Царское правительство было привычно к гражданским беспорядкам и всегда находило средства, чтобы их прекратить. В качестве крайней меры, как это было в 1905 году, вызывалась армия, чтобы стрелять в толпу. В феврале 1917 года в распоряжении правительства были достаточные армейские резервы — в столице находилось 180 тысяч солдат, и еще 152 тысячи в ее окрестностях. Кроме того, это были наиболее надежные царские полки, гвардия, — Преображенский, Семеновский, Измайловский, Павловский — в общей сложности четырнадцать. Эти полки служили царской династии еще со времен Петра Великого. Преображенский полк, солдаты которого носили головные уборы в виде митры после войны против Карла XII Шведского, и в который по традиции зачислялись младшими офицерами царевичи, был гвардией из гвардии. Царь сам выбирал в этот полк солдат из ежегодного рекрутского набора, ставя мелом метку "П" на одежде отобранных рекрутов, и рассчитывал, что они будут защищать его до самой смерти.
К 1917 году, однако, гвардейская пехота была крайне истощена. Она была размещена в Петрограде вместе с резервными батальонами и состояли либо из новобранцев, либо из раненых ветеранов, "весьма недовольных возвращением на службу". Их офицеры были главным образом недавние выпускники кадетских школ. В то же время некоторые солдаты принадлежали к образованным горожанам — группе, призыв из которой в мирное время был исключен. Один из таких солдат, Федор Линде, описывает свою реакцию во время первых попыток разгона демонстраций около Таврического дворца: "Я увидел молодую девушку, которая пыталась убежать от несущейся на нее галопом лошади казачьего офицера. Она бежала слишком медленно. Жестокий удар по голове швырнул ее под копыта лошади. Она закричала. Это был нечеловеческий, пронзительный вопль, от которого во мне словно что-то щелкнуло. [Я] дико закричал: "Изверги! Изверги! Да здравствует революция. К оружию! К оружию! Они убивают невинных людей, наших братьев и сестер!". Линде был сержантом финской гвардии, расквартированной в казармах Преображенского полка. Преображенцы, хотя и не были знакомы с ним, услышав его крик, выбежали на улицы и начали схватку с жандармами, казаками, офицерами и другими полками — Измайловским и Гренадерским, сохранившими верность правительству.
Основной разгар крупных демонстраций пришелся на 27 февраля. С 28 февраля восставшие и весь петроградский гарнизон объединили усилия, и революция развернулась в полную силу. Царь Николай, изолированный в штаб-квартире в Могилеве, сохранял обычное для него равнодушие. Он, кажется, верил, подобно Людовику XVI в июле 1789 года, что его трону не угрожает ничего более страшного, чем очередное восстание "низов". Он не понимал, что армия в столице, главная опора его власти, подобно Gardes fransaises в Париже 1789 года, включилась в мятеж против его правления и что класс последовал за ними. Дума, российский парламент, обсуждала в Таврическом дворце свой мандат. Одновременно с этим Советы — комитеты среднего сословия, которые спонтанно формировались не только на заводах и в мастерских, но и в военных частях, — устраивали митинга, порой переходящие в непрерывные обсуждения, выдвигали резолюции и назначали представителей для надзора или даже замены прежней власти. В Петрограде Верховный совет назначил исполнительный комитет — Исполком, который должен был выступать в качестве представительного органа всех политических партий, включая как марксистов — меньшевиков и большевиков, так и умеренные партии. 27 февраля Дума сформировала Временное правительство, которое должно было действовать до того момента, когда будет создано новое правительство. На фронте офицеры Генерального штаба были вынуждены подчиниться силе непреодолимых обстоятельств. Предложение направить в Петроград карательную экспедицию под командованием генерала Иванова было отклонено самим царем во время совещания с его военными консультантами 1 марта во Пскове, по пути в его загородный дворец в Царском Селе. Там он также дал Думе разрешение сформировать кабинет. Там же, наконец, 2 марта он подписал отречение. Решающим фактором, повлиявшим на него в течение этих двух дней, был совет его начальника штаба Алексеева, который 1 марта направил ему телеграмму следующего содержания: "Революция в России… будет означать позорное окончание войны… Армия очень тесно связана с жизнью в тылу. Можно с уверенностью утверждать, что беспорядки в тылу приведут к тому же результату среди вооруженных сил. Невозможно требовать от армии, чтобы она спокойно продолжала воевать, пока в тылу разрастается революция. Молодой состав действующей армии и ее офицеры, среди которых очень высок процент резервистов и призванных студентов университета, не дает никаких оснований полагать, что армия не отреагирует на события, происходящие в России". В результате отречения царя Россия осталась без главы государства, поскольку главный претендент на престол, Великий князь Михаил, отказался от права наследования, в то время как Дума не питала никакой склонности к кандидатуре цесаревича. Более того, революция лишила Россию правительственного аппарата, поскольку по соглашению, подписанному кабинетом Думы и Исполкомом Петроградского Совета, 3 марта все губернаторы, представители административной власти, были освобождены от занимаемых должностей, а полиция и жандармерия, орудия осуществления их полномочий, распущенны. Все, что осталось от прежнего административного аппарата за пределами столицы, — это земства, окружные советы, состоявшие из уважаемых людей, но они не имели ни опыта, ни полномочий, чтобы выполнять распоряжения Временного правительства. На их решения в любом случае мог наложить вето Исполком, который присвоил себе ответственность за военные, дипломатические и большую часть экономических вопросов, оставив правительству лишь законодательное право, гарантирующее права и свободы населения.
