Превосходство немцев над русскими в сборе разведданных решило исход дела. Хотя русские знали, что численно превосходят немцев, их средства обнаружения вражеских позиций были несовершенны. Русская кавалерия, несмотря на свою многочисленность, не стремилась глубоко проникать во вражеские позиции, предпочитая, встретив сопротивление, спешиваться и образовывать линию огня. Несмотря на то, что русская авиация имела в своем составе 244 самолета и была второй по величине в Европе, воздушная разведка русских так и не смогла проследить перемещения немецких войск. Напротив, 2-й авиационный батальон немецкой армии и два дирижабля, базировавшиеся в Позене [10]и Кенигсберге, начали сообщать как о численности, так и о перемещении колонн русской армии еще 9 августа — за неделю до того, как русские войска пересекли германскую границу. Авиация и дирижабли продолжали обеспечивать поступление германскому командованию свежей информации о противнике на протяжении всей кампании.
Это были предварительные сведения, но они сыграли решающую роль. Располагая информацией о том, что Ренненкампф опережал Самсонова на несколько дней (причем этот интервал должен был увеличиваться по мере того, как Самсонов, пробиваясь через сельскую глушь и множество небольших притоков, питающих Вислу, отставал от намеченных сроков), Приттвиц смог без особых опасений решиться на развертывание большей части своей Восьмой армии к северу от Мазурских озер. Когда русские начали свое наступление 17 августа с пробной атаки в районе Шталлупенена, они были отброшены назад. Когда тремя днями позже в Гумбиннене появились их основные силы в полном составе, 1-й корпус Восьмой армии под прикрытием темноты начал атаку. Его командир фон Франсуа, один из многих германских офицеров гугенотского происхождения, был агрессивен и энергичен не только на вид, и этот настрой передавался и его войскам.
1-й, 3-й и 4-й гренадерские и 33-й стрелковый принадлежали к числу наиболее знаменитых прусских полков, При первой же возможности они свирепо атаковали русские войска. Однако накануне русские успели вырыть траншеи и укрепить деревенские дома и прочие постройки. По мере того как немцы пробивались вперед, их потери росли. Артиллерия, которая традиционно была наиболее подготовленной частью царской армии, заняла выгодные позиции и, ведя огонь с близкого расстояния, устроила настоящую бойню. Вдобавок германские батареи 2-й дивизии по ошибке весьма эффективно обстреляли собственную пехоту. Многие части искали спасения в поспешном отступлении, и хотя в конечном счете немцы сумели оправиться и вновь собраться вместе, они были слишком потрясены, чтобы вернуться на линию огня. В середине дня 1-й корпус сделал привал. Рядом с ним встал 17-й корпус под командованием знаменитого лейб-гвардейского гусара фон Маккензена, который, ободренный ранее поступившими сообщениями об успехах немецкой армии, атаковал русский фланг северо-восточнее. Проведи он перед этим рекогносцировку, он обнаружил бы, что на его фронте, как и перед корпусом фон Франсуа, русские успели окопаться. С занятых рубежей они буквально поливали огнем наступающую немецкую пехоту. Под обстрелом вражеской и своей собственной артиллерии германские части нарушили строй и бежали. К вечеру ситуация на передовой 17-го корпуса была даже хуже, чем у 1-го корпуса. Сражение под Гумбинненом грозило из тактического поражения превратиться в стратегическую катастрофу. Справа от 17-го корпуса 1-й резервный под командованием фон Белова контратаковал, чтобы защитить фланг Маккензена от наступающих русских войск. Но даже известие об этом успехе не смогло остановить паники, начавшейся в штабе Восьмой армии. Приттвиц склонялся к убеждению, что вся армия должна оставить Восточную Пруссию и отступить за Вислу.
