Поскольку основу моих запасов составляли консервы, потеря продуктов, хранившихся под койкой, была очень чувствительна. Однако я подсчитал, что оставшихся продуктов хватит на сто семь порций. Подсчитал я также, что при благоприятном ветре через сорок дней «Язычник» будет уже в Сиднее. Другого выхода у меня не было: через месяц начинался период штормов.

А раз так, нужно было распределить все продовольствие, перейти на двухразовое питание и стараться есть поменьше. В противном случае мне пришлось бы возвращаться к Маркизским островам и пережидать там опасный сезон. На это у меня не было времени, и я решил одолеть расстояние до Сиднея за один большой переход.

Через несколько дней яхта пройдет мимо острова Каролайн — одинокого кораллового атолла. Мне пришла в голову мысль пристать к этому островку и пополнить свои запасы кокосовыми орехами.

В это время я начал чувствовать едва уловимую перемену погоды. Меня эта перемена не очень беспокоила, так как она не нарушала моих планов, но все же я с тревогой поглядывал на океан.

В небе появились тропические птицы с раздвоенными хвостами, над морем снова порхали стайки летучих рыб, за кормой плавали крупные акулы — все говорило о том, что земля близко. И действительно, утром 29 августа земля показалась именно там, откуда и следовало ее ожидать.

На восходе солнца до атолла Каролайн оставалось около семи миль, и я повел яхту мимо Южного острова. Справа по борту виднелись низкие скалы, омываемые морем.

В лоции сказано, что Южный остров — главный остров крохотного архипелага, в который входит и атолл Каролайн. Здесь живет небольшая группа островитян, на берегу есть пресная вода, а море изобилует рыбой. В 1883 году остров посетила американская экспедиция, наблюдавшая здесь солнечное затмение.

Я привел яхту круто к ветру, торопясь поскорее стать на якорь, закончить все дела до наступления темноты и снова продолжать путь. Яхта шла к юго-западной части этого острова. Надев военные брюки и гимнастерку, я впервые после отплытия с Жемчужных островов натянул носки и ботинки, вычесал соль из бороды и волос и снова взялся за румпель.

В лоции ничего не было сказано о действующем вулкане, кратер которого дымил, как пароходная труба. Я повернул яхту носом к вулкану и бросил свой самодельный якорь у загороженного рифами входа в бухту. Якорь лег плохо и время от времени волочился по дну. Чтобы удержаться на якоре, мне приходилось то обезветривать, то выносить на ветер кливер и стаксель. «Язычник» остановился недалеко от острова, ловя ветер, дувший с вершины вулкана. За рифами и спокойной лагуной виднелся берег, поросший кокосовыми пальмами. Дальше начинался тропический лес, подступавший к самым горам.

От маленькой пристани отчалила парусная лодка. Она пересекла бухту, миновала рифы, вокруг которых бурлила вода, и подошла к яхте; люди, сидевшие в лодке, весело улыбались, я приветствовал их самым дружелюбным образом и предложил пришвартоваться к «Язычнику».

На руле сидел старик, кроме него, в лодке была его пожилая жена, двое молодых мужчин, женщина, двое мальчишек, очень озорных с виду, и девочка. Кожа у них была темная, но я уверен, что под загаром скрывался нежный румянец. Эти полинезийцы со смуглой кожей и длинными прямыми волосами чем-то походили на кавказцев. Они не были так приземисты, как представители негритянских народностей, которых я встречал во время войны.

Не зная; как ко мне отнестись, они хоть и улыбались, но вели себя сдержанно. Я знаками пригласил их подняться на палубу, предлагая сесть возле рубки и у поручней.

Каждого босоногого гостя я встречал сердечным рукопожатием и непринужденным кивком. Мужчины были в набедренных повязках, доходивших до колен; мальчики — совершенно голые. На женщинах были повязки, начинавшиеся на груди. Одежда островитян была очень поношена, материя прорвалась, края ее разлохматились. Мне подумалось, что даже эти куски ткани надеты лишь по случаю моего прибытия. Видно было, что живут они замкнуто и одиноко.

