Киннаман утверждал, что об их находках в Великой пирамиде не осталось никаких письменных свидетельств потому, что они с Петри дали клятву правительствам Египта и Великобритании до самой смерти не раскрывать подробностей того, что им удалось обнаружить. Далее Киннаман заявлял, что во время совершения их открытий (предположительно в 1922 году) было решено, что общество еще не готово узнать о возможностях преодоления гравитации и тех находках, которые они сделали в Великой пирамиде. Особый интерес представляет тот факт, что примерно в это же время над проблемой антигравитации работали и другие исследователи, в частности Никола Тесла и Виктор Шаубергер.

Если действительно такая клятва была принесена, то сэр Флайендерс сдержал слово, поскольку ни в оставшихся после него письменных документах, известных нам, ни в его выступлениях никогда не упоминалось ни о Киннамане, ни о том, что он обнаружил что-либо необычное в Великой пирамиде. В свою очередь, Киннаман в своих книгах и общественных выступлениях всего лишь упоминает о знакомстве с Петри, но ни слова не говорит о том, что ему удалось обнаружить нечто необыкновенное в Великой пирамиде, помимо общеизвестных фактов.

Тем не менее на закате своей жизни в середине пятидесятых годов прошлого века (Киннаман умер в 1961 году) он прочел несколько лекций членам некоторых масонских кланов. Магнитофонная запись, которую я услышал в 1979 году, была сделана примерно в 1955 году в частном доме в Стоктоне, Калифорния. Именно тогда он отказался от своей прежней клятвы и поведал о тайных комнатах, помещениях, записях и устройствах, найденных внутри Великой пирамиды. Итак, остается открытым вопрос о том, была ли предполагаемая дружба Петри и Киннамана главной причиной того, что об их взаимоотношениях, сотрудничестве и находках не осталось никаких известных нам следов?

Но все же существуют некоторые многозначительные крохи информации, которые указывают на связь Киннамана и Петри, если не прямо, то хотя бы опосредованно. Кроме того, что оба, вполне вероятно, в начале XX века принадлежали к братству масонов, они были членами Фонда Великобритании по Изучению Палестины, Викторианского института Великобритании (в те же годы), а двое коллег Петри, Генри Оффорд и Джозеф Проктор, регулярно поставляли статьи в «Американский антикварный и востоковедческий журнал» в то время, когда Киннаман исполнял обязанности его главного редактора (1911–1914 годы). Как свидетельствует автобиография Петри, после проведения первых исследований в восьмидесятых и девяностых годах XIX века (Киннаман утверждал, что познакомился с ним в 1894 году), он возвращался на плато Гиза всего один-единственный раз, в марте-апреле 1922 года. К сожалению, мне не удалось установить, где в это время находился Киннаман. Кроме того, в списке оппонентов Киннамана при получении им докторской степени в римском университете в 1907 году значится и доктор Рудольфе Ланчиани, о котором Петри в своей автобиографии отзывается как о близком друге — сэр Флайендерс и леди Петри частенько гостили на вилле Ланчиани во время частых визитов Петри в Италию.

Те немногие люди, которые лично знали Киннамана и с которыми нам удалось побеседовать (кое-кто с тех пор уже умер), непреклонно утверждали, что тот не был ни шарлатаном, ни лжецом или фантазером. Мисс Уилли Семпл, член Ордена розенкрейцеров, которая свела с доктором Киннаманом близкое знакомство в последние шесть лет его жизни, в 1962 году написала о нем статью для июньского номера журнала «Дайджест розенкрейцеров». В ней она пишет: «Откуда я знаю, что это (находки в Великой пирамиде) правда? По множеству причин. Главной является та, что невозможно было, поддерживая с доктором Киннаманом дружеские отношения в течение долгого времени, не заметить и даже не быть твердо уверенным в том, что он попросту не способен солгать, выдумать что-либо или хотя бы предаваться пустому теоретизированию о том, что всего лишь могло бы быть, особенно если это касалось археологии: он разыскивал факты, а не строил теории». Мисс Семпл скончалась в 1977 году, поэтому побеседовать с ней не представляется возможным, но ее письменные свидетельства живут и поныне. Доктор Макдональд впервые встретился с доктором Киннаманом в Денвере, Колорадо, в 1945 году и поддерживал с ним близкие отношения в течение последних 15 лет его жизни. И по сей день доктор Макдональд твердо убежден в том, что Киннаман говорил правду и яро защищает его от обвинений во лжи.

