Прошу у читателя прощения за это виртуальное пиршество: не очень-то это приятно видеть еду лишь в воображении, без возможности ее попробовать, особенно на голодный желудок. И поэтому поспешу охладить впечатление. Чтобы взять блюдо в кафетерии, нужно иметь либо карточку, либо деньги. Карточка студента обычно оплачивается из его платы за учебу и содержание в университетском городке. Преподаватели получают ее бесплатно. Но не все, а только заслуженные, так что остается еще много сотрудников, и творческих, и технических, которые расплачиваются наличными. А если не могут себе этого позволить, то приносят еду с собой. Так же, как и армия сотрудников других учреждений. Часто они пытаются сэкономить, принося ланч с собой из дома. Есть и такие, которые успевают в этот же час, сразу после полудня, заехать домой.
На ланч обычно едят пиццу (знатоки насчитывают до ста ее вариантов), или пасту — макароны с соусом, или салат из тунца — самой популярной рыбой в консервах.
Однако классическая еда в это время — сандвич и кока-кола. Форма сандвича пришла в Америку с первыми поселенцами. Два куска белого хлеба, проложенных ветчиной (курицей, индюшкой), сыром, листьями салата, ломтиками помидоров, маринованного огурца, лука. И все это замазано горчицей или кетчупом. На мой взгляд, трудно придумать более громоздкую и неудобную форму бутерброда, особенно клаб-сандвич, в 3-4 слоя хлеба. Мне лично так и не удалось откусить ни кусочка от этого сооружения в ладонь высотой, сколько я ни пыталась примять его до состояния лепешки, как меня учили друзья-американцы. В конце концов я плюнула на этикет, просто расслаивала сандвич на обычные бутерброды и с удовольствием ела каждый в отдельности.
Профессор Ирвин Уайл рассказал мне другую историю. В свой первый приезд в Москву, будучи тогда еще очень молодым человеком, он был приглашен в гости к нашему замечательному поэту С. Я. Маршаку. За столом перед ним лежали нарезанные кусочки мяса, сыра, соленые огурцы, салат и ломтики хлеба. Он взял кусочек хлеба, положил на него слоями все, что было на тарелках, накрыл все это сверху другим куском. И только тут поднял глаза на хозяев. Они застыли в изумлении. Смутившись, он быстро-быстро разложил всю еду обратно по тарелкам.
Однако ланч — это не просто еда, это социальное действо. Некий ритуал. Моя аспирантка Тони Морис сообщила мне, возбужденно блестя глазами: «Пол пригласил меня на ланч». О, это уже кое-что значит. Некий знак внимания, интерес. Правда, не больше, чем просто интерес. Но вот через три месяца их хождений в кафетерий я увидела за столом Тони одну. «А где Пол?» Она грустно вздохнула: «Я больше не буду с ним встречаться, он несерьезно ко мне относится. Все ланч да ланч. Ни разу не пригласил меня на обед».
Обедом в Америке называется то, что по времени приближается к нашему ужину. Только очень раннему, в пять-шесть часов вечера, но не позднее семи. Тот же редактор в «Известиях», которому не понравилось мое обобщение («в полдень в Америке все на ланче»), заметил, что если бы журналисты его редакции в Вашингтоне уходили на обед в такой ранний час, газета бы вообще не выходила. Конечно, конечно. И артисты, наверно, не могут себе позволить обедать в классическое для Америки время. И художники. И богемная публика. Но большинство американцев все-таки предпочитают к семи уже закончить вечернюю трапезу.
...Однажды меня пригласили погостить в город Норфолк, штат Вирджиния, в семью профессора Билла Уайна. Утром, выезжая из города, я наспех позавтракала булочкой и чашкой кофе, а в ланч не успела перекусить. Поэтому когда я к восьми вечера подъезжала к дому Уайнов, я чувствовала сильный голод и предвкушала ужин, то есть по-американски обед. Хозяева, профессор и его жена Кэт, одарили меня своими широченными американскими улыбками и предложили чего-нибудь выпить. Сок? Соду? Или — они игриво переглянулись — может быть пива? «Вы ведь из России, — заметил Билл. — Там, я слышал, употребляют много алкоголя». Мне лень было объяснять, что пиво у меня на родине за алкоголь не считают. Я просто поблагодарила и отказалась. Жажда меня не мучила — мучил голод. Говорить об этом в первые же минуты знакомства я сочла неприличным и решила тихо дожидаться.
