Почему их так много? И почему именно в Америке? Объяснений существует несколько. Одни рассуждают просто: «есть надо меньше» и упрекают толстяков в чрезмерном употреблении жирного и сладкого. Другие грешат на гормоны, которыми фермеры кормят животных, чтобы получить больше дешевого мяса (кстати, среди тучных больше всего именно небогатых людей, покупателей дешевых продуктов). Именно такие продукты предпочитают покупать и рестораны fast-food (быстрого питания). Недаром в 2002 году несколько толстяков, завсегдатаев Макдональдса, подали в суд на этот ресторан, видя в его блюдах главную причину непомерного прибавления своего веса.

Наконец, есть еще одна точка зрения, как будто даже научно подкрепленная: в результате высоких достижений американской медицины все чаще выживают те новорожденные, которые согласно закону естественного отбора должны были погибнуть. Расплата за это насилие над законами природы — нарушение обмена веществ, а одно из проявлений этого нарушения — неестественная полнота.

Как бы то ни было, но число толстяков с каждым годом растет. И сегодня overweight problem попадает уже почти в число государственных проблем. Америка старается помочь своим толстякам. Диетологи разрабатывают десятки способов похудеть. Довольно скоро с помощью этих способов человек с удовольствием прокалывает новую дырочку в поясе и затягивает его туже. Но, к сожалению, это ненадолго. Спущенные фунты возвращаются, а часто и с прибавкой. Спортивные клубы разрабатывают сложнейшие программы — бег, аэробика, плавание, танцы, призванные все для той же борьбы с весом. Но как только человек прекращает эти занятия — вес возвращается. Существуют, конечно, и десятки медицинских препаратов, долговременная эффективность которых никак не подтверждена.

На сцену выходят парикмахеры, косметологи, модельеры: они придумывают самые изощренные способы, как скрыть полноту, замаскировать ее, придать ей привлекательность. Все это для меня не очень ново, что-то подобное можно найти и у нас. Куда интереснее тенденции, появившиеся в последние годы с подачи психологов и энергично внедряемые в сознание рядового американца: толстяки не должны испытывать комплекса неполноценности.

Общество обязано помочь им обрести самоуважение.

Сегодня, пожалуй, нет такого ток-шоу, которое не отдало бы дань этой теме. Телеведущий Джерри Спрингер, известный своим остроумием и эпатажностью, приглашает подростков и их матерей обсудить конфликт между детьми и родителями в семье. «Она третирует меня! Ограничивает в еде. Упрекает за каждый съеденный кусок. Она грозит вообще перестать меня кормить. Она мне враг. Хуже, чем враг!» Девочка-подросток с явно излишним весом рыдает так, что сердце переворачивается от жалости и у меня, и, конечно, у сидящих в зале. Но вот камера ловит лицо матери, и накал возмущения спадает. На этом измученном лице — боль и страдание. «Как вы думаете, о чем я мечтаю? — обращается она к залу. — О том, чтобы однажды накормить мою дочку всем-всем, что она любит. Но я не могу себе этого позволить. Посмотрите, ей же только 13, а выглядит на все 16. Ведь ей жить дальше. Влюбляться. Заводить друзей. Выходить замуж. Посмотрите, какое у нее милое лицо. Но никто не обратит на него внимания. Все увидят только, что она толстуха. И никто не скажет ей об этом. Кроме меня. И я говорю, я стараюсь умерить ее аппетит. А она... Она ненавидит меня за это», — и тоже рыдает.

Тогда из зала встает еще одна мать и спрашивает первую: «В чем вы видите свою материнскую роль?» — «В том, чтобы избавить дочь от страданий и боли в будущем». — «И для этого вы делаете ей больно сегодня? Посмотрите, как она несчастна. Мне кажется, у матери совсем другая роль — любить своих детей. Тогда они будут чувствовать, что достойны любви. Тогда они смогут строить свои отношения с людьми легко и счастливо».

