– Поставьте мою подпись и немедленно отдайте в типографию. Приказ прочитать вечером на построении. И будем готовить наши танки к новому походу! И к новой славе!

– Мой фюрер! Получена экстренная радиограмма от генерала фон Бока! – в голосе Шмундта звучало безмерное ликование. Таким возбужденным, прямо трясущимся от ликования Андрей еще не видел своего главного военного адъютанта. – Командующий английской армией генерал Горт вступил в переговоры о капитуляции. Британцы полностью прекратили сопротивление и начали сдаваться в плен.

– Это победа, Шмундт. Это наша победа!

Андрей чуть не запрыгал от охватившего его чувства эйфории – так стало легко и радостно на душе. Хотелось петь и плясать. И выпить! А потому он открыл шкафчик, вытащил оттуда выпрошенную им ранее пузатую бутылку ликера – там хорошо булькнуло, на кофе с собеседниками едва ушла четверть драгоценной влаги.

Уверенным, отработанным в общаге умением, с чисто русским размахом, уже капитально испорченным немецкой скаредностью, бухнул пахучую жидкость в рюмки. Рука не подвела – ровно на две трети, а рюмочки махонькие, грамм на тридцать, не больше.

– Прозит, – только и сказал Андрей и хотел выцедить рюмку. Но внутренняя сущность, та, что не от Гитлера, а от славных казаков Родионовых, громко возмутилась и заставила глотку с рукой провести требуемую операцию – ликер был выпит мгновенно, одним «хлопком».

– Прозит, мой фюрер! – полковник с изумлением посмотрел на «расправу» совсем не в немецком стиле и, недолго думая, выпил чуть ли не залпом, поддержав свое начальство.

«Между первой и второй перерывчик небольшой», – Андрей так же лихо набулькал две рюмочки, но уже до половины, и, повинуясь странной внутренней просьбе, убрал бутылку в шкафчик.

Эту заключительную порцию главнокомандующий и его верный адъютант выцедили медленно. Сквозь зубы. Зато внутри потеплело, и Андрей решил устроить всем в ставке маленькую радость.

– Всем в ставке выдать шнапс, – слова кое-как вылезли из горла, в голове приятно шумело. Расслабуха полная! Пусть и другие ее ощущают в полной мере – ведь так хорошо напиться и стряхнуть с себя стресс.

– По две рюмки, – неожиданно для себя Андрей внес поправку, придя к мысли, что штабные и так свое урвут, и потому нечего их баловать.

– Есть, мой фюрер! – Шмундт с удивлением посмотрел на него, потом на шкафчик с бутылкой, и его губы расплылись в понимающей улыбке. А Родионов присел на диван, в голове роились наполеоновские планы.

«Так, это дело надо хорошо отметить. Ох и напьюсь же сегодня, как померанский гренадер. Сейчас накачу стопочку ликера, а потом две рюмки шнапса – мне ведь тоже полагается по данному приказу. И потребую принести сосиску, настоящую, баварскую. Нет, гулять так гулять – две сосиски, а то эта морковка в глотку уже не лезет. Что я, заяц, что ли?! А вечером еще ликера выпью и две чашечки кофе! Ну и окривел ты, ваше величество! Эх, царицы Марфы Васильевны нет, под бочок бы ее!»

– Они сдаются, господин гауптман, сдаются!

Голос денщика Эриха Бема отдавал чуть ли не детским восторгом, и фон Люк не мог не улыбнуться.

– Это победа, победа!

– Нет, мой милый Эрих, это еще не победа. Вернее, не полная победа. Мы разбили союзников во Фландрии, но французы не прекратили сражаться, и нас ждут новые бои. На Сомме и Марне…

Люк осекся – последнее название имело слишком печальный подтекст для немцев. Но капитан тут же задорно тряхнул головой. Ту битву проиграли отцы, а для детей она станет символом яркой победы и славы. Германия просто не может проиграть этой войны. Не может, и все!

Да и как потерпеть поражение, если прямо перед ним понурые французские солдаты, ставшие в одночасье пленными, бросали на землю винтовки и пулеметы и строились в колонны. Англичане были намного лучше, по крайней мере, они дрались до конца, до последнего патрона, и сдались только тогда, когда танки Гудериана отрезали им последний путь отступления к Ла-Маншу.