Билл отнес чемоданы в «мою» комнату, его жена показала мне «мою» ванную. Когда я оттуда вышла, они уже ждали меня в гостиной. Меня это насторожило: в гостиной обычно не едят. Тут только пьют прохладительные напитки, а для более существенной трапезы переходят в столовую. Между тем началась легкая беседа, и я всячески напрягалась, чтобы ее поддерживать. Тем не менее усталость брала свое, так что вскоре Кэт ее заметила. «Билл, — воскликнула она. — Гостья с дороги, она же устала. Не чает, наверно, бедняжка, как добраться до постели». — «Нет-нет, — испугалась я. — Я вовсе не хочу спать» («Хочу есть», — добавила я мысленно). «А мы, чудаки, — продолжала его жена, — даже чаю ей с дороги не предложили. Хотите чаю?» Я поспешно закивала. К чаю же дадут что-нибудь пожевать!
Меня наконец пригласили в столовую. Хозяйка захлопотала. Положила на стол красивую подставочку из цветной керамики. Поставила на нее японскую чашку с блюдцем тонкого фарфора. Я оценила этот знак уважения: чай или кофе здесь обычно подают в огромных кружках с толстыми стенками. Вошел Билл. С сияющим лицом он осторожно нес в обеих руках глянцевую яркую коробочку. Поставил ее на стол и торжественно произнес: «У вас сейчас будет большой выбор!» — «Надеюсь, что-то съедобное!» — чуть не воскликнула я. Но хозяин уже опрокидывал на стол содержимое коробки. Это были... пакетики с чаем. Штук пятьдесят — и все разных сортов. Мне понадобилась большая выдержка, чтобы сдержать стон. Не глядя, я взяла ближний пакетик, опустила его в чашку с кипятком. Чай оказался прекрасный — ароматный, густого янтарного цвета, приятный на вкус. Но для меня это уже значения не имело: к нему был подан кусочек лимона и сахар. Все.
После ночи со снами исключительно гастрономического содержания я наконец села за стол завтракать. И, развеселившись, рассказала друзьям о своих вчерашних переживаниях. Обоих чуть не хватила кондрашка. Они принялись меня укорять за мою скрытность. Но что их ошеломило больше всего: «У тебя не было обеда до восьми вечера? Это же невероятно!»
Обед — самая поздняя еда. Слово «ужин» здесь употребляется редко (я слышала его только в Лос-Анджелесе, но тамошняя жизнь вообще немного напоминает европейскую). На обед обычно подают горячее — из мяса, птицы, рыбы, гарнир из тушеных овощей и салат из овощей свежих. При этом листья зеленого салата или капусты, стебли сельдерея, головки брокколи, грибы не режутся или режутся очень крупно. Все это поливается соусом — их подается несколько, на выбор. Название соуса, как мне показалось, дается произвольно. Во всяком случае, когда я попробовала «русский соус», я не нашла в нем решительно никакого отечественного привкуса.
Супы американцы едят редко, да и супом эти блюда можно назвать лишь условно. Скорее — пюре. Овощное, куриное, грибное. Меня всегда забавляет, как мои гости едят борщ, которым я их угощаю. Любая русская хозяйка знает, что в борщ кладется много трав, специй, чеснока, приправ, чтобы придать ему хороший вкус. Американцы же тщательно отлавливали овощи, а жижу оставляли — очевидно, принимали ее за необязательный для употребления соус.
Особенно забавно, когда мои американские подруги пытаются приготовить что-то по русскому рецепту. Профессор Мерилин Флин считает себя большим знатоком русской кухни. Однажды она пригласила друзей на «русский» обед. Коронным блюдом стола был борщ. Мерилин тщательно изучила рецепт в кулинарной книге. Наконец борщ был разлит по тарелкам. Прежде чем взять ложку, я внимательно следила за выражением лиц гостей. «Wonderful», «fine», «delicious» — послышалось со всех сторон. Американцы люди вежливые. Но мне было понятно, что родное мое блюдо никому не нравится. Ну ладно, получу уж тогда сама удовольствие. Я зачерпнула ложкой борщ... Господи, ну и гадость! Суп был сладок, как компот. «Мерилин, почему у тебя борщ сладкий?» — «Но я же положила в него мед, там так сказано». Она притащила книжку и показала фразу: «Для вкуса можете добавить в кастрюлю чайную ложку меда». — «Ой, а я решила, что не в кастрюлю, а в каждую тарелку».
