Демонстрацию возглавляли активисты пресвитерианской церкви. Но среди ее участников, довольно многочисленных и очень агрессивных, были приверженцы самых разных вероисповеданий. В том числе и не очень глубоко религиозные горожане.

Вечером по телевизору можно было видеть отдельные сцены этого акта общественного возмущения. Доктор в это время был дома один. Он вышел на звонок, и несколько человек ворвались в открытую дверь. Его вытолкали на улицу и побили. Горожане, наблюдавшие заварушку из окна, звать работников правосудия не спешили. Полицию вызвали журналисты телевидения.

Выступления студентов Университета имени Джорджа Вашингтона были куда менее агрессивными. Хотя, возможно, и не менее эмоциональными. Вот некоторые выдержки из выступлений.

— Почему я не могу сама решить, пришло ли мне время стать матерью или нет? — говорила одна студентка.

— Моей подруге угрожала смерть от родов, — рассказывала вторая, — она хотела сделать аборт. Но давление общественного мнения было так велико, что она все-таки решила рожать и — умерла.

— Да и вообще, почему здоровье и благополучие женщины менее важно, чем жизнь неродившегося плода? — спрашивала третья.

Тут на трибуну вышел мужчина средних лет.

— Но ведь и для здоровья матери аборт совсем не безвреден, — сказал он. — Если он первый, дело может вообще обернуться бесплодием в будущем. Запрет абортов — это как раз и есть забота о будущем женщины.

— Да почему о моем будущем должен заботиться кто-то другой? Может быть, я не хочу рожать, пока не вышла замуж, или для меня важнее сейчас учеба, чем нежелательное материнство, или, наконец, если нам с мужем просто не по средствам заводить сейчас ребенка... Разве это не наше личное дело — какое решение принимать? Почему знакомые, соседи, пастор, все, кто формирует общественное мнение, оказывают на нас давление? Психологически это очень тяжело, это трудно вынести.

Тема эта всплыла у меня в разговоре с президентом организации «Focus on the family» («Семья в центре внимания»), в далеком от Вашингтона Денвере, столице штата Колорадо. Имя христианского проповедника Джеймса Добсона, возможно, знакомо кому-то из читателей. Дважды вел он на «Радио России» по утрам передачи на семейные темы. В Колорадо расположился его Семейный центр, он меня туда пригласил, поскольку еще в Москве ему сказали, что я интересуюсь проблемами семьи. Центр, по американским меркам, где сотрудников обычно минимальное число, поразил меня прежде всего многочисленностью своего персонала. Вместе с волонтерами, то есть людьми, работающими бесплатно, там трудятся около тысячи человек. Здесь есть свое издательство, выпускаются книги, издается семь журналов: для родителей, женщин, детей, подростков и молодежи.

Сам Джеймс Добсон — фигура значительная. Как и многие протестантские священники, он по-человечески очень обаятелен — приветлив, открыт, доброжелателен. Покоряет его манера чутко вслушиваться в слова собеседника. Почти со всем, что он говорит, трудно не согласиться.

— Доктор Добсон, — спрашиваю, — есть ли четко сформулированные принципы, на которых зиждется работа Центра?

— Да. Их всего четыре. Первый: величайшая ценность семьи — дети. Иметь детей и воспитывать их — самое большое счастье. Второй: брак должен быть вечным. Развод — величайшее зло. Третий: ценность человеческой личности абсолютно не зависит от успехов и достижений этой личности. Каждый человек, какова бы ни была его общественная значимость, в равной степени достоин внимания и уважения. Четвертый: смысл жизни в том, чтобы служить Богу. А это в первую очередь значит любить друг друга, заботиться о ближнем и помогать ему в его нуждах. Именно таким образом мы прикасаемся к Нему, к Вечности.

Меня интересует несколько важных вопросов. Он выслушивает их очень внимательно и отвечает как опытный проповедник — внятно, просто, отчетливо разделяя слова.

— Любовь — обязательное условие брака?

