Три раза я попадал в черепаху, но не мог пробить ее твердый панцирь. Я так ослаб, что даже от этого небольшого усилия начал задыхаться. В конце концов я отбросил острогу и решил втащить черепаху на палубу руками.

Свесившись с кормы и запустив обе руки под панцирь, я попробовал поднять черепаху, но на это у меня не хватило сил. Загребая воду лапами, черепаха отплыла в сторону и чуть не увлекла меня за собой. Выпустив черепаху, я упал на край огражденного поручнями борта, стараясь сохранить равновесие и шаря руками в поисках опоры. Если бы я упал в воду, то камнем пошел бы ко дну — ведь от меня остались кожа да кости.

Даже если бы мне удалось ухватиться за борт, я все равно не смог бы вскарабкаться на палубу. А тут еще акулы! Я уже имел возможность познакомиться с тем, как они расправляются со своими жертвами.

Оттолкнувшись от края кормы, я спасся от падения в воду только тем, что резко откинулся назад, причем один из ржавых зубцов глубоко вонзился мне в колено. Я почувствовал жгучую боль — такая боль всегда предвещает еще более жестокие страдания.

Вытащив зубец, я увидел на колене темную капельку крови. Я не мог потерять эту крупицу жизни, а поэтому снял ее пальцем и слизнул языком. Больше крови не было. Вероятно, она стала слишком густой и не могла течь. Больше часа пролежал я на корме, отдыхая от пережитых волнений и набираясь сил. Только после этого я смог подняться.

Взглянув на океан, я увидел, что черепаха исчезла. Мне показалось странным, как ей удалось скрыться на его ровной глади. В трюме слышался плеск воды, и я пошел к люку. Вода поднялась больше чем на фут — не было никакой надежды всю ее откачать.

Я работал до полного изнеможения, мелкими взмахами, потом спустился вниз и лег. Колено сильно болело, вода, переливаясь в трюме, тараторила, как болтливая кумушка. Вскоре я уже крепко спал.

В полдень вода подступила к койке, и я взялся за дело. Все еще стоял штиль. Птицы с хриплыми криками летали над головой. Дельфины описывали бесконечные круги около яхты. Я потерял надежду дождаться ветра. Опять я качал помпу до тех пор, пока руки не отказались повиноваться, а потом побрел в затопленную каюту, волоча распухшую в колене ногу.

Через час, когда нужно было снова идти к помпе, я не смог встать; хотя я и понимал, что это необходимо, но поделать ничего не мог. Колено ныло, я лежал и смотрел, как поднимается вода, сознавая, что каждая минута промедления будет стоить мне мучительного труда. В конце концов я снова заснул.

Утром, когда взошло солнце, я проснулся оттого, что вода залила мою койку. Яхта сильно накренилась. Первой моей мыслью было, что трюм переполнен водой. «Яхта валится на бок и сейчас пойдет ко дну,— подумал я.- Вот-вот она перевернется вверх килем». Я хотел было бежать на палубу, но не в силах был сделать это и, сидя на койке, не знал, на что решиться.

В конце концов я слез с койки прямо в воду, которая была, мне до колен, и, хромая, побрел на палубу. Там я с удивлением обнаружил, что мачта гнется под свежим ветром. Ветер силой в пять баллов дул с юга, и яхта ходко бежала на запад — к земле!

Настроение у меня сразу поднялось. Вперед! Наконец-то я плыву к земле. Я почувствовал себя лучше, ко мне вернулся былой оптимизм. Поглядев на карту, я решил, что до Новых Гебрид плыть еще дней десять. Мне не хотелось думать о том, как я буду все эти дни откачивать воду,— ведь у меня совсем не оставалось сил. Придумаю что-нибудь, когда возникнет необходимость, решил я.

Снова я работал у помпы, пока совсем не обессилел. Колено мое так распухло, что больше не сгибалось, и я не мог спуститься в каюту. Ночь я провел в кокпите.

В эту ветреную ночь я четыре раза становился к помпе. Колено болело все сильнее, и я не знал как быть. Я промыл его соленой водой, но малейшее прикосновение причиняло нестерпимую боль.

На рассвете, взглянув вперед, я увидел остров на расстоянии не более трех миль. Я не двигался с места, не прыгал, не кричал — слишком много разочарований пришлось мне пережить за последнее время. Я смотрел на остров, на его берега, покрытые сочной зеленью, на плоскогорье, должно быть, вулканического происхождения.

