— Занято.

Перья встопорщились у меня на спине. Я торопливо извинился, выскочил и не сразу осмелился постучаться в соседнюю лодку. Ответа не последовало, тогда я забрался внутрь. Ночь действительно прошла очень спокойно.

Когда утром я вылез из своего убежища, ко мне подошел мой новый сосед. Вероятно, это он буркнул ночью «занято», когда я пытался влезть под его лодку.

— Доброе утро, — вежливо сказал я.

Он ничего не ответил, только быстро взглянул на меня из-под бровей и начал обеими руками чесать голову и волосатую грудь в расстегнутом вороте рубашки.

— Чешется? — спросил я, желая поддержать разговор.

Мужчина перестал чесаться и снова бросил на меня мрачный взгляд.

— Ща в зуб дам, — пробурчал он.

— Что ж, было бы неплохо перекусить, — обрадовался я. О том, что и как дают в зубы, я понятия не имел. Решил, что он просто хочет меня угостить.

К моему удивлению, лицо мужчины налилось кровью, а кулаки сжались.

— Со мной шутки плохи, — прошипел он сквозь зубы.

Честно говоря, мне стало страшно. У него были крепкие, здоровые мускулы, а у меня — только хрупкие птичьи кости. Я стал отступать назад к своей лодке, бормоча извинения.

Мужчина глянул с презрением и снова принялся чесаться, не тратя на меня лишних слов. Начесавшись вдоволь, он потянулся и зевнул. Прежде чем уйти, он снова посмотрел на меня и бросил через плечо:

— Да уж, каких только бродяг не бывает.

И в этом он, без сомнения, был прав.

Мужчина ушел, да и мне надо было спешить.

У меня не было часов, ведь я не умел определять по ним время. Поэтому поинтересовался, который час, у первого встречного. Это был ребенок, маленький мальчик, он, очевидно, шел в школу. О существовании «школы» я знал уже давно. Люди, особенно дети, часто повторяли это слово. Мальчик взглянул на полоску на своем запястье и сказал:

— Пятнадцать минут восьмого.

— Спасибо. А что будет после этого?

— После чего?

— После пятнадцати минут.

— Шестнадцать минут, — удивленно сказал малыш, пожал плечами и пошел дальше. Я схватил его за локоть.

— Не мог бы ты мне помочь? А в награду я кое-что тебе покажу.

— Что?

— Покажу, как я летаю.

Мальчик сразу опустил свой ранец на землю.

— Хорошо. Что я должен сделать?

— Расскажи мне об этом, — попросил я и указал на его руку.

Мы отошли в сторону, и без пятнадцати восемь я уже знал о часах и времени все. Знал, что в часе шестьдесят минут, в минуте шестьдесят секунд, а в сутках двадцать четыре часа. И это еще не все: я узнал, что существуют недели, месяцы и годы. Услышал, что Земля вращается вокруг Солнца, чему я, конечно, сначала не поверил. Каждый такой оборот длится целый год, то есть триста шестьдесят пять дней.

Итак, без пятнадцати восемь я был уже значительно умнее, чем в пятнадцать минут восьмого. Но и спешил я теперь гораздо сильнее. Ведь госпожа Сормикас ждала меня ровно в восемь.

— Не подскажешь ли ты, где находится улица Юненкуя? — спросил я.

— Вот же она, — сказал мальчик.

— Мне бы еще найти дом номер восемь, подъезд «А», квартиру госпожи Сормикас.

Мальчик привел меня к нужному подъезду и даже поднялся со мной на самый верхний этаж.

— Вот эта квартира, а теперь покажите, как вы летаете.

— Только никому об этом не говори. Помни, что это тайна.

Мальчик был в восхищении. В подъезде никого не было. Я запрыгнул на перила.

— Смотри внимательно.

Я расправил крылья и мягко спланировал в проем между лестницами на первый этаж. Оттуда подмигнул мальчику, который во все глаза смотрел на меня с площадки верхнего этажа.

— А теперь назад, — попросил он.

И через секунду я уже стоял рядом с ним.

— Никогда не пробуй повторить это сам, — сказал я. — У тебя не получится.

Мальчик закивал с серьезным видом. Думаю, он и сам понял, что не стоит даже пытаться. Я поблагодарил его, и он заспешил вниз по лестнице.

— Я сегодня опоздал в школу, — крикнул он. — Но это того стоило.

