Говоря о погоде в зоне между Панамой и полосой юго-восточных пассатов, нельзя ограничиваться словами «плохая» или «ужасная» — этого далеко не достаточно. Хуже всего, что штормы здесь не случайное, а самое обычное явление. Погода крайне неустойчива, а поэтому путешественник испытывает на себе каждый вид ненастья в отдельности, не говоря уже о всевозможных сочетаниях.

У Жемчужных островов я выдержал один шторм и один шквал, и в то время они показались мне очень сильными. Но когда «Язычник» вышел из Панамского залива, Пандора приоткрыла, как видно, свой сосуд[6], и я очутился буквально в аду.

Собственно говоря, настоящих штормов не было. Но уж лучше бы меня потрепало с неделю, а потом я мог бы спокойно плыть под парусами целый день, чем подвергаться таким резким переменам погоды.

Чуть ли не каждую ночь я брал два ряда рифов на гроте и ложился в дрейф. А потом вдруг наступал мертвый штиль или ветер настолько слабел, что яхта не могла двигаться против течения. В промежутках между этими крайностями внезапно налетали тропические шквалы. Единственным признаком, по которому можно было угадать налетевший шквал, был вихревой ветер да треск разрываемых парусов.

Поистине эти воды — сущее наказание для моряков. Здесь сталкиваются три враждебных океанических течения, и под килем судна клокочет и бурлит вода. С севера, от берегов Японии и острова Уналашка, движется холодное Калифорнийское течение. Наперерез ему с запада проходит экваториальное противотечение, бурное и стремительное, дышащее зноем тропических морей. А вдоль побережья Южной Америки, из Антарктики, движется холодное Перуанское течение, которое называют также Гумбольдтовым. При столкновении трех этих течений происходит то же caмое что случилось бы, если бы блондинка, брюнетка и рыжая передрались из-за одного мужчины!

И среди всего этого хаоса дул порывистый юго-западный ветер, то крепчая на мгновение, то снова слабея. А так как мой путь лежал на юго-запад, ветер дул мне прямо в лоб. Приходилось лавировать — сначала на юг, затем на запад, борясь с течением, старавшимся отбросить меня назад к Панаме и, надо сказать, порой не без успеха. В иные дни я простаивал целые часы, попав в мертвый штиль. Затем штормовой ветер налетал сбоку, заставляя меня ложиться в дрейф и терять время. А утром вновь наступал штиль, и на яхту потоком обрушивался тропический дождь или налетала гроза, озаряя небо зловещими вспышками молний.

В первый же день моего плавания поднялся южный ветер, крепчавший с каждой минутой. Я взял первые рифы и подумывал уже, не спустить ли один парус, как вдруг ветер мгновенно упал. Огромные волны катились мне навстречу и исчезали за кормой. Через двадцать минут чудовищная туча нагнала яхту, глухо заворчал гром. По правилам мне следовало убрать все паруса и спуститься вниз. Но я боялся, что меня отнесет на юго-восток. Целый день я вертелся на одном и том же месте, борясь с встречным ветром. И теперь попутный ветер был для меня настоящим счастьем. Я поглубже нахлобучил шляпу и остался на палубе. Налетел шквал и наградил яхту энергичным пинком. Через мгновение я уже мчался со скоростью семи узлов! Ну что ж, это меня вполне устраивало.

Представьте себе, как швыряло яхту, захваченную ураганом, как нос ее зарывался в волны! Взлетая на гребень одного вала, «Язычник» врезался в другой, и брызги взлетали высоко вверх до самой верхушки мачты. Вода перекатывалась по палубе и стекала за корму. Яхта с шумом проваливалась между седыми валами, и тут же нос ее рассекал следующую волну. Я решил было привести яхту к ветру и взять все рифы, но потом сказал себе: «Не беда! Куда-нибудь да приплывем!» — а яхта мчалась все дальше и дальше.

Шквал не отпускал меня минут сорок, потом ветер упал, и только океан продолжал бурлить и волноваться.

