Мамы опять не было дома, но на полу в прихожей Эмиль обнаружил письмо. Оно было от бабушки. В конверте лежало пятьдесят марок и поздравления с именинами. Эмиль совсем забыл про свои именины, и мама тоже забыла.

Деньги пришлись как нельзя кстати. Эмиль ни секунды не раздумывал, на что их потратить. Теперь они с пеликаном смогут добраться до моря на автобусе или на поезде. Даже на продукты еще останется. Это уж точно не пустяки.

Эмиль купил в соседнем магазине килограмм свежей салаки, сделал себе несколько бутербродов с сыром, заварил в термосе какао. Свернул старые джинсы и рубашку в плотный узел и сложил все в новый школьный ранец, подаренный папой и Ирмели.

Вечер тянулся бесконечно. Эмиль включил телевизор и уселся перед ним на пол, но не понимал, что там показывают. В темной комнате гремели выстрелы, дорогие машины гнались друг за другом по узким переулкам, красивая женщина, спотыкаясь, бежала от кого-то по мокрому парку.

Эмиль сидел, погрузившись в свои мысли и зажав в руках кусачки.

Потом он снял ботинки и лег на кровать поверх покрывала, оставив женщину на произвол судьбы. Надо было хоть немного поспать перед предстоящей дорогой. На всякий случай он принес из маминой спальни будильник и завел его на пол-одиннадцатого.

Спал ли он? Он был в какой-то далекой стране Черного слона. Там не было никакой растительности, ни травы, ни леса. Не было даже воды. По пересохшей растрескавшейся земле длинной цепочкой брели огромные черные слоны. Они совсем не были похожи на слоников из детской песенки, которые маршировали по пустыне под ярким южным солнцем. Черные слоны ступали тяжело, и каждый шаг их был похож на глухой удар в гонг. Эмиль сам был во сне слоном с тяжелой поступью. Дорога была длинной и мучительной, и он не знал, откуда и куда они идут.

Эмиль еще никогда не видел такого безнадежного сна. Он даже не смог сразу подняться, когда зазвонил будильник, такими тяжелыми стали его руки и ноги. Но потом вспомнил глаза пеликана, смотревшие на него из-за решетки, быстро встал и надел ботинки.

Мама была уже дома и спала. Она тяжело дышала, рот был приоткрыт, а на лбу выступили капельки пота. Она была не в силах даже переодеться, так и спала в нижней юбке. Эмиль ни разу не видел у мамы этой юбки. Она была черная, шелковая, украшенная кружевами.

«Мама, — написал Эмиль на листе бумаги. — Меня сегодня не будет ночью дома. Я ушел по важному делу».

Потом он вспомнил бабушкино письмо и подписал: «Любящий тебя Эмиль».

Он впервые шел по городу так поздно ночью. На улице было много людей, они возвращались из кинотеатров, заходили в бары. Шли парами или небольшими компаниями, громко разговаривали и смеялись. Эмиль доехал на трамвае почти до самого зоопарка. На остановке никто, кроме него, не вышел. Улица, обсаженная по обеим сторонам липами, была пустынной. Ни ресторанов, ни кинотеатров. Здесь царила темнота и жили одни только пленные звери.

Эмиль с легкостью влез на забор, окружавший зоопарк, но наверху зацепился за колючую проволоку и порвал новые брюки. Ранец он заранее перебросил на другую сторону и в темноте долго шарил по траве в поисках портфеля. Проходы между клетками и загонами освещали редкие фонари. Эмиль старался оставаться в тени, опасаясь встречи с ночным сторожем. Он шел по дорожке, покрытой гравием, и прислушивался. Порой казалось, что кто-то крадется за ним по пятам. Оглядывался — никого. Эмиль гнал от себя страх, потому что знал: если поддаться ему, можно испортить все дело. Скоро он вышел к птичьим клеткам.

Белую фигуру пеликана Эмиль заметил издалека. Его клетка находилась как раз между двух фонарей. Две соседние клетки были освещены очень ярко. На табличках, прикрепленных к решеткам, говорилось, что в них живут кавказский улар, Tetraogallus caucasicus, и журавль-красавка, Anthropoides virgo, но ни того, ни другого видно не было. Возможно, они спали в коробках с сеном, стоящих у задней стены.