Госпожа Сормикас открыла дверь прежде, чем я постучал. Это вышло очень удачно, ведь в многоэтажных домах в дверь не стучат (об этом я узнал позже), а звонят в звонок.

Она уже была одета. Плачущий Вилле висел у нее на руках.

— Мы уже заждались. Ну ладно, все, я полетела. — Я очень удивился, услышав это, потому что у нее не было никаких крыльев. — Еда для Вилле в холодильнике, разогрейте и покормите его ровно в одиннадцать. В парке есть песочница, думаю, вы ее без труда найдете.

И она убежала (а вовсе не улетела, как обещала). Я остался один на один с Вилле. Он смотрел на меня с открытым ртом. Щеки у него были еще мокрые, но плакать он перестал. И вдруг робко улыбнулся:

— Птичка пришла!

— Ты умный малыш, — сказал я Вилле. — А я умная птица. Думаю, мы с тобой подружимся.

И мы действительно подружились. Но прежде чем пойти гулять, я решил немного осмотреться в квартире. Я впервые оказался в гнезде человека, и многие вещи были для меня удивительными. Прежде всего, то, что стены стояли слишком близко друг к другу, а потолок нависал над самой головой. Я знал, что за стенами находились другие такие же маленькие гнезда.

Практически все предметы в квартире были мне незнакомы: книги, зеркала и картины, плита и холодильник, радио и телевизор. Вилле помогал мне освоиться, он ходил за мной по пятам и громко называл все предметы. Видимо, он только-только этому научился и с радостью демонстрировал свои умения. Но имена, как известно, не всегда могут рассказать о том, как тот или иной предмет следует использовать.

Собрать Вилле на улицу оказалось невероятно сложной задачей. Он бегал по квартире босиком, а я заметил, что в городе все люди носят какую-нибудь обувь. В коридоре я обнаружил маленькие ботиночки, но натянуть их на ноги Вилле было не так-то просто. На вешалке висела также маленькая курточка, надеть которую не составило большого труда, но на ней было так много пуговиц и застежек, что провозился я с ними очень и очень долго. В завершение всего оказалось, что в ботинках Вилле ходит гораздо хуже, чем без них, и мне пришлось нести его в парк на руках.

В песочнице возились дети. Все они были примерно того же возраста, что и Вилле, чуть старше или чуть младше. Вокруг песочницы сидели женщины, кто с вязанием, кто с книжкой. Они болтали друг с другом и изредка покрикивали на своих старательных питомцев, то ругая, то подбадривая их.

Мои птенцы тоже любили возиться в песке, но там, на родном берегу, песок был гораздо светлее, чище и ровнее.

— А вот и Вилле, — сказала одна из дамочек, заметив наше появление. Все, кто сидел на краю песочницы, и некоторые из тех, кто сидел внутри нее, повернули головы в нашу сторону. Вилле ехал на мне верхом, крепко ухватившись за перья на щеках.

— Птичка, птичка, — раздался громкий голос из песочницы. Но дамы не обратили на этот крик никакого внимания. Они не сводили глаз с Вилле.

— Боже мой, — сказала женщина с вязанием в руках.

«Что-то не так», — подумал я и посмотрел на Вилле. Конечно, курточка сидела как-то криво, воротник явно мешал ему разговаривать, а руки торчали из рукавов, словно палки.

— У него же куртка надета задом наперед!

Ах, вот в чем дело! Я смутился и бросился расстегивать пуговицы на спине Вилле. Но у меня ничего не получалось. Одна из женщин любезно пришла мне на помощь. Дама, сидевшая рядом с ней, захихикала и указала на ботинки Вилле.

— Правый на левой ноге, а левый на правой!

Похоже, Вилле нравилось, что все так суетятся вокруг него. Его поворачивали, разворачивали, раздевали и одевали снова. Умелые женские руки быстро со всем справились.

Мне было очень стыдно еще и потому, что я услышал, как одна женщина шепнула другой:

— Ну и дает эта Сильвия, взяла мужчину в няньки!

Я решил было, что должен что-нибудь сказать в защиту госпожи Сормикас, например: «Простите меня, я не смог правильно одеть мальчика, но дело в том, что я птица, как справедливо заметили ваши дети, и живу среди людей всего третий день. Поверьте, за этот короткий срок невозможно научиться всему».