— Нужно уточнить, что вы называете любовью. Для молодого человека это не только прелестное романтическое чувство, но и чисто физиологический призыв. Для супруга постарше — это обязательство перед семьей. Это потребность мужа заботиться о жене и — наоборот. Чувства приходят, уходят, опять приходят. Они не могут быть основой брака все время. Главный мотор семейной жизни — это установка, настроенность на постоянство жизни вдвоем. Стремление к верности, служение друг другу — вот основа брака.

— Как правильно воспитывать ребенка, как требовать от него добродетелей, которыми подчас сам не обладаешь?

— Мы должны отказаться от цели воспитать ребенка совершенным. Не надо бояться его недостатков. Он — живое существо, он не может быть идеальным. Если же вы все-таки будете добиваться своего, попытаетесь воспитать в нем важные для вас свойства, он в конце концов просто взбунтуется против вашего воспитания.

— Почему так велик процент разводов?

— Потому что современная жизнь движется на колоссальных скоростях, да к тому же с ускорением. Супруги в погоне за деньгами тратят на работу больше часов. У них не хватает времени на общение друг с другом и с детьми. А ведь без глубоких долгих разговоров отношения выхолащиваются, теряют душевность, становятся чисто функциональными. Особенно страдают семьи, в которых работают женщины.

— Значит ли это, что вы против женского труда?

— Я никогда этого не утверждал. Но я считаю, что до тех пор, пока последний ребенок не пошел в школу, мать работать не должна. Ведь на это нужно не больше двенадцати — пятнадцати лет. Не такая уж большая жертва.

— Но если женщина имеет высокую квалификацию, для нее это срок огромный. Она утратит за это время все знания, навыки, она отстанет от современных требований в своей профессии. Да и потом, предположим оптимальный вариант: последний, третий ребенок родился, когда ей было тридцать — тридцать пять лет, это значит, что она выйдет на рынок труда к сорока пяти — пятидесяти годам. Какая же тут карьера?!

— Ну, это ее право сделать выбор — карьера или дети.

И вот тут я пересказываю своему собеседнику события в Вашингтоне, когда студенты протестовали против запрета на аборт. Спокойный и доброжелательный Джеймс Добсон начинает волноваться и слегка раздражается.

— Аборт — это преступление, — говорит он, — и не перед обществом — перед Богом. Ведь именно Он дал миру новую жизнь. Такова была Его воля. Женщина, решившая этой воле противиться, — грешница. Но, кроме того, это еще и криминал в прямом смысле слова. Говорить про эмбрион, что он еще не человек — невежество. В тот момент, когда клетка оплодотворила другую клетку, уже произошел священный акт появления Будущего Человека. Лишить его жизни во чреве матери или потом — значения не имеет. Это все равно убийство. Оно должно быть подсудно.

— А если беременность, положим, результат изнасилования?

— Все равно, — отвечает доктор Добсон. — В моей практике, кстати, была одна такая история.

И он подробно рассказывает мне этот случай. Девочка из бедной негритянской семьи была отличницей в школе. Она мечтала получить хорошее образование, хорошую работу, вырваться из нищеты. Однако судьба распорядилась иначе. Однажды — ей было тогда пятнадцать лет — она засиделась в классе дотемна. Школьный автобус уже ушел. И она пошла пешком пять миль, около семи километров. Через полтора часа она была на окраине своего поселка и уже видела огоньки в окнах домов. В это время на нее набросились трое подростков и изнасиловали. Родителям она ничего не сказала, она их очень боялась. А через некоторое время она узнала, что беременна.

— Она пришла ко мне за тем, чтобы я посоветовал, как ей сделать аборт. Денег у нее на это не было, — рассказывал доктор Добсон. — Мы беседовали долго. Она дрожала от страха, говорила, что боится родителей, что хотела бы в будущем родить в законном браке, но кто же теперь на ней женится? И главное, она хочет учиться, приобрести какую-нибудь достойную профессию. Но я объяснил ей, какой грех она возьмет на душу, если пойдет на операцию. Я предложил ей другое — вместо того, чтобы убивать живую жизнь, родить ребенка. А потом отдать его приемным родителям. Благо желающих усыновить детей в Америке очень много.