Но вернемся к богатым, благополучным монастырям, справедливости ради надо сказать, что таковыми они стали не сразу. А вначале трапеза их была такой же простой, как и в других обителях: овощи, хлеб, каша, щи. Даже в Кирилло-Белозерском монастыре рыбу без ограничений ели только на праздник Успения.

В Житии преподобного Иосифа Волоцкого рассказывается, что в голодные времена у братии никогда не было медового кваса и калачей, а ели иноки «от семян» (видимо, конопляное семя) и пили воду. Только в те дни, когда кто-нибудь из христолюбцев жертвовал милостыню на корм братии, на монашеском столе появлялись хлеб, рыба и квас житный (хлебный). Однажды в голод у ворот монастыря собралось сразу около семисот человек, не считая малых детей. Преподобный Иосиф повелел отвести детей в странноприимницу (гостиницу) и накормить. Автор Жития сообщает, что детей было пятьдесят человек, а может и больше, некоторым из них исполнилось только два с половиной года. Через какое-то время к преподобному пришел келарь и сказал, что нет ржи и нечем кормить голодных и братию. Тогда игумен призвал к себе казначея и повелел купить ржи, но тот коротко ответил: «Нет денег». Преподобный повелел занять и накормить всех, чтобы никто из обители не ушел голодным. Братия, уже долгое время питавшаяся «семенами», возроптала на своего игумена: «Покупать, чтобы прокормить столько народа, — это безрассудная милость: нас переморит, а их не перекормит» ( ВМЧ. Сентябрь. Стб. 482–483). Но мужество и «безрассудство» преподобного Иосифа были вознаграждены: монастырь посетил великий князь, узнавший о ситуации на Волоке. Он оплатил долги обители и приказал кормить голодных из своих житниц.

При том, что во всех общежительных монастырях существовали правила поста и всем подавалась одинаковая трапеза, постились все по-разному. Преподобный Нил Сорский давал своим ученикам простой, но мудрый совет, как определить для себя меру пищи: «Если монах поймет, что пища отягощает его, то пусть уменьшит ее количество. Если же видит, что тело ослабевает, то нужно немного прибавить». Преподобный Иосиф Волоцкий, будучи духовником своей обители, делил всех иноков на сильных (первых), средних и слабых (последних) ( ВМЧ. Сентябрь. Стб. 519). Сильным он советовал есть только одно «брашно», если в этот день за трапезой подавали три вида «ествы», средним — вкушать два блюда с калачом, а третьего не есть, и, наконец, слабым разрешалось все, что подавали.

Некоторые подвижники вообще возлагали на себя повседневный добровольный пост. Например, преподобный Павел Обнорский никогда не ел масла, молока, рыбы; его ежедневной пищей были хлеб, вода и «суровое зелие» (овощи). Автор Жития преподобного говорит, что святой только присутствовал на трапезе и делал вид, что ест. Преподобному Дмитрию Прилуцкому келарь в праздники, когда разрешалась не очень строгая пища, ставил на стол дымящийся глиняный горшок. Многие думали, что игумен ест какое-то изысканное кушанье, а на самом деле в горшке была горячая вода с просфорой. Преподобный Мартиниан Белозерский, будучи еще юным монахом Кириллова монастыря, просил преподобного, чтобы тот разрешил ему пропускать ту или иную трапезу. Но преподобный Кирилл не позволил, а повелел есть вместе с братией, но не до сытости ( Прохоров. С. 238).

Другие жития также упоминают об иноках, подвизавшихся в посте и молитве в разных обителях. Но их имена и подвиги навсегда сокрыты от людей. Так что обиходник может дать нам только примерное представление о том, как постилась братия в том или ином монастыре.

Бытовые подробности редко встречаются на страницах житий. Русские монахи умели уделять немного внимания этой стороне земной жизни. Все, что мы знаем о быте иноков, известно главным образом из описей монастырского имущества. Сохранившиеся предметы обихода и предметы монашеской одежды того времени являются бесценным дополнением к этой не очень подробной картине. Быт монахов определялся основными правилами общежительного монастыря: всем иметь все равное, простое и дешевое, нужное, а не излишнее, и ничего не называть своим.