Пеликан услышал шаги Эмиля и ждал его у решетки.

— Надо действовать очень быстро! — прошептал он. — Ты принес одежду?

Эмиль достал из ранца узелок с одеждой и показал пеликану, тот облегченно вздохнул. Эмиль же взялся за решетку. Это оказалось даже проще, чем он предполагал. Он прорезал в сетке квадратное отверстие, через которое пеликан смог легко вылезти. Оказавшись на свободе, пеликан тут же стал одеваться. В узких джинсах и красной фланелевой рубашке вид у него был очень смешной, но, впрочем, не смешнее, чем в его любимом твидовом костюме.

Они поспешили уйти с освещенной дорожки в тень, туда, где поднимался высокой стеной каменный забор. Из клеток доносились сонные хрипы и тяжелое дыхание, ночные хищники монотонно мерили бесшумными шагами свои тесные клети.

— Пеликан, — прошептал Эмиль. Ему в голову пришла ужасно смелая мысль. — У меня ведь есть кусачки.

— Ну и что?

— А если…

— Даже не думай. Помни, что это не только тюрьма, но и убежище. Животные в зоопарке — пленники человека, но здесь они защищены от человека, от его ядов, пуль, страшных машин, которые уничтожают леса. Ты их выпустишь, и что они будут делать в городе? Мало кто из них сможет найти дорогу домой.

Эмиль вздохнул. Конечно, пеликану видней. Он знает, что говорит. К тому же Эмиль не смог бы выпустить медведя или тигра, прутья на их решетках были слишком толстые. И потом, многие звери уже привыкли к такой жизни и вряд ли смогут сами добывать себе пропитание.

Беглецы перебрались через забор и были уже на улице. Пеликан схватил Эмиля за руку своими мягкими крыльями и проговорил с дрожью в голосе:

— Прощай, Эмиль-человек. Ты редкое исключение в мире людей, ты не похож на них. По-моему, я говорил тебе об этом еще при первой встрече. Ты хороший человек, Эмиль.

Эмиль покраснел. Он вспомнил письмо бабушки. Она тоже говорила о хороших людях и о том, что это редкость. Но одновременно он вспомнил, как часто делал что-то нехорошее, думал нехорошее или говорил нехорошее, а главное, намеренно — желая это сделать, подумать или сказать.

— Я хочу пойти с тобой, — тихо сказал Эмиль.

— Ты? Со мной? Нет, не надо. Ты пойдет*. спать, а я отправлюсь к морю.

— Но я собрал нам еды в дорогу, и у меня есть деньги на билеты. Мы можем поехать на поезде.

— Поезда так поздно не ходят. Не волнуйся, я доберусь до берега. Часть пути я пролечу, а часть пройду пешком.

Отчаяние охватило Эмиля. Пеликан положил крылья ему на плечи и внимательно посмотрел в глаза:

— Ты правда хочешь пойти со мной? Дорога длинна и опасна. Придется идти пешком всю ночь.

— Я правда хочу, — сказал Эмиль.

— Хорошо. Будь по-твоему, — решил пеликан.

Эмиль сразу ожил.

Стояла глубокая ночь, ветер шумел в кронах лип, а сорвавшиеся листья кружились над землей, словно обрывки бумаги.

Они вышли на дорогу, ведущую за город. Идти было тяжело. Город неохотно выпускал их из своих объятий. Но постепенно они шагали все уверенней, ведь теперь оба они стали для города чужаками.

Они быстро и молча шли вдоль широкого шоссе. Наконец последние городские дома остались позади, и пеликан остановился.

— Ну вот, теперь можешь забрать одежду, она мне больше не нужна. Дальше я полечу.

— Как, уже?

У Эмиля на душе скребли кошки. Он надеялся проводить пеликана до самого берега и попрощаться с ним уже там. Он очень хотел встретиться с его семьей и друзьями. А еще он очень хотел взглянуть на море. Он никогда его не видел.