерал не сомневался, что фюрера ждет афронт, что, конечно, будет не совсем хорошо для его репутации, хотя танкистам такой шаг главнокомандующего польстил. Гитлер нахлобучил на голову пилотку, надел наушники, почему-то посетовав на отсутствие шлемофонов, от которых сам отказался когда-то.

Орудие зарядили болванкой, и танковая башня поползла по кругу. Остановилась, и пушка тут же дрогнула по вертикали. «Крестили» цель (а так называют это весьма характерное действие) очень быстро, буквально несколько секунд – «окурок» оглушительно рявкнул, выплюнув клуб дыма.

Гудериан не поверил своим глазам, когда увидел, что с крыши стала осыпаться черепица. Второй выстрел, на этот раз зарядили «фугасом», оказался намного эффектнее – дверь в сарай буквально вынесло вместе с косяком. Следующий снаряд попал в угол, такого издевательства несчастное строение не выдержало и под громкие ликующие крики собравшихся танкистов скособочилось и завалилось.

Стрелял сам Гитлер, в этом у генерала не было ни малейшего сомнения, насколько растерянной была физиономия командира танка. Заслуженный фельдфебель даже несколько заискивающе пошутил, что если господин рейхсканцлер оставит свой пост и захочет вернуться на фронт, то от такого наводчика ни один из командиров не откажется.

Фюрер только улыбнулся на слова танкиста и похлопал того по плечу. А Гудериан впервые заглянул ему прямо глаза – генералу на миг показалось, что видит в них бездну…

– «Сражение, от которого зависит судьба страны, будет дано без помыслов об отступлении, на позиции, которую мы занимаем в настоящее время. Все командиры, от командующего армией до командира подразделения, должны быть воодушевлены неодолимым желанием сражаться на месте до последней капли крови», – громкий голос Манштейна был ровен, без малейшей тени эмоций. – Таков приказ главнокомандующего французской армией генерала Вейгана.

– Где-то я уже подобное слышал, – пробормотал Андрей себе под нос.

– Вы что-то сказали, мой фюрер?!

– Как они реализуют сей приказ, Эрих? Сражаются?

– Да, мой фюрер, – резанул Манштейн и стал водить карандашом по расправленной на столе карте. – На ряде участков они успешно отразили наше наступление. Южнее Амьена их 24-я пехотная дивизия до сих пор сдерживает попытки 9-й и 10-й танковых дивизий прорвать фронт. Мы потеряли полторы сотни танков, многие из которых подорвались на минных заграждениях. На канале Элет все наши атаки на Шмен-де-Дам захлебнулись под огнем их артиллерии. А второй танковый корпус не может пробиться через позиции 19-й и 29-й пехотных дивизий и с трудом отбивает с фланга ожесточенные контратаки 1-й кирасирской дивизии.

– Как я понимаю, танковой группе генерала Клейста пока не удается прорвать французские позиции?

– Уже почти двое суток, мой фюрер. Но с введением в бой нашей пехоты французы начали отступать. Кроме того, левый фланг обошли танки Гота, которые рвутся к Руану. Сдержать наш прорыв французы не могут – их танковые и механизированные части понесли огромные потери в атаках на наш плацдарм у Абвиля.

– А что у Гудериана?

– Его танковые корпуса сегодня начали рвать фронт, чтобы двигаться вперед. Точный доклад ожидается к вечеру.

– В успехе я не сомневался. «Шнелле-Хайнц» не Клейст, чтоб бросать танки в лобовые атаки на укрепленные позиции.

– Да, мой фюрер!

Андрей задумался, а Манштейн не стал говорить дальше, тактично давая время главнокомандующему для размышления. Неудача танковой группы Клейста не огорчала, наоборот, скорее обрадовала: чем больше немцы потеряют танков, тем лучше.

Андрей вдоволь насмотрелся на то убожество, с которым немцы ввязались в мировую войну, кроме слез и легкой брезгливости, оно ничего другого и вызвать у него не могло. Бросать «единички» и «двойки» в лобовые атаки, в которых противотанковые пушки легко протыкают их картонную броню, было безумием, но ругать ли за это?!

Тем более что восполнить потери быстро не удастся. Уже принято решение выпускать только одну «четверку», потому все заводы вскоре свернут производство прежних типов и будут перепрофилированы на ее выпуск. Для этого нужно время, причем долгое, так что танки начнут поступать только со следующего года в требуемом количестве, а до того в день по чайной ложке – то есть по два танка или три в лучшем случае.

– Мой фюрер, я уже говорил вам, что полностью солидарен с вашим решением выпускать только Pz-IV. Наличие на вооружении одного типа танка, причем лучшей конструкции и с длинноствольной пушкой, снимет сразу все проблемы…

– Это какие, Манштейн? – сварливо отозвался Родионов, еще не понимая, куда клонит начальник штаба.

– Наше управление по вооружениям до сих пор разделяет ошибочную концепцию взаимодействия двух типов танков – Pz-III с противотанковой пушкой ведет борьбу с бронетехникой противника, а Pz-IV с его нормальным фугасным снарядом занимается пехотой и укреплениями. Но это два совершенно разных танка по типу! Лучше было сделать один, но с разными вариантами вооружения, как вы указали генералу Гудериану.

«Он начал мне чуть-чуть льстить, к чему бы это? Или, наоборот, намекает, что Гитлер в свое время ошибся, принимая танки на вооружение? Или „стучит“ на генерала Томаса? Интересно получается – в ОКБ все три начальника управлений органически не переваривают друг друга, а это для меня хорошо. Тогда не сговорятся между собой. Но куда он все же клонит?»

– Перевооружение позволит создать «универсальный», я бы так сказал, танк, способный как поддерживать пехоту, так и вести борьбу с бронетехникой противника.

– Лучше назвать основным боевым танком, Эрих, так намного точнее и понятнее, – Андрей специально давил на этот термин. – Он станет способным не только наносить удары, но и быть неуязвимым для мелкокалиберной противотанковой артиллерии. С усилением лобовой брони до 80 мм его не возьмет ни одна танковая пушка.

– Я согласен с вами, мой фюрер. Легкие танки с тонкой броней несут слишком большие потери, а потому нужно выпускать машины только с противоснарядным бронированием. Но меня беспокоит другое – остановка производства шасси Pz-III отразится на выпуске штурмовых орудий, которые неплохо зарекомендовали себя во Фландрии. Пехота нуждается в качественной поддержке артиллерии на поле боя, какими себя и показали штурмгешютце.

– Я понимаю вас, Манштейн, – Родионов чуть не закашлялся. Все верно – если Гудериан «крестный отец» панцерваффе, то Манштейн родной «папаша» штурмовых орудий, на выпуске которых настаивал с огромным напором и энергией. – Вам незачем беспокоиться за свое детище, Эрих, – теперь Андрей знал, что еще одна генеральская склока начнется через пару-тройку недель, как только генерал Гудериан примет на себя обязанности главного инспектора и командующего панцерваффе.

«Шнелле-Хайнц» считал, и не без основания, что выпуск штурмовых орудий наносит вред производству танков. Тем паче что в производстве штурмгешютце на базе Pz-III был резон – тут и удешевление изготовления, ведь рубку сварить намного легче, чем изготовить башню, и усиление мощи – «артштурм» вооружен 75 мм «окурком», а не 37 мм «пукалкой». Но с отказом от производства «тройки» в пользу перевооруженной «четверки» выпуск штурмгешютце вряд ли полезен, лучше на шасси сделать нормальный танк с вращающейся башней.