— Я ужасно за него беспокоюсь. — Она вставила ключ в замок. — И не забудь о приглашении в Дорчестер, милый.

— Что?

— Та вечеринка по случаю выпуска нового фильма… ох, да ты забыл! Честное слово, Роджер! Грир Фэнтэзи, твой издатель! Прием, который он устраивает по случаю выхода новой картины твоей приятельницы миссис Худ. Как тебе не стыдно, Роджер! Подумай, как она обидится, если ты не придешь!

Энн снова снисходительно улыбнулась. Кажется, это входило у нее в привычку.

— Ну, конечно, конечно. Ее сердечко будет разбито. Но я, в общем-то, и не забыл.

— Ты обещал, что мы пойдем.

— Конечно, пойдем. Кстати, его фамилия произносится «Фан-та-зи-а». А не «Фэн-тэ-зи». Он чувствителен на этот счет.

— Я буду называть его Грир.

— И на этот счет он тоже чувствителен. Считает, что такое имя делает его похожим на девочку.

— Право, этот человек уж слишком чувствителен для нашего жестокого мира.

— Так ему и скажи.

Она еще раз поцеловала его, но, зная, что он уходит, не стала затягивать поцелуй.

В Доме радио он еще раз пробежал глазами текст. Эдуард Коллистер мог бы не напоминать ему о Ковентри. Сегодня он собирался поговорить с Америкой о бомбежке беззащитного города, случившейся почти год назад — напомнить американцем, как силы Люфтваффе без предупреждения обрушились на мирных жителей. Если подумать, налета на Ковентри можно было ожидать. Четырнадцатого ноября самолеты Люфтваффе в результате ковровой бомбардировки поразили двадцать семь военных заводов. Начались пожары. Шестьдесят тысяч зданий были разрушены, погибло почти шестьсот человек: мужчины, женщины, дети. Тела, до неузнаваемости изуродованные огнем, похоронили в общей могиле. На следующий день король посетил Ковентри, чтобы разделить горе и страдания своих подданных. Годвин побывал в Ковентри в тот же день и описал то, что считал звездным часом Георга V. Он собирался посвятить Ковентри репортаж точно в день годовщины события. Но к тому времени он уже отправится убивать Роммеля. Начнется операция «Преторианец».

Так что он расскажет им о Ковентри сегодня.

Он вернулся к себе на Беркли-сквер в половине второго. Он думал о «Преторианце» и о Максе Худе, о Монке Вардане и о Роммеле, и он очень устал.

К двери дома был прислонен простой конверт с его именем. Годвин поднял его, вошел в квартиру и зажег свет. Скинул полушинель на спинку стула и налил себе джина с тоником.

Сделав глоток, он взял конверт и небрежно вскрыл его. Зевая, развернул листок бумаги.

Было так холодно, что дождь изморозью оседал на почерневших стволах деревьев на Слоан-сквер. Обледеневшие деревья поблескивали, промозглая сырость забиралась под одежду, заставляя его ежиться от холода. Годвин поглубже натянул шляпу, с полей капало. Первый час ночи давно уж миновал, на Слоан-сквер было тихо, темно и пустынно. За площадью, на Слоан-стрит, стоял, глухо ворча, блестящий от сырости лимузин «бентли», принадлежавший студии.

Сцилла сидела в «бентли» со Стефаном Либерманом, а Годвин отмораживал себе задницу под ледяным дождем. Только что она блистала — с головы до пят кинозвезда — на вечеринке, устроенной Лили и Гриром Фантазиа по случаю выпуска фильма. Вечеринка, на которую он, как обещал, отправился с Энн Коллистер, оказалась серьезным испытанием. Этого следовало ожидать. Беда была в самой Лили Фантазиа, хотя сердиться на нее было невозможно. Лили есть Лили, вместе со своим вечно действующим «матримониальным бюро».

