Старый монах сидел, скрестив руки на груди, и вежливо улыбался мне, пытаясь что-то объяснить на ломаном английском:

— Ах! — он скорее вздохнул, чем произнес это восклицание, кивнув на литографию царя. — Бедная, бедная Россия!

Он пояснил, что в прежние времена горная тропа была черной от фигур паломников из Святой Руси. Но теперь… Он широко развел руками в жесте отчаяния. В этот момент появился молодой монах — единственный молодой из всех, кого я видел в монастыре, — он принес поднос с крошечными чашечками кофе, маленькие тарелочки с джемом и белый ликер, на вкус напоминающий абсент. Я выпил кофе и ликер, съел предложенный джем, время от времени церемонно кланяясь старому монаху и в ответ встречая улыбки и поклоны. Молодой монах, юноша в очках и с темными бакенбардами, выглядевший немного напуганным, так и стоял с подносом в руках и кланялся каждый раз, как я ставил на стол чашку или бокал.

В старые времена существовал обычай торжественно принимать любого путника, если он мог быть странствующим христианином, и эта прекрасная учтивость все еще сохраняется в отдаленных краях. Мы утратили эту привычку, а вместе с ней и нечто красивое и изысканное ушло из нашей жизни. Когда старик-монах проводил меня к главным воротам монастыря и поднял засов, прощаясь, он добавил к обычным словам благословение на греческом, и в этот момент в его глазах я увидел древнее и столь редкое теперь выражение любопытства. Я был странником, который уходил прочь, в неизвестность, в тайну. Я обернулся и помахал ему на прощание, а потом пошел вниз по каменистой тропе.

Я никогда не забуду закат, опускавшийся на Моавские горы, которые становились постепенно лиловато-розовыми, а расщелины и пространство между пиками погружалось в синеву. Округлые коричневатые холмы уходили на север, напоминая карту лунной поверхности, а посреди этого дикого пейзажа я заметил зеленую нить, отмечавшую русло реки, чьи воды текут во всех частях христианского мира.

Над горным перевалом уже нависала тень, когда я отправился в Иерусалим. К тому моменту, как я миновал Вифанию, солнце зашло. В Иерусалиме зажигали лампы.

В качестве весьма необычного комментария по поводу малых размеров Палестины, хотелось бы отметить, что Иисус в своих миссионерских путешествиях никогда не удалялся от Иерусалима более чем на 130 миль. Это расстояние он преодолел, когда отправился к границам Тира и Сидона. Малые размеры страны очевидны: заснеженный пик Хермон на севере и песчаная пустыня на юге, Средиземное море на западе и высокий горный хребет за Иорданом составляют естественные ее пределы.

Когда Библия говорит, что Моисею с вершины горы Небо была показана вся Земля Обетованная, это буквальная истина. С этой точки, расположенной на четыре тысячи футов выше Мертвого моря, он мог увидеть очертания всей страны. А есть и другие горы, с вершины которых открывается потрясающая панорама.

Жизнь Христа, которая для человечества значит больше любой другой отдельной жизни, прошла в поразительно малом пространстве, а вера, сотворившая современный мир, родилась в стране, размерами не превышающей Уэльс, а вскормлена была в Галилее, которая намного меньше Девоншира.

По словам «Деяний апостолов», Иисус обошел страну, творя добро. Но когда мы исследуем все подробности Его путешествий, о которых говорится в евангелиях, мы осознаем, — вероятно, с удивлением, — что Он посетил всего восемнадцать городов и селений. Очевидно, что за тридцать с небольшим лет Его земного существования Христос должен был изучить столь малую страну, как Палестина, из конца в конец. За исключением бегства в Египет, о котором рассказывает только Матфей, и спора со старейшинами в Храме, о котором повествует только Лука, все события жизни Христа, представленные в евангелиях, занимают лишь краткий период — по расчетам ученых, от восемнадцати месяцев до трех с половиной лет. Это годы крещения, пастырства в Галилее и Распятия. Как Иисус провел большую часть своей жизни, остается загадкой. В евангелиях об этом нет ни слова. Некоторые исследователи считают это самой притягательной проблемой в истории, другие полагают, что эта таинственность преднамеренная.

Но для путешественника, который, как и я, желает посетить все места, связанные с земным существованием Иисуса Христа, фрагментарность евангельского повествования представляет изрядную трудность. Невозможно выстроить маршрут, основываясь на хронологической последовательности событий. Единственно доступное решение — избрать за отправной пункт Вифлеем, затем Назарет как место, где Иисус провел детство (как говорит Лука, там «младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости» ³¹ ), потом побережье Галилейского озера как центральный участок всех путешествий, а затем Иерусалим, где можно воссоздать в воображении красочную и хорошо документированную историю Распятия.

Именно так я и собирался поступить. Этот путь привел меня во многие места, не упоминающиеся в евангелиях в качестве пунктов, которые посещал Иисус. Но кто может сомневаться: если бы у нас было полное описание Его странствий вдоль и поперек страны, мы бы узнали еще о тысячах пройденных Им троп, ныне нам неведомых.

Дорога была похожа на любую другую в Палестине. Над ней — раскаленный небесный свод. Стрекотание цикад в оливковых рощах задавало постоянный ритм, созвучный жаре.

Дорога была белой от известняковой пыли, эта мучнистая пыль поднимается в воздух облаками из-под копыт ослов; но мягкие стопы верблюдов, безмолвно, словно тени, проходящих своим путем, ее почти не тревожат. С обеих сторон видны белые каменные стены, а за ними тянутся каменистые террасы, засаженные оливами, которые кажутся белыми силуэтами на фоне темного неба. Маленькие коричневые ящерицы с лягушачьими головами мелькают в расщелинах между камнями. Они выбираются на поверхность, чтобы погреться на солнце, замирая неподвижно, будто превращаясь в часть камня, только горло быстро-быстро пульсирует. Иногда мне удается пройти всего в ярде от них, возникает ощущение, что я могу даже прикоснуться к их спинам оливковой веточкой, но они исчезают в пыли мгновенно, со скоростью вспышки.

Жар создавал нервное напряжение, охватывавшее весь этот мир. Любой звук кроме стрекота цикад казался вторжением, а их пронзительный треск сливался с самой жарой. Мальчик-пастух на холме издал сигнал в рожок — рваную, неровную мелодию без начала и конца, восходящую, а потом нисходящую последовательность почти случайных нот, отдаленно напоминающую шум водопада. А белая дорога под солнцем вела дальше.

Как я уже сказал, дорога была похожа на любую другую в Палестине. Но одно отличало ее от всех остальных дорог мира. Это была дорога в Вифлеем.

Шагая по ней, я начинал понимать, что путешествие по Палестине отличается от путешествий по другим частям света, потому что Палестина существует в нашем воображении задолго до того, как мы отправляемся в путь. С детских лет она формируется в нашем сознании, словно волшебная страна, так что порой трудно сказать, где граница между ними. Реальная Палестина всегда вступает в конфликт с Палестиной воображаемой, причем конфликт настолько жесткий, что многие не могут отказаться от воображаемой страны, не испытывая чувства тяжелой утраты. Вот почему некоторые люди возвращаются из Святой Земли в глубоком разочаровании. Они не способны — или не имеют желания — соотнести реальность и идеал.