— Вот слушай, слушай, что говорят, — сказала жена Фрэнка.

— Ну, давай, Томас, — сардонически протянул Альфред.

— И если суждено среди нас являться ангелам, — продолжал Том Брэнгуэн, горячо обращаясь ко всем сразу, — а среди ангелов нет мужчин или женщин, то, по моему разумению, супружеская пара — это и есть ангел.

— Это все бренди, — устало заметил Альфред Брэнгуэн.

— Потому что, — сказал Том, и все собравшиеся слушали это путаное рассуждение, — ангел не может быть меньше человеческого существа. А если он был бы всего лишь мужчиной без мужского в нем, значит, он был бы меньше человеческого существа.

— Истинно так, — сказал Альфред.

По столу прокатился смешок. Но Том Брэнгуэн был охвачен воодушевлением.

— Ангел должен быть больше человеческого существа, — продолжал он. — Поэтому я и говорю, что ангел — это душа мужчины и женщины, взятых вместе, соединенных на веки вечные, до Страшного суда, когда они вознесутся как единая ангельская душа!

— Славя Господа нашего! — сказал Фрэнк.

— Славя Господа нашего! — повторил Том.

— А как насчет брошенных женщин? — издевательски осклабился Альфред. Собравшиеся смутились.

— Тут я ничего не могу сказать. Откуда мне знать, будут ли брошенные в Судный день? Оставим это. Я говорю лишь о том, что когда душа мужская и душа женская соединяются, получается ангел.

— Насчет душ мне неизвестно. Но известно, что один плюс один часто рождают третьего, — сказал Фрэнк. Но никто не засмеялся, кроме него самого.

— Что души, что тела — это одно и то же, — сказал Том.

— Ну, а твоя хозяйка, которая была замужем до встречи с тобой, — как с ней будет? — спросил Альфред, которого эта дискуссия раздражала.

— Не знаю. Однако если суждено мне стать ангелом, то ангелом станет моя душа в браке, а не холостая. Не та душа, которая была у молодого парня, потому что не было тогда в душе моей того, из чего ангелы делаются.

— А мне помнится, — сказала жена Фрэнка, — когда Гарольду нашему стало совсем невмоготу, он все видел ангела за зеркалом. «Гляди, мама, — говорил он, — вот ангел!» — «Нет никакого ангела, голубчик», — говорю, но он не верил. Я уж зеркало с комода сняла, но он все равно ангела видел. И все твердил про него. Вот тут я и испугалась. Поняла, что как пить дать потеряем мы его.

— А я помню, — сказал один из гостей, муж сестры Тома, — какую взбучку мне мать устроила за то, что я сказал, что у меня в носу ангел. Она увидела, что я в носу ковыряю, и говорит: «Что ты там выковыриваешь? Прекрати!» А я и говорю: «У меня там ангел», и она меня как треснет. А я ведь ничего дурного не сказал. Мы «ангелами» пушинки от чертополоха называли, которые разлетаются повсюду. И одна такая пушинка, уж не знаю как, мне в нос попала.

— Иной раз удивляешься, чего только дети себе в нос не пихают, — сказала жена Фрэнка. — Помню, Хемми наша засунула себе в нос тычинку колокольчика — ну, ту, что в середине цветка, их еще «свечками» называют. Задала она нам тогда жару! И ведь видели мы, что она с ними играет, на нос кладет, но кто ж знал, что она такую глупость придумает. Девчонке уже лет восемь было, если не больше. Так вот, поверите ли, и вязальным крючком мы, и уж не знаю чем…

Вдохновенное настроение Тома Брэнгуэна начало проходить. Он оставил философию и вскоре уже шумел и вопил вместе с остальными. Со двора донеслись рождественские песнопения. Певчих пригласили в и без того переполненный дом. У них были две скрипки и флейта-пикколо. Песнопения переместились в гостиную, и гости стали подпевать пронзительными голосами. Лишь жених и невеста сидели отчужденные, блестя глазами, с просветленными лицами. Они почти не пели, а только шевелили губами.

Певчие удалились, пришли ряженые. Под громкие аплодисменты, крики и общий восторг они стали разыгрывать старинную мистерию о святом Георгии, в которой все присутствующие тоже приняли живейшее и по-мальчишески азартное участие — мистерия шла как полагается, с палочными ударами и звоном противней.

— Мне однажды здорово досталось, когда я играл Вельзевула, — признался, чуть не плача от смеха, Том Брэнгуэн. — Из меня тогда едва мозги не вытекли, как желток из треснувшего яйца. Но, скажу вам по секрету, играл я как бог в этом «Святом Георгии», уж поверьте.