В OHL Мольтке был напуган донесениями из Восьмой армии. Эта неожиданная проблема ставила под сомнение саму возможность отложить разрешение кризиса на востоке, дока на западе не будет одержана решающая победа. Прошли только двадцать из сорока роковых дней, а "План Шлиффена" уже грозил развалиться прямо на глазах OHL. Сверх того, явно бедственное положение в Восточной Пруссии вызывало беспокойство иного характера. Именно там находились небольшие имения, из которых вел свое происхождение почти весь внутренний армейский круг. Потеря Приттвицем самообладания еще не угрожала безопасности страны в целом, но его отступление оставляло жен и детей офицеров и старых отставников на малость неприятеля. Штабным офицерам Притгвица, Хоффману и фон Вальдерзе, отчасти удалось поддерживать своего командира во время событий 21 августа. Тем не менее Приттвиц потерял доверие Мольтке. Поначалу Мольтке решил, что в первую очередь на восток должен быть немедленно послан новый руководитель операции, дабы взять на себя решение возникшей проблемы. Он выбрал Людендорфа, которому уже дважды столь блестяще удавалось разрешить кризис в Бельгии. Затем Мольтке решил избавиться от Приттвица, расценив его намерение отступать за Вислу, даже если бы впоследствии оно было пересмотрено, как проявление безволия. На его место он назначил Пауля фон Бенкендорф-унд-Гинденбурга, отставного офицера, который отличался не столько блестящим умом, сколько твердым характером. Гинденбург утверждал, что среди его предков были рыцари Тевтонского ордена, которые во время северных крестовых походов освободили Восточную Пруссию от язычников. Будучи лейтенантом в 3-й Гвардейской пехотной дивизии, Гинденбург был ранен при Кениггреце в 1866 году и сражался в франко-прусской войне, служил в Генеральном штабе и, наконец, командовал корпусом. Он оставил армейскую службу в 1911 году в возрасте шестидесяти четырех лет, он вновь получил назначение, когда началась война. Он так долго был в стороне от военных дел, что, когда ему пришел вызов от Мольтке, явился для рапорта в старой синей униформе, а не в новой мышино-серой. Они с Людендорфом, совершенно непохожие друг на друга, один — достопочтенный провинциал, другой — буржуазный технократ, должны были с самого начала объединиться, составив то, что сам Гинденбург называл "счастливым браком". Их качества — огромный авторитет Гинденбурга и безжалостный интеллект Людендорфа — прекрасно дополняли друг друга, делая эту пару одним из наиболее эффективных военных партнерств в истории.
Как бы то ни было, Гинденбург ожидал проявления инициативы от Людендорфа, когда 23 августа они прибыли в расположение Восьмой армии. Днем раньше штаб переместился из Мариенбурга, старинной цитадели тевтонских рыцарей, в Растенбург — будущее "Волчье логово" Гитлера. 24 августа два генерала выехали на совещание с Шольцем, командиром 20-го корпуса, стоявшего напротив Второй армии Самсонова, которая после длинного флангового перехода приблизилась вплотную, но еще не вступила в сражение. Шольц нервничал, ожидая наступления и сомневаясь в способности своих войск выдержать его. Он хотел отступить. Людендорф был непреклонен, считая, что он должен удержать свой участок. Помощь ему могла быть оказана, но только если он не отступал. Он должен был стоять и сражаться.
Помощь первым предложил не Гинденбург или Людендорф, а смещенный Приттвиц, который, оправившись от шока после Гумбиннена, понял, что Франсуа, несмотря на потерю 8 тысяч убитыми и ранеными, остановил Ренненкампфа и таким образом высвободил силы, которые можно было использовать в другом месте. Давний опыт военных игр, проводимых Шлиффеном, научил поколение офицеров, к которому принадлежал и Приттвиц, что правильная стратегия защиты восточно-прусской границы заключается в том, чтобы разбить одну из русских армий с одной стороны озер, а затем использовать железнодорожные линии, идущие с севера на юг, для переброски войск на другую сторону озер и повторить тот же маневр. Пользуясь мудрым советом своего начальника штаба, Макса Хоффмана, он решил, что Ренненкампфа можно считать разбитым или по крайней мере остановленным, и еще до прибытия Гинденбурга начал переброску 1-го и 17-го корпусов на юг — навстречу армии Самсонова. Это означало, что Людендорфу не требовалось разрабатывать новый план — хотя он уже пришел к тем же выводам, что в Приттвиц, — а нужно было просто привести в исполнение уже начатый. Ренненкампф понял совершенно правильно, что немцы отвели войска с пути его продвижения, но сделал из этого вывод, что Франсуа и Макензена отозвали в крепость Кенигсберг, на Балтийское побережье. О том, что они отступили в спешке, загрузив войска в железнодорожные вагоны, и оставили в качестве прикрытия только кавалерию и местное ополчение, чтобы удержать прежние позиции Франсуа, он не догадывался. Он был уверен, что теперь ему неизбежно предстоит длительная осада Кенигсберга, для которой понадобится увеличить численность пехоты и усилить тяжелую артиллерию. Для того чтобы собрать такие силы, требовалось время. Что касается неотложных действий, то он и Жилинский в штабе Северо-Западного франта пришли к заключению, что ситуацию разрешит Самсонов, сейчас пробивавшийся южнее озер, чтобы отрезать немцам путь отступления через низовья Вислы. Чтобы гарантировать успешное выполнение окружения, ему было приказано отвести левое крыло еще дальше от Ренненкампфа, чья кавалерия тем временем медленно продвигалась вперед, передавая по радио сообщения для планируемой осады Кенигсберга.