На другой день я впервые наблюдал борьбу двух течений. Внезапно, неизвестно откуда, на поверхности океана появились бесчисленные, конусообразные, юркие волны. Они взлетали и опускались в бесконечной пляске, как бы простирая к небу множество рук. Никогда в жизни не приходилось мне наблюдать подобное зрелище. Казалось, океан страдает от жуткой эпилепсии. Волны попадали и на яхту, но тут же выплескивались из самоотливного кокпита, не причинив никакого вреда. Это под килем встретились два различных течения: рыжая и блондинка вцепились друг другу в волосы.

Вскоре произошел еще один необычный инцидент. Дул слабый изменчивый, как говорят иногда в шутку моряки, «дамский» ветерок. День выдался жаркий. Несколько часов я, запустив мотор, тщетно пытался найти свежий ветер. Перед вечером я примирился с судьбой и прекратил поиски. Однако внезапно разыгрался шторм — настолько внезапно, что я не успел спустить паруса. Пока я брал первые и вторые рифы на гроте, шторм разбушевался не на шутку. Седые валы вздымались вокруг меня, и яхту сильно качало. Пришла пора убрать кливер, чтобы не рисковать потерей бушприта.

Плавание под парусами на яхте с бушпритом в штормовую погоду напоминает цирковой номер — балансирование на катящейся бочке. Всякий раз, как бушприт опускался, я оказывался до колен в воде. Примерно каждая четвертая волна была выше других, и вода оказывалась у меня даже в карманах — в жилетных карманах!

Отчаянно вцепившись в ванту, я пытался свободной рукой управлять парусами. В такую бурную, темную ночь упасть за борт отнюдь не желательно. Поэтому я крепко держался и быстро работал. Но в подобные минуты невольно становишься рассеянным. Именно это и произошло со мной. У Жемчужных островов я уже несколько раз плавал с бушпритом во время шторма и считал это пустяковым делом. Но на парусных судах нужно всегда быть начеку. «Язычник» как-то особенно резко накренился, глубоко зарылся в воду, потом задрал нос кверху, нацелив бушприт в небо. Не удержавшись, я кубарем покатился прямо в набегавшие волны.

Я мигом вынырнул на поверхность. Волны обрушивались на меня и увлекали к корме. Боканец был в каком-нибудь футе от меня, и я понимал, что нужно поскорее ухватиться за него или еще за что-нибудь, иначе следующая волна отбросит меня под ветер. «Язычник» плыл так медленно, что, напрягая все силы, я почти не отставал от него. Соленая вода застилала мне глаза и затрудняла дыхание. И вот в этот отчаянный миг я почувствовал прикосновение какого-то предмета: сначала подумал, что коснулся руля, но это были штаны, которые я спустил на веревке за корму, чтобы выстирать их. Я подтянулся к поручням и смог, наконец, перевести дух.

Море обрушивало вокруг сокрушительные удары, поражая меня своей беспредельной мощью. Прослужив четыре года в торговом флоте, я и не подозревал о его всесильном могуществе. Находясь на борту большого транспорта, человек чувствует себя не в море, а над морем, он защищен прочными стальными переборками. Когда матрос торгового судна ощущает на губах соленые брызги, для него это целое приключение.

Пока я купался в пене за кормой яхты, не имея сил вскарабкаться на палубу, мне стало ясно, что необходимо спустить с кормы леер, за который можно будет ухватиться, если я снова окажусь за бортом.

Взобравшись, наконец, на судно, я прошел к бушприту и с трудом спустил кливер. Но перед этим я полежал немного на палубе, провожая спокойным взглядом убегавшие назад волны. С ревом исчезали они в ночной тьме. Разумеется, я думал о том, что могло со мной произойти. Моряку, плавающему в одиночку, всегда угрожает такая опасность. Мне здорово посчастливилось, но в следующий раз счастье может отвернуться от меня. Я чувствовал себя неразрывной частью судна, я как бы слился с ним воедино, сражаясь с беспощадным океаном.

Я подумал о том, решился бы я на это путешествие или нет, если бы знал, какие неожиданности подстерегают меня. «Да, решился бы»,— таков был мой ответ. То, что я сделал, было увлекательно, несло с собой сильные ощущения. Несмотря на опасность, я был в восторге. Я испытывал жажду, знакомую всем мужчинам,— жажду приключений. И вдобавок ко всему я приближался к единственной в мире женщине, о которой мечтал,— к Мэри!