Он так и трясся от смеха. Раздался еще один удар — в дверь. И все примолкли.

— Кабриолет прибыл, — сказал кто-то в дверях.

— Войдите! — закричал Том Брэнгуэн, и в дверь просунулся краснолицый мужик.

— А теперь вы, любезная парочка, поедете баиньки, — кричал Том Брэнгуэн. — Собирайтесь, но учтите, что если вы не поторопитесь, не возьмете ноги в руки, кабриолет вас ждать не станет и вам придется спать поодиночке!

Анна молча поднялась и пошла переодеваться. Уилл Брэнгуэн тоже хотел было идти, но появилась Тилли с его сюртуком и шляпой. Она помогла ему одеться.

— Удачи тебе, сынок! — крикнул его отец.

— Стоит только лишь начать, а там уж и дело в шляпе, — увещевал его дядя Фрэнк.

— Потихоньку-полегоньку, главное — полегоньку! — вопила свое тетка, жена Фрэнка.

— Не ударь в грязь лицом, — сказал муж другой его тетки. — И не трусь. Ведь ты у нас малый не промах.

— Мальчик сам разберется, — вспылил Том Брэнгуэн. — Отстаньте от него с вашими советами. Кто женится — он или вы?

— Есть дороги, где указателей не требуется, — заметил отец юноши. — По иным тропинкам пройти можно лишь сикось-накось да зажмурившись. А по этой дорожке и слепой пройдет, и калека — не то что наш мальчик, слава тебе господи!

— Не скажи, что всякий пройдет, — запальчиво возразила жена Фрэнка. — Есть мужчины, которые пойти-то пойдут, а пройдут всего с полдороги и дальше — ни взад ни вперед, и нипочем им эту дорогу не одолеть.

— Ты-то откуда такого ума набралась — возмутился Альфред.

— Да на иного как глянешь, так сразу видно, — парировала Лиззи, его невестка.

Юноша стоял и лишь слабо улыбался рассеянной улыбкой. Он был взволнован и погружен в себя. Все эти разговоры, как и прочие, о чем бы то ни было, он пропускал мимо ушей.

Вошла Анна, уже в каждодневном платье, непонятная, уклончивая. Она перецеловала всех — мужчин и женщин, Уилл Брэнгуэн обменялся со всеми рукопожатиями, поцеловал мать, тут же расплакавшуюся, и все потянулись к кабриолету.

Молодые захлопнули дверцу, прозвучало последнее пожелание.

— Трогай! — закричал Том Брэнгуэн.

Кабриолет покатил по дороге. Видно было, как свет от фонаря постепенно меркнет под ясенями. Притихшие гости повернули к дому.

— Там у них три камина зажжены, — сказал Том Брэнгуэн и взглянул на часы. — Я велел Эмме разжечь их к девяти, а дверь на задвижке оставить. Сейчас полчаса только и прошло. Три камина топятся, лампы горят, а постель Эмма им грелкой согреет Так что, думаю, все будет как надо.

Вечеринка пошла теперь тише. Беседа вертелась вокруг молодых.

— Она сказала, что не хочет служанки в доме, — говорил Том Брэнгуэн. — Дом не такой большой, чтобы кто-то все время крутился под носом. Эмма будет делать что надо и уходить, чтобы они вдвоем оставались.

— Оно и лучше, — сказала Лиззи, — свободнее.

Пошел неспешный разговор. Брэнгуэн взглянул на часы.

— Пойдем, споем им, — предложил он. — А скрипки мы найдем в «Петухе и малиновке».

— Давай, — согласился Фрэнк.

Альфред молча поднялся. С ним поднялся зять, а также один из братьев Уилла.

Они вышли впятером. Ночь сверкала звездами.

Сириус, как маяк, мерцал у края холма. Орион, величественный, великолепный, клонился к горизонту.

Том шел с братом Альфредом. Под пятками их звенела мерзлая земля.

— Хороший вечерок, — сказал Том.

— Ага, — отозвался Альфред.

— Приятно прогуляться.

— Ага.

Братья шли бок о бок, остро чувствуя свою кровную связь. Но Том, как всегда, ощущал себя младшим.

— Давненько ты от нас отделился, из дома уехал, — сказал он.

— Ага, — сказал Альфред. — Я думал, что старею, а оказывается — нет. Все вокруг ветшает, а сам вроде — нет.