И, как бы в продолжение этой темы, совсем на другом канале, совсем другая передача. Это телеочерк о супругах, счастливо проживших пятнадцать лет и не утративших свежести чувств. В этом не было бы ничего оригинального — в Америке мне приходилось встречать много счастливых пар, — если бы не одно обстоятельство. Он — хорошо сложенный, видный мужчина, из тех, кто нравится женщинам. А она — ее бы, пожалуй, можно было назвать даже красивой, если бы в ней не было 400 фунтов, то есть почти 180 килограммов.

— Для вас было неожиданным внимание такого отличного парня? — задает корреспондент бестактный вопрос.

— Нисколько, — отвечает она. — У меня все парни были отличные. Мама еще в детстве мне говорила: ты, наверное, будешь толстушкой, когда вырастешь. Не тушуйся. Знай, что ты красива, умна и добра. И с детства я знала, что меня все любят — родители, братья, друзья. Я была уверена: вырасту — и мужчины начнут сходить по мне с ума. Так оно и вышло.

Мой приятель, журналист из Москвы, с которым мы смотрели эту передачу, сначала ехидничал: «Интересно, на какое расстояние оператор отводит камеру, чтобы поместить в кадр эту несказанную красоту?» А под конец вдруг заявил: «Слушай, а в ней действительно что-то есть, а? Я уже почти влюбился».

Девушка в ювелирном магазине примеряла украшения. На пальцы надевала кольца, на запястья — браслеты. Перед зеркалом прикладывала к шее бусы, кулоны. Словом, вела себя именно так, как должна вести себя молодая особа в магазине украшений. Я бы и не обратила на нее внимания, если бы... Если бы она не сидела в коляске и у нее не было бы обеих ног. Меня поразило ее лицо. В нем не было и намека на горечь, или угрюмость, или безразличие к своей внешности. Нет, она явно не чувствовала или, скорее, не хотела чувствовать своего отличия от здоровых сверстниц. Так же, как и у них, у нее загорались глаза от зеленого блеска камешка на колечке и от кулона, красиво подчеркивающего ее нежную, длинную шею. Этот кулон и еще недорогой браслет она купила.

Мне потом много раз доводилось наблюдать вот это спокойное, не напряженное отношение инвалидов к собственной неполноценности. Никаких комплексов, во всяком случае явно выраженных. И я вижу в этом большую заслугу всего общества.

Инвалиды детства получают пособие, инвалиды труда — приличные пенсии. Однако дело далеко не только в деньгах. Забота о самых незащищенных гражданах проявляется, что, возможно, еще важнее, в повседневном внимании к их нуждам. Параллельно с любой лестницей — в метро ли, перед подъездом ли дома — есть непременно пандус для инвалидной коляски. В туалете общественного здания предусмотрена кабина, оборудованная несколько иначе, чем остальные: сиденье унитаза поднимается, а в стену вделаны перила, чтобы инвалиду легче было этим туалетом пользоваться. Многие пригородные автобусы снабжены выдвигающейся площадкой-мостиком. Когда водитель видит у входа человека в коляске, он выпускает этот пологий мостик, и коляска с ручным управлением въезжает в салон.

Слепые уверенно ходят по улице, посещают многолюдные магазины: их ведет собака-поводырь.

Глухонемые или только глухие смотрят многие телевизионные программы, и обязательно новостные — они идут с сурдопереводом. Почти на любой публичной лекции в университете я тоже вижу сурдопереводчика и понимаю, что в зале сидят люди, которые плохо слышат. Мои занятия одно время посещала глухая девушка. С ней каждый раз приходил молодой человек, который, стоя рядом со мной, жестами передавал ей информацию. Работа сурдопереводчика, так же как и содержание собаки-поводыря, оплачивает муниципалитет. Особенно, я бы даже сказала подчеркнуто внимательно, американцы относятся к retarded, то есть умственно отсталым. Чаще всего это люди, страдающие болезнью Дауна (или, как их называют, дауны).

Их можно увидеть на несложных работах в магазинах, они помогают посетителям нагружать тележки или упаковывать купленное. В университетских кафетериях я часто вижу их за кассой. Думаю, что это не такая уж простая задача для дауна — научиться отбивать цифры на кассовом аппарате. Но их этому специально обучают, и они справляются.