В течение марта были собраны и переданы в Ленинград разведывательные сведения о близлежащих немецких гарнизонах, передвижении воинских подразделений по шоссейным дорогам и на участке железной дороги Резекне — Псков, а также об установленном немецкими властями режиме для местного населения.
4-й отдел Управления с учетом стратегической важности базы наращивал ее разведывательные и боевые возможности. В период с 27 марта по 11 апреля база пополнилась 7 группами в количестве 51 человека. Тем самым было завершено ее создание и превращение в боевое подразделение численностью до ста человек.
Перед руководителями базы были поставлены следующие задачи: проведение разведывательной работы, разгром штабов немецких воинских частей и комендатур, взятие «языков», выявление агентуры противника, предателей и пособников и их уничтожение.
Первый командир базы Кучинский был энергичным, решительным и очень храбрым человеком, лично водил бойцов на исключительно дерзкие операции. Что касается комиссара Хвиюзова, то на него, опытного 28-летнего сотрудника 4-го отдела, возлагались особые надежды. За его плечами были участие в финской войне, учеба в Могилевской межкраевой школе НКВД. В Управление он пришел в 1940 году, но к моменту заброски успел в течение двух лет поработать в 4-м отделе на разных участках, благодаря чему получил разностороннюю разведывательную подготовку. 30 декабря 1943 г. приказом НКВД СССР ему было присвоено звание старшего лейтенанта госбезопасности.
Уже в первые дни пребывания на базе проявились такие его качества, как рассудительность, обстоятельность во всем, забота о подчиненных. Как комиссар, он проводил работу по сплочению личного состава, повышению его боеспособности, создавал в отряде атмосферу взаимопомощи, взаимной поддержки и товарищества, при том что непростым был состав теперь уже отряда, где присутствовали как бывшие немецкие, так и бывшие советские военнопленные.
Неподалеку от базы размещалась именно та 2-я латвийская партизанская бригада, о которой сказано выше, и оперативная целесообразность требовала взаимодействия с ней, к чему Кучинский относился более чем прохладно, ошибочно полагая, что в разведывательно-диверсионной работе вполне можно обойтись без местных партизан и поддержки населения. Каких-то очевидных трений с командирами латвийской бригады не возникало, но у тех появился повод при выходе на связь со своим представительством при оперативной группе штаба партизанского движения в Валдае постоянно высказывать разного рода жалобы, в частности, на нежелание руководства базы взаимодействовать с ними по вопросам проведения совместных операций, а также информировать о намечавшихся карательных действиях в отношении немецких пособников. В то же время имели место случаи, когда латышские партизанские командиры приписывали себе результаты диверсионных операций, проведенных базой, а также пытались переложить на чекистов вину за совершенные ими самими насильственные действия по изъятию у местного населения продовольствия, скота и одежды. Наша база не нуждалась в продуктах питания, так как снабжалась всем необходимым в централизованном порядке.
И все же Хвиюзову удавалось находить взаимопонимание со своим коллегой — комиссаром латышских партизан, от которого он получал довольно обширную информацию, в частности, о намечавшихся теми диверсионных актах, что позволяло избегать непредвиденных столкновений и лишней затраты усилий.
Кроме того, приходившие на базу связные партизанской бригады в ходе опросов давали сведения о конкретных лицах из местных жителей, настроенных патриотично. Некоторых из них Хвиюзов использовал для получения разведданных и выявления предателей и немецких пособников. Связные доверительно предоставляли ему информацию о процессах, проходивших внутри латышской партизанской бригады, настроениях среди руководящего и рядового состава, в частности, об ориентации большей части партизан на прозападное решение прибалтийского вопроса по окончании войны. Нередко связные по идейным соображениям выказывали готовность войти в состав базы для оказания помощи в проведении агентурно-оперативной работы, от чего Хвиюзов уклонялся, чтобы не обострять отношения с командованием латвийских партизан и не давать повода для жалоб.