Что это за остров — мне было безразлично. По моим расчетам, от ближайшей земли — Новых Гебрид — меня отделяло не меньше недели пути. И все же остров был передо, мной. Мне было все равно, Тимбукту это или Шангри Ла. Впереди земля, и на этот раз я пристану к ней во что бы то ни стало.

Я повел яхту к югу, вдоль берега, огибая длинную гряду зубчатых скал. Остров, отделенный от меня скалами и лагуной, был примерно в полутора милях. Мне приходилось бывать на Новых Гебридах в годы войны, но я не мог сообразить, куда меня занесло.

В длину остров достигал семи миль и возвышался над морем футов на семьсот-восемьсот. Венчала его вершина в форме кратера. Причудливые вулканические глыбы, сильно размытые океаном, имели в высоту футов тридцать. Кое-где в ровных долинах, оканчивавшихся белым песчаным пляжем, росли мангровые деревья и кокосовые пальмы.

Я решил найти проход между рифами, войти в лагуну и стать на якорь близ какой-нибудь деревни или выброситься на отлогий песчаный берег. Нужно было спешить. Уже четыре часа я не подходил к помпе, и вода в трюме угрожающее поднялась. Я берег силы — ведь приходилось управлять яхтой при помощи короткого, неудобного румпеля, а потом мне предстояло добраться с судна на берег.

Я прошел вдоль острова и начал приближаться к его юговосточной оконечности, а в скалах все не было никакого просвета.

Заходить с подветренной стороны было нельзя — против ветра я не смог бы подойти к острову, как это уже случилось со мной недавно. Нельзя было и плыть назад вдоль берега. Поневоле я приблизился к рифам. Лавировать у меня не было ни сил, ни возможности. Кроме того, мне мешал принайтовленный к палубе тяжелый обломок мачты, который при малейшем крене погружался концом в воду, затрудняя движение. Я хотел было обрубить ванты, но почувствовал, что все равно не смогу сбросить мачту за борт. Силы оставили меня, откачивать воду из трюма я перестал, и она все прибывала. Мыс был в какой-нибудь сотне ярдов. Пришло время действовать, и мне оставалось только одно — пожертвовать судном.

Внезапно я понял, что моя яхта может превратиться в плавучий гроб. Ким Пауэлл сказал мне еще в Панаме: «Она будет служить вам и тогда, когда сами вы уже не сможете ей управлять». Теперь это пророчество сбылось. Я вышел из игры, а яхта все так же бодро держалась на воде.

У меня не оставалось иного способа спасти свою жизнь, как посадить яхту на камни… и, что всего хуже, раздумывать было некргда.

Обогнуть остров означало верную смерть; повернуть назад и снова пытаться пройти вдоль берега тоже нечего было и думать. Поэтому я резко положил руль на ветер и повел яхту прямо на рифы. Таково было мое последнее решение как капитана яхты — она отправлялась в путешествие, из которого нет возврата.

На мне была военная форма. Еще раньше, как только я увидел остров, я наскоро вытерся мокрой губкой, вычесал соль из бороды, привел в порядок и уложил узлом на затылке свои длинные, как у женщины, волосы и надел фуражку. Ноги у меня до того отекли, что я не мог надеть на них ничего, кроме носков. Опухшее колено я перевязал куском одеяла.

Схватив кое-какие вещи, я рассовал их по карманам и, взявшись за румпель, ждал столкновения. Яхта прошла над подводными рифами, находившимися на глубине шести морских саженей. Но вот рифы все ближе и ближе к поверхности, глубина уже меньше четырех саженей. Внезапно я сообразил, что могу зацепиться за рифы якорем. Я торопливо заковылял на нос и приготовился сбросить якорь за борт.

Но сил у меня не было, колено болело, и я даже не смог сдвинуть якорь с места. Вот скалы уже совсем близко, волны с грохотом разбиваются о них. Я сел на палубу, уперся ногами в якорь и попытался столкнуть его в воду, но безуспешно. Шум прибоя нарастал. Течение быстро несло меня на рифы. Я встал, ухватился за лапы якоря, приподнял его и тут же упал, потеряв равновесие.