От сводок и всяких документов уже рябило в глазах. За эти три часа Андрей раз сто выплеснул в адрес Гитлера различные нехорошие слова, но мысленно. Это же каторга на галерах – держать в мозгах такой чудовищный объем информации.

Удручало то, что в ряде случаев он совершенно не понимал, о чем идет речь. Вроде каждое слово понятно по отдельности, но суть предложений совершенно не ясна. Настоящий фюрер был в курсе всех этих дел, но вся штука в том, что он-то самый что ни на есть самозванец. А в этой писанине не то что ноги, голову сломать запросто можно!

Андрей никогда не задумывался раньше о ноше любого лидера государства. Так, маячат по телевизору, по всему миру шастают, везде с ним с почетом и уважением – интервью, почетные караулы, праздничные обеды с банкетами, толпы прислуги.

«Ага, щас! В этом бункере спартанская обстановка, бабы и выпивка не полагаются, пусть я даже рейхсканцлер. Зато работой нагружают за семерых, свихнуться запросто можно. С утра до вечера, и еще ночью. А ведь настоящий Гитлер своим стенографисткам еще речи в рейхсканцелярии произносил, как глухарь на току!»

От такой мысли Андрей сразу скривился, будто хватанул уксуса. Ему совсем не улыбалось ехать в Берлин – встреча с Евой Браун, что знала его досконально в физиологическом плане, откровенно пугала. А он еще не знал, как от нее избавиться, не автомобильную же катастрофу у «папашки» Мюллера заказывать прикажете?!

Однако в глубине мозга теплилась надежда, что удастся и там проскочить без мыла – фюрер он или нет. Адольф же бесноватый, семь пятниц на неделе. Потому резким сменам поведения и настроения вряд ли кто удивляется. Может кривая и вывезти.

И еще одно его сильно удручало – пища. К такой кормежке он не привык. Спору нет, еда качественная и разнообразная, но совершенно без мяса. В голове постоянно сновало извечное русское высказывание – «не все коту масленица, настанет и Великий пост». И вот он на своей шкуре узнал, что значит оказаться вегетарианцем. Оттого и проблемы с пищеварением, и хворость живота с его постоянным бурчанием и газообразованием.

Лекари между слов иногда как бы пеняли – завязывали бы вы, фюрер, с этим делом. Раньше мяско трескали и ничего, по больницам не бегали. Животная пища богата многим, что ни в одном силосе не найдешь. Да и рюмашка ликера или коньяка, а лучше стаканчик красного вина, не во вред здоровья пойдет, а токмо пользу великую принесет сердечно-сосудистой системе. Все это понятно, он сам такой подход приветствовал, но был необходим повод, а иначе нельзя – перемена во вкусах вызовет подозрение.

Разговор со Шпеером оказался очень познавательным. Архитектор имел недюжинный ум, это Андрей понял сразу. Должность зама Тодта, уполномоченного за принятие и выпуск новых вооружений, его не прельщала категорически, потому пришлось долго уговаривать, рассыпать бисер. И уломал-таки, хотя язык намозолил.

За чашкой кофе, настоящего, а не растворимого или суррогата – в глазах камердинера промелькнуло удивление, когда Андрей затребовал кофейник, и понимание, что в дополнение попросили принести по рюмочке ликера.

Что это был за напиток, Андрей не знал, но вкус имел бесподобный, намного лучше, чем знакомый Родионову по совковым временам приличный «Рижский бальзам» или хороший эстонский «Ванна Таллин». А в сочетании с кофе получилось весьма… Да, весьма…

Разговор со Шпеером оказался занимательным – Андрей вываливал из памяти все, что знал с будущих времен, архитектор же не выпучивал на него глаза от удивления, а, прикрыв их веками, что-то рассчитывал в мозгу, задавая иной раз уточняющие вопросы по существу.

Потолковав некоторое время о развертывании военного производства, два дилетанта пришли к единодушному мнению, кто третий лишний в этом деле. Выбор пал на Геринга, и Андрей уже прикинул несколько вариантов, чтобы осторожно вывести толстяка из игры, оставив под его управлением только люфтваффе. Все равно этот боров в экономике разбирался как свинья в апельсинах – у той, по крайней мере, вкус есть и павлином не наряжается.