В конечном итоге оба органа пришли к согласию относительно по крайней мере одного предмета: война должна продолжаться, правда, исходя из разных мотивов: Временное правительство — по целому ряду националистических причин, а Исполком и Советы, которые он представлял, — для того, чтобы иметь возможность продолжать революцию. В то время как Советы громко осуждали войну, называя ее "империалистической" и "чудовищной", они, тем не менее, всерьез опасались, что поражение, нанесенное Германией, вызовет контрреволюцию. В итоге их "Обращение к людям мира" от 15 марта призывало присоединиться к России в борьбе за "мир" и против правящих классов, но в то же самое время они агитировали армию через Советы солдатских депутатов продолжать борьбу против "штыков завоевателей" и "иностранной, военной силы".
Солдаты, вдохновленные защитой народной революции, вновь обрели энтузиазм в отношении военных действий, который, казалось, был безвозвратно утрачен зимой 1916 года. "В течение первых недель [Февральской революции] солдаты, находившиеся в Петрограде, не только не хотели говорить о мире, но и не допускали, чтобы такие разговоры звучали". Петиции солдат, обращенные Временному правительству и Петроградскому Совету, свидетельствовали о том, что они, вероятно, "были склонны рассматривать сторонников безотлагательного заключения мира как приспешников кайзера". Единственные сторонники немедленного заключения мира среди всех групп социалистов, представленных в Исполкоме, большевики, были достаточно осторожны, чтобы не требовать этого и, поскольку все их лидеры — Троцкий, Бухарин и Ленин — находились в ссылке, не имели достаточно прочной позиции, чтобы это сделать.
Возобновление военных действий требовало лидера. Но ни Исполком, ни Временное правительство в его первоначальном составе не возглавляли личности, способные вдохновить массы. Члены Исполкома были социалистами-интеллектуалами, премьер-министр князь Львов — доброжелательным популистом. Социалисты, охваченные абстрактными политическими идеями, не имели представления о практических моментах и не хотели их понимать. Львов был человеком высокой нравственности, но, к несчастью, пребывал в нереалистичном убеждении, что "народ" способен самостоятельно определиться в отношении собственного будущего. Большевики, в отличие от них, прекрасно знали, чего хотят, но их влияние исключалось из-за возродившихся военных настроений народа. В подобных обстоятельствах следовало ожидать, что лидерство перейдет к человеку, обладающему природным динамизмом. Такой личностью был Александр Керенский, чье несоциалистское стремление к власти в сочетании с безупречными социалистическими рекомендациями позволило ему сочетать членство в Исполкоме с постом министра и пользоваться прочной поддержкой рядовых участников Советов. Первоначально назначенный на пост министра юстиции, в мае (в апреле по Юлианскому календарю, который был отменен Временным правительством) [16]он стал военным министром и сразу приступил к чистке среди главного командования, которое, как он считал, было охвачено пораженческими настроениями. Брусилов, один из наиболее успешных командующих армией, стал начальником штаба, в то время как собственные комиссары Керенского были посланы на фронт с заданием поддерживать боевой дух среди рядовых солдат.
