Приземистый, немыслимо широкоплечий, с красновато-серым (цвета пережженного кирпича) лицом закоренелого гипертоника и короткими, по-монгольски кривыми, словно всю жизнь просидел на глобусе, ногами, Гредер имел привычку представать перед своими подчиненными, воинственно набычившись, обеими руками держась за широкий, специально для него пошитый, почти бандажный ремень, чтобы, пренебрегая какими-либо вступлениями, раскручивать один из многих своих «диких монологов». И поскольку лишь искушенные знали, что у штандартенфюрера СС Гредера есть кодовые слова: «Ибо приказ вам известен», то своими фантазиями шеф СД группы армий не раз ставил в идиотское положение и подчиненных, и самого себя.

А секрет заключался в том, что из всего потока, который Гредер выплескивал, изощряясь в красноречии, выполнению, да и вообще, вниманию подлежала только та сентенция или то прямое указание, которые завершались словами: «Ибо приказ вам известен». Использование им слова «приказ» в любом ином словосочетании или контексте просто не принималось во внимание.

– Говорят, где-то там, рядом, должна находиться древняя крепость. Это так?

– Она рядом, – ответил гауптштурмфюрер Нодэль. – Небольшая, но действительно древняя.

– Тогда почему мы с вами располагаемся в этом вашем особняке, а не в крепости? Только потому, что из нее не нужно было изгонять путающихся под ногами румынских штабистов? Но вы же знаете, как я отношусь к крепостям!

– Вы им поклоняетесь.

– Вот именно. Мне приятно, что вам хоть что-то известно о своем командире. Так почему мы не в крепости?

– На ее территории нет ни одного подходящего строения. И вообще, это обычная восточная крепость, а не укрепленный замок в виде приятных взору европейца бургов[7].

– То есть, вы хотите сказать, что замка на территории этой крепости нет?

– Его нет, господин штандартенфюрер!

– И вы так спокойно сообщаете мне об этом, Нодэль.

– А что прикажете делать, господин штандартенфюрер?

– Что я прикажу делать?! Разнести стены крепости и построить из камня нормальный приличный замок, черт возьми, – вот что я прикажу делать. Что вы там возитесь с какими-то хижинами?

Нодэль замялся. Должность и обязанности квартирмейстера он считал позорными для себя и готов был принять под свое командование любое отделение СД на оккупированной территории, или даже роту «Ваффен СС», только бы не заниматься этими бесконечными переездами и не выслушивать по три раза на день «дикие монологи» штандартенфюрера СС Гредера.

– Оно бы, конечно, неплохо… – наконец нашелся он с ответом. И тотчас же услышал:

– Через два часа я буду в этом вашем, гм-гм…

– Днестровске, – подсказал Нодэль.

– Вот именно. Но что касается вас, Нодэль, то вы должны думать не о том, где именно я буду через два часа, а о том, что, где бы я через эти самые два часа ни оказался, – там все должно быть готовым к моему переезду. Ибо приказ вам известен.

– Чтобы все было готово в крепости? – все же решил подстраховаться квартирмейстер.

– В Кремле, Нодэль, в Кремле!

– Я вас понял. Через час резиденция в Днестровске будет готова.

– Ибо приказ вам известен, Нодэль!

В каком бы тоне Гредер ни общался со своими собеседниками, он никогда не злился и уж тем более – не выходил из себя. Конечно, приказной командирский баритон – это у него из офицерской школы, но штандартенфюрер никогда особо не налегал на него. Иное дело, что многих вводил в заблуждение цвет его лица. Но лишь немногие знали, что на самом деле это не «печать гипертоника», а печать… пожара и взрыва на гигантском дирижабле «Гинденбург» в мае 1937 года, в американском аэропорту Лейкхерст.