Дальше пошло интереснее – для снижения издержек Шпеер предложил проводить модификацию имеющихся образцов с целью улучшения их характеристик и одновременно снять с производства разнотипную технику, имеющую сходные с лучшими и уже освоенными образцами ТТХ.

Причем оба имели весьма смутное впечатление, какие же есть типы такого вооружения, а потому Андрей с удовольствием перекинул это дело на собеседника, что того явно не обрадовало, но, как говорится, попала собака в колесо – пищи да беги…

О перспективных направлениях болтал только Андрей, а Шпеер слушал за двоих, опять же без удивления. Сошлись на реактивных истребителях, тяжелых танках с наклонной противоснарядной броней, ракетах, управляемых по радио бомбах, «панцерфаустах» и о многом другом, причем Родионов нагло заявил, что подобные работы ведутся у супостатов, о чем есть сведения разведки. И не мудрствуя лукаво вывалил все, что знал о «Манхэттенском проекте», о чудовищной мощи ядерного оружия.

Шпеера проняло – молодой архитектор даже позеленел, то ли от страха, то ли от удивления, и тут же откланялся, попросив две недели срока на вхождение в курс дел.

– А ведь загорелся, стервец, этим делом, подзапал. Теперь процесс пойдет, – тихо прошептал Андрей и удовлетворенно улыбнулся. – Сталину эти германские НИОКР достанутся задарма, вместе с технологиями. Сам передам, пусть в России их на винтики разбирают да такие же делают. Для страны это будет великое благо…

Гауптман Люк сглотнул комок в горле – командир разведывательного батальона майор Эрдманн, знающий и опытный офицер, всегда доброжелательный, сейчас лежал мертвым у его ног, безвольно раскинув руки в стороны. Рядом с телом стоял генерал Роммель, отряхивающий от пыли сильными хлопками ладоней свой мундир.

Командир дивизии был явно расстроен гибелью офицера, ведь от четкой работы разведки зависит продвижение дивизии вперед, тем более сейчас, когда они сильно продвинулись, обогнав свою пехоту.

Такое продвижение всегда несет угрозу потерять связь с «соседями», а это уже дважды приводило к печальным инцидентам: попасть под обстрел собственной артиллерии – малоприятно.

«Не вмешался ли тут мой ангел-хранитель, заставив меня немного замешкаться?!» – подумал Люк, искоса бросая взгляд на тело своего командира.

– Фон Люк, – генерал Роммель посмотрел прямо в глаза молодого офицера, – немедленно принимайте под командование 37-й моторизованный разведывательный батальон. Сейчас же получите новые приказы.

Люк опешил – это была не шутка, голос звучал серьезно. Да и упоминание номера и полное название говорили о том же. При назначении так и делается, согласно уставу, хотя и так все ясно.

Однако в батальоне сам Люк являлся самым молодым, только один из офицеров был моложе годами, а это противоречило всем традициям назначений. И Люк решился указать на то генералу, хотя обрадовался от столь серьезного рывка в своей карьере, что серьезно льстило его самолюбию.

– Господин генерал, у нас есть эскадронные командиры, которые старше меня. Вы принимаете решение, невзирая на данный факт?

– Вы комбат – и точка! Если командиры эскадронов проявят неподчинение, то я их сниму!

Голос Эрвина Роммеля звучал резко и властно, так что Люк сразу поверил в реальность происходящего. Вообще-то в дивизии все давно поняли, что для генерала при назначении офицера важнейшее значение имеют способности, а не звание или старшинство.

В этом-то и проявлялась его экстраординарность, столь отличающая Роммеля от других германских генералов. Впрочем, в танковых войсках такой подход приветствовался и еще ранее прививался «Шнелле-Хайнцом».

– Мы глубоко вклинились в «котел», и сейчас есть хорошая возможность его взрезать на всю глубину. А потому ставлю вашему батальону следующие задачи…

Люк внимательно слушал генерала, тщательно фиксируя каждое слово. Но в то же время частица мозга пребывала в радости – карьерный рост обеспечен. Получить батальон в германской армии было трудно, тем более в столь молодых годах. Радость не померкла даже тогда, когда Люк посмотрел на убитого майора – это война, она не только несет смерть, но и позволяет сделать карьеру. Хотя майора было действительно жалко.