В результате правильной организации агентурной работы, взаимодействия с командованием латышской бригады, опроса наших военнопленных и местных жителей, а также целенаправленного руководства командирами групп и бойцами-разведчиками Хвиюзову удалось за непродолжительный срок, с февраля по май 1944 года, собрать важную разведывательную информацию по широкому кругу вопросов.
На основе его радиограмм в 4-й отдел Управление регулярно направляло в НКВД СССР спецдонесения о настроениях местного населения в связи с активными наступательными действиями Красной Армии; о его реагировании на измышления, распространявшиеся немецким пропагандистским аппаратом (что в случае занятия нашими войсками Латвии все латыши как враги большевизма будут уничтожены); об отношении к проводимым немецким командованием мероприятиям по мобилизации мужской части населения в формируемую латвийскую дивизию; о минировании промышленных предприятий Риги и подготовке их к взрыву с приближением Красной Армии; об отказе высшего немецкого командования от плана построения оборонительного рубежа в Эстонии; о настроениях в немецкой армии; о прибытии в Латвию с передовых позиций разбитых немецких дивизий и их переформировании; о численности и технической оснащенности прибывающих из Германии немецких воинских частей; о строительстве и переоборудовании аэродромов и численности находящихся на них самолетов, точности произведенных нашими летчиками бомбардировок и их разрушительных последствиях; о строительстве и использовании новой стратегической дороги Абрино — Остров; о размещении на хуторе Салнава, к западу от города Карсава, штаба германской Северо-Восточной армии и режиме его охраны и, наконец, о расположении в городе Цесис по Центральной улице, в доме № 36, где размещалось отделение тайной полевой полиции (ГФП), подведомственной ей специальной школы, готовившей диверсантов и разведчиков для внедрения в партизанские отряды и шпионажа в советском тылу. Фамилии большинства из них были установлены и сообщены в Центр.
Хвиюзов наряду с этим ставил руководство 4-го отдела в известность о некоторых фактах неправильного поведения Кучинского, таких, как разбазаривание имущества базы в обмен на самогон, распитие спиртных напитков с подчиненными, допускавшихся им необоснованных, порой провокационных действиях по отношению к рядовому составу, а иногда даже к нему самому, что не могло не сказываться на морально-психологическом климате в коллективе. Более того, имел место факт ничем не обоснованной проверки Кучинским Хвиюзова, повлекший гибель одного из бойцов базы.
Для проведения проверки он привлек четырех советских военнопленных, переодетых в немецкую форму. Что было дальше, изложили в своих объяснительных записках боец Б.Е. Алексеев и медицинская сестра А.Н. Шатобина после выхода из немецкого тыла в августе 1944 года. Радистка Е.П. Вишнякова, сотрудница 2-го спецотдела, донесла об этом рапортом на имя заместителя начальника 4-го отдела УНКГБ ЛО Желтякова В.Н.
В изложении бойца Алексеева от 31 августа 1944 г. «проверка» происходила так:
«Хвиюзов и я возвращались с разведки. Это было в конце марта 1944 года на реке Айвекста. Капитан Кучинский, подойдя ко мне, посвятил в свой замысел — сыграть шутку над Хвиюзовым, то есть чтобы я провел его до стога сена, а там должны были Хвиюзова взять в плен прибывшие на опербазу русские военнопленные. Я не согласился, объяснив, во-первых, что хотя они свои военнопленные, но в плен, даже шутя, не пойду, а во-вторых, не хочу подводить Хвиюзова.
Тогда он послал чеха Шимуру. И вот что произошло. В плен Хвиюзова не пришлось им захватить, так как Шимура повел Хвиюзова не на стог, где сидела засада в немецкой форме, а метрах в пяти. Когда Хвиюзов уже прошел стог сена, то военнопленные выскочили с автоматами и закричали: „Сдавайся!“ Я думал, что этим и кончится, но вдруг услышал длинные очереди из автомата, поэтому решил, что стреляет Хвиюзов и побежал на выстрелы. Первого я увидел Хвиюзова, бледного, с дымящимся автоматом. Он спросил: „Что это за люди?“ Но тут подошел капитан Кучинский и говорил только лишь одно слово: „Виноват я, виноват я“».