Однако эйфории Люк не предавался – он знал, что французы готовят позиции на Сомме, которые громко именуют по фамилии нового главнокомандующего «линией Вейгана». Их придется прорывать, но плохо то, что дивизия понесла крайне серьезные потери в танках. К началу майских боев было 224 танка, а сейчас, спустя почти три недели, в строю боеспособными являются только 84. Но безвозвратные потери чуть больше сорока машин – полностью сгоревших или взорвавшихся. Остальные требуют ремонта, и капитан надеялся, что к началу нового наступления хотя бы половина из этих бронированных машин будет отремонтирована.

А французы?

А что французы?! Недаром они именуют 7-ю танковую дивизию генерала Роммеля «призраком» за ее способность наносить сокрушительные и внезапные удары. Несколько дней отдыха помогут довести число танков до полутора сотен и начать воевать по-новому. А впереди Париж, Елисейские Поля, Нотр-Дам и Эйфелева башня. Он пройдется по набережной Сены, полюбуется красотами города. Победители имеют на это право!

Люк усмехнулся, глядя на землистые, без проблеска жизни, лица пленных. Для них война закончена, для него все впереди. А ведь завтра первый день лета, тут бы радоваться и отдыхать, но некогда, ведь впереди война!

– «Броня крепка и танки наши быстры», – по-немецки произнес Гудериан и внимательно посмотрел на Андрея. – Я слышал эту песню русских танкистов в Бресте, мой фюрер! Там я с их комбригом Кривошеиным принимал парад наших войск по окончанию польской кампании.

– А вы знаете, что Кривошеин под именем полковника Мелле принимал участие в испанских событиях? – Родионов решил блеснуть эрудицией, вспомнив прочитанные когда-то книги.

– Нет, мой фюрер! – в голосе Гудериана проскользнуло удивление.

– И каковы русские танкисты и их техника, генерал?

Андрей задал этот вопрос неспроста – ему было интересно знать мнение «отца панцерваффе».

– Танки с противопульной броней, типа «Виккерса-шеститонного» или американского «Кристи». При насыщенности войск противотанковой артиллерией большой угрозы не представляют. Но…

– Что «но»?

– У русских их слишком много, мой фюрер. Харьковский завод называется паровозостроительным, однако главной его продукцией являются танки. Много танков, мой фюрер, – до десятка в день, а то и больше. У них не менее десяти тысяч танков.

– Так много?

Удивление Родионова было наигранным – до «переноса» он прочитал статью, в которой впервые были приведены засекреченные ранее цифры и дана разбивка по типам. Количество впечатляло – свыше десяти тысяч Т-26 и шести тысяч БТ всех типов, более трех тысяч плавающих танков, полтысячи многобашенных средних Т-28 и Т-35. Плюс совсем устарелые танки МС-1 и танкетки Т-27, которых набиралось чуть ли не три тысячи. Бронированная орда, не уступающая по численности всадникам Батыя.

И это только старые типы, которые в сорок первом году словно корова языком слизнула в течение месяца, а ведь уже начат выпуск КВ и Т-34, через год их будет чуть ли не две тысячи.

– Я думаю, танков еще больше – только в штабе ОКХ не принимают мое мнение серьезно, – Гудериан демонстративно пожал плечами.

«Сборище тупиц», – пронеслась мысль.

Раздражение стало подниматься в душе. И тут Андрей напрягся – «начинка» непроизвольно дала о себе знать, и он с трудом справился с эмоциями. «Тупицы» для настоящего Гитлера, для него же нужные люди на нужном месте. Ведь с СССР он не собирается воевать, а потому эта масса русских танков Германии не угрожает.

– Да и не один завод паровозов в Харькове занимается выпуском танков, – Гудериан снова пожал плечами.

– Не один, – согласился Андрей и хихикнул, вспомнив старый анекдот: кондуктор на весь трамвай кричит: «Остановка тракторный завод. Мужик, ты спрашивал танковый – тебе здесь выходить».