Чувство юмора у нее было слишком уж озорным для такой красивой и молодой женщины. Возможно, она настолько уверена была в своей внешности и положении, что могла себе позволить не слишком задумываться над уместностью шуток, понимая, что это только добавит ей очарования. По слухам, ей было двадцать три года, она вышла замуж за своего издателя Грира, которому теперь было под шестьдесят, пять лет назад, и ее парикмахер уверял, что ей в то время наверняка было восемнадцать — он судил по волосам. Возраст был не единственной ее тайной. В сущности, в ней едва ли не все было таинственно. Ее темная, изящная красота, странные завитки волос, нездешние, скорее египетские, глаза, манера носить — так непринужденно — легендарные изумруды Фантазиа. Не все сразу, понятно, но достаточно, чтобы обратить на себя внимание. В этот вечер на ней был крупный кулон в обрамлении бриллиантов, искрившихся на смуглой коже между высокими пухлыми грудками. Поговаривали, что этими изумрудами вдохновлялся кто-то из прославленных романистов времен Виктории: Теккерей или Троллоп.

Больше всего шептались — но никогда не болтали вслух — о ее прошлом, а Гриру Фантазиа, кажется, доставляло удовольствие оставлять загадки без ответа. Ее родители были португальцами, а саму Лили, по слухам, Фантазиа нашел в весьма экстравагантном заведении, принадлежавшем Кэт Оутербридж, где-то в районе «Слона и Замка». Рассказывали, что пару раз посетив заведение, где Лили исполняла разнообразные роли, Грир решил, что она должна принадлежать ему. Как-никак, она уступила ему едва ли не самое ценное свое достояние. Годвин точно знал, насколько много истины в этих слухах, потому что и сам, бывало, заглядывал к миссис Оутербридж и по совету доброй хозяйки раза два-три проводил время с шестнадцатилетней португальской девушкой, которой Кэт особенно покровительствовала. Впоследствии Кэт уверяла Годвина, что питает материнскую гордость, выдав Лили за такого приличного джентльмена. Она считала их брак своей заслугой. Лили вскоре после свадьбы сказала Годвину, что он, Роджер, был единственным мужчиной в кругу знакомых Грира, перед которым она, как она выразилась, «выступала». Девушка была очаровательна и скромна. Она ни разу не попросила Годвина сохранить тайну. Для этого в ней было слишком много достоинства и стиля. Она знала, что в такой просьбе нет надобности.

Лили потащила его танцевать. Она была лишь самую малость выше пяти футов, и, держа ее в объятиях, он через ее голову видел, как в толпе Грир Фантазиа болтает с Алариком Моттерсби — директором картины, в которой Сцилла исполняла главную роль и которую Грир финансировал. Моттерсби явился в повседневном костюме бутылочно-зеленого цвета и курил трубку, всем своим видом доказывая, что он — творческая личность, не связанная условностями вроде вечерних костюмов, и в то же время слишком успешная, чтобы причислить его к богеме. Энн Коллистер пила шампанское с Гомером Тисдейлом и его спутницей — высокой грудастой девицей, незнакомой Годвину. Гомер менял их так часто, что познакомиться никто не успевал. Энн поверх голов послала Годвину ослепительную улыбку. Ему вдруг стало радостно оттого, что он привел ее сюда, доставил ей радость.

— Энн — чудесное создание, — заметила Лили Фантазиа. — Конечно, она слишком хороша для тебя.

— Приятно видеть, что меня оценили по достоинству.

— Время, Роджер, знаешь ли, не стоит на месте. Ты уже не в первой молодости.

— Чушь. Я как раз считаю, что именно в первой. И откуда бы тебе знать, когда ты сама едва из пеленок?

— Моей душе, — проговорила она, показав ему зубки, — тысяча лет.

— Ну, спрячь ее подальше, и никто не заметит.

— Не надейся увильнуть от разговора, Роджер. Ты такой, такой… мужчина!Единственное, чего тебе не хватает, это хорошей…

— Лили!

— Хорошей жены. Тогда ты будешь просто безупречен. Кто-то должен о тебе позаботиться. Кто-то должен ждать тебя дома вечерами. Ты просто попробуй, Роджер. Я не шучу. Тебе это пойдет на пользу.

Музыка смолкла, и он выпустил ее, но Лили не дала ему сбежать.

— И, будем откровенны, у тебя есть прекрасная девушка, которая давно готова и ждет, умирает от желания выйти за тебя.

— Лили, мне не до того. Идет война.

— И она совершенно ничего не меняет… мужчины, конечно, всегда находят отговорки… это нам известно. У меня был знакомый, который и думать не хотел о женитьбе, пока не заплатит всех налогов — а долг у него был огромный. Этого предлога хватило бы ему до конца жизни. Ну, я ему устроила…