Удивительная простота в быту была свойственна всем русским преподобным. До наших дней сохранилась точная копия часовни святого Кирилла Белозерского, которую кирилловские монахи устроили в XVII веке вместо древней, истлевшей от времени, часовни преподобного. Н. К. Никольский не без оснований предполагал, что это строение первоначально было не часовней, а кельей основателя обители (поскольку Пахомий Логофет в Житии святого нигде не упомянул о часовне, но говорил о келье). Так что мы имеем возможность представить себе, как выглядели первые кельи монахов, осваивавших лесные пустыни. Они были так же просты, как пресловутая пареная репа, которую иноки употребляли в пищу. Келья преподобного Кирилла — это «обычная незатейливая северно-русская клеть (в Житии преподобного Адриана Монзенского его келья прямо названа клетью. — Е.Р.). Из сосны, четырехстенная, рублено в замок из бревен, обтесанных как снаружи, так и внутри. Покрытие сделано из досок, скрепленных гвоздями со скалою на два ската. Небольшая низкая дверь с окном в виде малого отверстия ведет в помещение длиной 3 аршина 4 вершка и высотой до кровли 4 аршина. В южной стене прорублено небольшое «оконьцо», закрывающееся изнутри деревянной задвижкой. Потолка нет, пол сделан позже» ( Никольский. Ч. 1. Вып. 1. С. 65). Таким образом, первые кельи были так малы, что в них едва помещался один человек, состояли они только из одной комнаты. Снаружи можно было расслышать, что говорили внутри.

Впоследствии кельи стали делать более просторными, обычно к ним пристраивали еще сени, в которых делали чулан и «предсение» — крытое крыльцо. Такие кельи описаны в житиях преподобных Александра Свирского, Мартирия Зеленецкого, Евфросина Псковского, Иринарха Соловецкого. В Соловецком монастыре в сенях келий по ночам обычно горел «служебный свешник» (фонарь). Для освещения монастыря и келий использовали ворванье — сало морских зверей.

Точное изображение монашеских келий представлено на миниатюре начала XVIII века, изображающей Нило-Сорский скит. Монастырь преподобного Нила стоял на болоте, поэтому, чтобы хоть как-то защититься от сырости, кельи здесь строили на высоком подклете. В верхней части стены делали волоковые окна (название происходит от слова «волочь», то есть речь идет об окнах, закрывавшихся деревянными задвижками). Они были небольшими, чтобы сохранить в келье тепло во время сильной стужи, и в то же время достаточными для того, чтобы в них просунуть голову и поговорить с пришедшим братом.

В XVI веке в кельях Кириллова монастыря «окончины» были «паюсными», по крайней мере большое количество таких окончин в 1601 году хранилось на складе в казенной палате.

Рядом с кельями обычно ставили дровяники — сараи, где хранились дрова. Топили кельи по-черному, дым выходил через окна. В 1621 году кирилловский иеромонах Ферапонт хотел поставить для себя белую келью с немецкой печью, но ему не разрешили ( Никольский. Т. 1. Вып. 1. С. 39).

В кельях жили обычно по двое или по трое, в скитах — строго по одному. Первоначально кельи ставились на некотором расстоянии друг от друга. Создание единых келейных корпусов было довольно поздним явлением, в Кирилло-Белозерском монастыре, например, такие корпуса поставили только в XVII веке. В скитах кельи располагались на расстоянии брошенного камня, чтобы из окна кельи можно было видеть только одну келью и не слышать, кто как подвизается к Богу.

С ростом богатства обителей менялся и внешний вид келий, общежительный закон равенства постепенно приходил в забвение. В XVI веке у некоторых кирилловских старцев, постригшихся из богатых бояр и князей, были кельи из нескольких комнат и помещений для прислуги. У старца Ионы (Шереметева) в келье помещалось до десяти холопов, была даже своя поварня. По этому поводу царь Иоанн Грозный гневно восклицал в своем послании в монастырь: «Это ли путь спасения, если в монастыре боярин не сострижет боярства, а холоп не освободится от холопства?» «А в здешних монастырях до последнего времени держалось равенство между холопами, боярами и торговыми мужиками» ( ПЛДР. 2-я пол. XVI в. М., 1986. С. 163).