Именно с дирижаблем «Гинденбург» были связаны – причем не только в переносном, но и в прямом смысле – взлет и падение Гредера. Именно благодаря личному причастию к созданию «Гинденбурга», его, тогда еще гауптштурмфюрера, представили Герингу и фюреру. А после гибели «Гинденбурга» он чуть было не попал под суд. «Чуть было…» Это теперь он может говорить «чуть было…», а тогда обвинений в его адрес сыпалось столько, что их вполне хватило бы не только для разжалования до эсэсманна[8], или даже изгнания из рядов СС, но и для того, чтобы повесить на арке Бранденбургских ворот. Но когда предание Гредера суду уже было делом решенным, его вдруг пригласил к себе Гитлер.

Узнав об этом вызове (Гредер должен был явиться на прием на следующий день), главный конструктор дирижабля Гуго Экнер, который и сам опасался за свою жизнь, попытался успокоить его: «По крайней мере поговоришь с самим фюрером. Ради этого тебе стоило собственноручно взорвать не только “Гинденбург”, но и весь воздушный флот Германии».

Фюрер под страхом смерти запретил Гредеру разглашать то, о чем они вели тогда, в мае 1937 года, беседу в его восточно-прусской ставке. Но назад, в Берлин, Гредер вернулся уже в чине штурмбаннфюрера СС и в должности начальника специальной службы СД, которая долгое время занималась расследованием причин таинственной гибели самого большого и самого оснащенного за всю историю воздухоплавания дирижабля, которая самим фюрером названа была тогда «секретной раной Третьего рейха».

Арнольд Гредер уже собирался покинуть свое временное пристанище в какой-то бессарабской деревне, в десяти километрах от Днестровска, когда в его кабинете вдруг появился адъютант Курт Шушнинг со срочной шифрограммой от Кальтенбруннера.

– Да, но вы получили ее еще час назад, унтерштурмфюрер! – вскинул брови Гредер. Он всегда обращал внимание на время поступления подобных шифрограмм. – Почему же я вижу ее у себя на столе только сейчас?

– Смею заметить, господин штандартенфюрер, – педантично уточнил Шушнинг, – что там указано время принятия радиограммы нашим радистом.

– А вы конечно же долго размышляли: «Брать ее у радиста или не стоит?»

– Я узнал о ней немедленно, однако она была зашифрована.

– Да что вы говорите?! – артистично изумился Гредер. – Кто бы мог предположить, что начальник Главного управления имперской безопасности[9]решится потревожить вас своей шифровкой?! И вообще, предположить, что все радиограммы из Главного управления имперской безопасности приходят только шифрованными.

– Вы уже приказали шифровальному отделу готовиться к переезду. И мне не сразу удалось найти шифровальщика Зоннера.

– Но у нас есть еще два шифровальщика.

– Радиограмма была закодирована по системе «Циклоп», у которой есть два «ключа». Первый «ключ» у Зоннера, второй – у вас, штандартенфюрер.

– Ах вот как, «Циклоп»?! – поумерил свой пыл Гредер. – Так какого дьявола вы сразу же не сказали, что это радиограмма по системе «Циклопа»? Я-то вижу, что здесь какая-то ахинея.

– Потому что это текст после расшифровки первым ключ-кодом. Смысл, в сути своей, дурацкий, позволю себе заметить, – вежливо склонился в поклоне сухопарый с длинной гусиной шеей Шушнинг. – Но за ним что-то скрывается, и докопаться до глубинного смысла его сможете только вы. Зоннер, как я уже сказал, владеет лишь первым кодом этого шифра.

– Так где вы его обнаружили?

– Шифровку?

– Зоннера, черт возьми!

Шушнинг замялся.

– Собственно, он прощался с одной местной дамой.

– Пока я ждал радиограммы. Надеюсь, вы его уже повесили?

– Никак нет.

– Жаль дамы? Даму-то вы, надеюсь, уже вздернули?!

Адъютант вновь замер в едва уловимом поклоне. На самом деле это был не поклон. Так, наклонясь с высоты своего почти двухметрового страусиного роста, Шушнинг ждал кодовой фразы штандартенфюрера: «Ибо приказ вам известен». Если она прозвучит, ему в самом деле придется попросить местное отделение гестапо, чтобы его люди занялись этой смуглолицей румынкой, кстати, весьма смахивающей на цыганку.

Но, вместо этой «приговорной» фразы, неожиданно прозвучала другая: