— Мне нужно… — пробормотала Катя, указывая глазами на дверь.

— Последняя по коридору, — подсказал Вильям.

Девушка под любопытными взглядами гостей вышла

из зала. Огромная ванна из темно-зеленого и светлого мрамора встретила ее зеркалом во всю стену.

Катя шагнула к широкой мраморной столешнице — бледная девочка из зеркала повторила движение, точно передразнила. Волосы, свободно струящиеся по груди, отливали кровью, глаза, серые, как асфальт в летний пыльный день, резко выделялись на лице, губы бледны, на шее поблескивал подарок Вильяма — крылышки из белого золота.

Девушка поднесла дрожащие руки к крану и плеснула себе холодной водой в лицо. Затем еще и еще. Легче не становилось, напротив, с каждой секундой ей казалось, она не то что не может в зал вернуться, а вообще сдвинуться с места. Стоило лишь представить, каково будет вновь сесть рядом с Лайонелом — к глазам подкатывали обжигающие слезы.

Катя тихонько всхлипнула и, услышав позади щелчок затворяемой двери, резко выпрямилась. В зеркале никого не было, от облегчения из глаз потекли слезы. Глядя на себя, мокрую, со стекающими по щекам каплями, она издала нервный смешок.

— Плакса, — прогремел в тишине голос.

Девушка неловко обернулась.

Лайонел стоял, облокотившись на дверь, и насмешливо смотрел на нее.

— А ты никогда не плачешь? — хрипло спросила Катя, зная ответ наперед.

— Вампиры не плачут.

— Никогда-никогда? Даже если им очень больно? Даже если?…

— Никогда! — Он подался немного вперед.

— А люди вот плачут…

— Вижу… — Его глаза превратились в острые осколки. — Оставь его, хватит дурить моего упрямого брата!

Девушка вытерла ладонями щеки. Если бы только могла, сделала бы шаг назад, но отступать было некуда.

— Ты его подставляешь, лицемерка, — процедил сквозь зубы Лайонел, с каким-то особым удовольствием наблюдая путь ее слезы, раскаленным угольком прокатившейся по щеке и упавшей в ворот кофты.

Неожиданно молодой человек рассмеялся, сократил между ними расстояние и прижал к мраморной столешнице. Указательным пальцем он приподнял за подборок голову девушки, затем его рука скользнула на затылок, запутываясь в кудрях.

— О чем он думает, глядя в твои невинные глазки? Какая ты милая? Я восхищен, — пробормотал он, пристально всматриваясь в нее. — Тихий омут твоих глаз… Есть от чего потерять голову. Даже Анжелика тебе верит. Бедняжка Анжи — открытая книга, читай — не хочу. В первой же главе под названием «Способна на подлость» перечислены ее слабости. А тебе все верят, моя прелесть, взглянув лишь на обложку. Книжка-то пуста, но в то же время так увлекательна — не оторваться.

— Он сильно сжал в кулаке ее волосы и прорычал в лицо:

— Разве можно не поддаться искушению и в пустой книге не написать свою?! Мужчинам так хочется быть созидателями!

— Мне больно, — выдохнула она.

— Скажи, когда станет невыносимо, потому что это только начало, — улыбнулся Лайонел, все-таки осла6ляя хватку. — Вильям не понимает, у твоих глаз двойное дно. Он не любит тебя, он любит девушку, которую придумал для себя, но ты ею никогда не станешь! В твоей чертовой книге уже есть текст, нужно только его увидеть. Создавать в уже созданном? Ха! Как глупо…

Катя точно загипнотизированная смотрела в его глаза, внимала голосу, сердце гулко звенело где-то вдалеке.

Молодой человек обхватил ее за талию, приподнял и, усадив на мраморную столешницу, приник щекой к груди.

— Знаешь, почему тебя так тянет ко мне?

— Это неправильно, — вымолвила Катя.

Он насмешливо уставился на нее. Его губы были так близки от ее, что до соприкосновения оставались какие-то миллиметры.

— И даже сейчас ты продолжаешь раскаиваться… Ужасная привычка!

Из зала доносились скрипки Вивальди «Времена года. Зима»; девушке казалось, ее пульс аккомпанирует им. Дыхание то обрывалось, то восстанавливалось, сердце дрожало.

Лайонел долго смотрел на ее губы, а потом поцеловал. Совсем не так, как в сгоревшем доме, жестко и бесчувственно, — по-другому. От нежности в животе закружился вихрь, он поднялся до головы, сделав ее легче перышка. Катя чувствовала прикосновение твердой груди к себе, вдыхала дурманящий аромат одеколона, и ей постыдно хотелось, чтобы этот миг наслаждения застыл в вечности.

Молодой человек погладил ее двумя пальцами по шее, немного отстранился и, глядя в глаза, сказал:

— Мне кое-что нужно от тебя…

Она могла бы дать ему сейчас что угодно и даже больше, но он не взял… не успел.

— И что же, Лайонел, тебе нужно? — послышался дрожащий от ярости голос Вильяма. Он стоял у двери и смотрел на них, а потом подскочил к брату и схватил за ворот расстегнутой рубашки. С треском порвалась розовая ткань, на пол упала одна пуговица, звонко запрыгавшая по мраморному полу.

Лайонел отшвырнул от себя брата и в бешенстве прошипел:

— Не будь идиотом, неужели ты еще ничего не понял? — Он презрительно кивнул на девушку. — Твой ангел пал!

Катя соскользнула на пол. Ноги сделались тяжелыми, каждый шаг давался с трудом. Вильям недоверчиво взирал на нее и ждал объяснений. В его глазах стола мольба, он поверил бы любой лжи, только бы не слышать мерзкой правды.

— Ты не виновата, — произнес Вильям в установившейся тишине и протянул руку.

Катя подняла глаза на Лайонела. Его лицо ничего не выражало — лед в глазах лишь стал острее.

Если бы ее разрывали на две части, не было бы больнее. Все самое лучшее, что существовало в ней, рвалось взять протянутую руку Вильяма, заслужить его прощение, стать лучше, такой, какой он видел ее. А все самое низменное жаждало и дальше сгорать в адском пламени под ледяным взглядом, стать игрушкой Лайонела, ненадолго, пока не наскучит ему.

«Прошу тебя», — гипнотизировали ее изумрудные глаза.

Лайонел же шагнул к ней, резким движением сорвал с шеи цепочку и швырнул на пол.

Из зала так некстати лилась нежная музыка Шуберта.

Катя вслушивалась в звуки знаменитой мелодии «Аве, Мария» и гадала, что хотел сказать Лайонел, включив ее в программу вечера. Преподносил ли он композицию как молитву или все-таки связывал с поэмой «Дева озера», отрывок из которой и был впервые положен на музыку Шуберта? Она не сомневалась, молодой человек видел у нее на полке книгу Вальтера Скотта.

— Незыблем ангела приют[3], — с издевкой процитировал молодой человек и указал на поблескивающую цепочку с подвеской. — Твои крылья! Возьми, если ты Их достойна!

Катя опустила голову, под пристальными взорами подошла к валяющемуся на полу подарку и, секунду поколебавшись, прошла мимо. Прежде чем выйти за дверь, она обернулась, взглянула на Вильяма и прошептала:

— Прости.

Катя сидела на скамейке возле кабинета, дожидаясь последней пары. Замену Валерию Игнатьевичу так и не нашли, поэтому в расписании менеджмент заменили на географию туризма. Поговаривали, будто преподаватель сбежал за границу из-за неладов с законом в отношении несовершеннолетних учениц. Многие верили, но большинству не было до этого никакого дела.

Одногруппницы собрались возле Нины на другом конце скамейки и дружно просматривали в чьем-то телефоне видеоролики.

Изредка поглядывая на смеющихся девушек, Катя ощущала себя существом с другой планеты. Ей и раньше-то были малоинтересны окружающие, а после знакомства с другим видом люди показались до безобразия глупыми и одинаковыми.

По коридору мимо прошла Алиса под руку с Малым. Гипс с ноги парня все еще не сняли, но девушку, похоже, это совсем не волновало, она буквально заглядывала Косте в рот, когда тот говорил.

Катя проводила их взглядом и заметила, что одногруппницы притихли, к телефону интерес потеряли и во главе с Ниной уставились на нее.

Староста приветливо кивнула, затем убрала сотовый и придвинулась ближе к Кате.