Есть и другие причины, по которым мой интерес к заявлениям Киннамана не угасает. Многие утверждения Киннамана о том, что он обнаружил в Великой пирамиде, прекрасно вписываются в мои нынешние представления о ее возрасте, назначении и методах, применявшихся при ее сооружении. Киннаман также заявил, что у Сфинкса женское, а не мужское лицо. Насколько мне известно, Киннаман оказался единственным дипломированным археологом, который отважился на подобное заявление. Я тоже пришел к подобному выводу, и это, на мой взгляд, заслуживает самого пристального внимания в виду того, что общество в Древнем Египте было матриархальным. Киннаман также воспользовался некоторыми нетрадиционными переводами иероглифов и утверждениями о седой древности цивилизации в Африке, что свидетельствует о том, что он мог поддерживать контакты с туземными хранителями мудрости.

В последнее время основным предметом моих исследований стали местные устные предания, по-прежнему существующие в Египте. Этот этап начался в 1996 году, когда Боб Ваутер отправился в командировку в Египет для проведения кое-каких исследований и познакомился там с Абдель Хакимом. Боб провел на полевых раскопках три недели, там ему и были изложены некоторые из тех учений, о которых идет речь в этой книге. Позднее мы столкнулись с Хакимом в Аламеде, Калифорния, в августе 1997 года, где приняли участие в оживленном обсуждении туземных традиций и учений, которые Хаким решил явить на суд широкой публики. Мы готовились к очередной экспедиции в Египет, которая состоялась в сентябре 1997 года (см. рис. 7). Обширные полевые раскопки, которые я в то время провел вместе с Хакимом, позволили мне по-новому взглянуть на ранее собранные факты и находки, то есть сделать это в свете местных, туземных учений, с которыми познакомил меня Хаким. С каждой последующей поездкой в Египет и с каждой новой, беседой с Хакимом мне все яснее становилось, что древнее учение, которое он представлял, являло собой связную и логически последовательную систему, чрезвычайно похожую на другие учения, известные нам из трудов и записок таких исследователей, как Карлос Кастанеда, Грегг Брэйден и Джон Мэйджер Дженкинс, которых чрезвычайно занимала древняя туземная мудрость. Если учесть, что некоторые местные хранители мудрости выступали в роли общественных учителей, как, например, Хунбаз Мен из племени майя или Томас Баньянка из племени хопи, то «хождение в народ» Хакима вполне соответствовало определенной тенденции — все возрастающего значения мудрости и знаний традиционных учений, обеспечивающих целостное понимание проблемы происхождения человечества.

Считаю необходимым отметить, что Хаким, помимо традиционной подготовки, получил и формальное образование, являясь обладателем ученых степеней каирского университета в области археологии и египтологии. Свою дипломную работу он писал в Лейденском университете в Нидерландах, поэтому на его уникальном стиле преподавания отразились как обширные познания в египтологии, так и глубокое понимание древней мудрости его родной страны. Во время полевых раскопок он неоднократно поражал меня своей проницательностью опытного археолога. Хаким часто говорил со мной о древних обычаях, которых он придерживался (в последние годы XX века), заверяя, что его еще мальчишкой избрали старшие жрицы его племени на роль будущего хранителя мудрости. Это упоминание о матриархальном строении общества прекрасно вписывалось в те знания о традициях Древнего Египта, которые я получил ранее. Местная традиция, которую олицетворяет собой Хаким, является освященными веками учением и посвящением, зародившимися за тысячи лет до того, как люди изобрели письменность. Эта традиция родственна учениям африканских гриотов, которые сумели сохранить подробнейшую историю своего племени, многие поколения передавая ее из уст в уста. Хаким также продемонстрировал глубокое знание значения иероглифов и эволюции всех современных письменных языков — информации, которая имела важное значение для полевых раскопок (их мы проводили вместе) и опыта, который мы приобретали при разработке новых концепций.