Старик не замедлил представиться, назвавшись вождем племени. Он обвел яхту широким движением мозолистой руки и восторженно улыбнулся. Говорил он на одном из диалектов французского языка, мало похожем на тот, который мне доводилось слышать в Алжире или Квебеке во время войны. Мы быстро нашли способ объясняться друг с другом, пользуясь такими простыми словами, как лодка, море, жена, муж, вы, приходить, уходить, Австралия, Америка и т. д. Вождь познакомил меня со своей женой, детьми и внуками.

Детишки смотрели на меня с некоторым страхом — должно быть они впервые видели белого человека. Густая белокурая борода, сильно выросшая за время плавания и теперь имевшая дюйма три в длину, напугала их. Волосы мои закрывали уши и свисали до плеч, а спереди падали на глаза. Я старался всем своим поведением показать, что ничем от них не отличаюсь, разве только цветом кожи да теми начатками образования, которые мне посчастливилось получить.

Вождь заглянул в каюту и, не увидев там никого, осведомился, где мой экипаж. Нелегко было объяснить ему, как и почему я отправился один в далекое путешествие. С грехом пополам мне это удалось. На мужчин мой рассказ произвел особенно сильное впечатление, но едва ли они поверили, что я сделал это только ради Мэри.

В молодости вождь и его жена жили в Папеэте, главном порту острова Таити. Когда началась война, их племя оказалось оторванным от мира. Услышав, что война кончилась, все они радостно закивали, видимо очень довольные, но я уверен, что они понятия не имели, кто с кем воевал.

Они не спускали с меня глаз и во всем мне подражали. Если я улыбался, они тоже улыбались, если я слушал вождя с серьезным видом, они следовали моему примеру.

Молодые мужчины, судя по виду примерно одного со мной возраста, очень интересовались «Язычником». Они были худые, широкоскулые, со слабыми бицепсами и курчавой растительностью на груди. Островитяне одобрительно трогали тали, блоки и фалы. Я показал им секстан, компас и карманные часы. Часы привели их в восхищение. Обступив меня, они удивленно ахали и охали, когда я поднял крышку и показал сложный часовой механизм.

Теперь, увидев, что у меня добрые намерения, островитяне повеселели. Даже мальчишки перестали дичиться меня. За шутками и смехом я забыл о недостатке продуктов и вынес на палубу девять банок с консервами. Когда я начал открывать их ржавым ключом, снова послышались удивленные возгласы. Однако старый вождь с гордостью заявил, что раньше ему уже не раз приходилось есть консервы.

Мы с аппетитом закусили, доставая консервы прямо руками. Я съел банку шпината, опасаясь, что он не понравится гостям. Они же уплетали кукурузу и бобы, персики и морковь, свеклу и яблочный соус, томат и спаржу. Руки то и дело погружались в консервные банки. Тем временем один из гостей увидел на мелком дне сквозь прозрачную воду самодельный якорь. Пришлось объяснить, почему мое удобное, современное судно не имеет хорошего якоря.

Вдруг поднялся страшный переполох. Мальчики, дрожа от страха и бормоча что-то, выскочили из кокпита и, перемахнув через поручни, прыгнули в лодку. Молодая женщина и девочка, спотыкаясь о наши ноги, с пронзительными криками побежали на нос. Вслед за этим из люка в кокпит вылезли Поплавок и Нырушка, сонно потягиваясь и удивленно глядя на незнакомых людей.

Один только старый вождь не испугался безобидных зверьков — оказалось, что все остальные никогда не видели кошки. Через несколько минут гости уже без всякого страха гладили котят, осыпая их ласками, к которым зверьки совсем не привыкли.

Я пригласил гостей вниз, чтобы показать им всю яхту. Девять человек с трудом втиснулись в маленькую каюту. Но как приятно было слышать их голоса в помещении, где долгое время царила тишина, нарушаемая лишь моим собственным голосом, когда я разговаривал сам с собой. Мне доставляло удовольствие слушать, как они расхваливают приборы, иллюминаторы, инструменты, фонарь, тюфяк, книги, примус. Я зажег примус, чтобы гости могли полюбоваться его пламенем. Я готов был показать им все что угодно, лишь бы слышать человеческие голоса.