И все эти люди воздевали руки в конце каждой строки, а потом наносили удары себе в грудь. У многих шла кровь, они издавали при ударах единодушный вздох; у других были пока лишь кровоподтеки, которые неминуемо грозили превратиться в раны; и когда они били себя в грудь, глаза их были устремлены вверх, лица бледны и в свете мерцающих огней выглядели пугающими масками, словно лики мучеников, которых ведут на казнь.

Общее впечатление армии военнопленных, совершенный ритм взмахов и ударов, точно рассчитанные вопросы и ответы, абсолютное подчинение лидерам представляли собой резкий контраст беспорядку знамен и качающимся лодкам-светильникам. Эти люди, наносившие себе удары в грудь, напоминали странные фигуры из ночного кошмара, а их фанатичные, застывшие взгляды отражали боль и муку, пережитую Хусейном, страдавшим от жажды и ран на равнине у Кербелы.

Глядя на сотни этих лиц и тел, старых и молодых, с волосатой или гладкой грудью, крепких, как быки, и сухощавых, бородатых и совсем юных, безбородых, я задумался о том, почему человеческие существа ведут себя подобным образом во имя спасения души, начиная с самых темных глубин древности.

Конечно, избиение собственного тела, разрезание его ножом — все эти сцены видел и пророк Илия на горе Кармель, когда жрецы Ваала «стали кричать громким голосом и кололи себя, по своему обыкновению, ножами и копьями, так что кровь лилась по ним» ⁴ . Автор одной из ветхозаветных книг мог называть этот обычай странным и диким, а столь диковинное выражение горя о погибшем Хусейне счел бы, наверное, последним вавилонским грехом. Когда я смотрел на эти лица и израненные тела, на проплывающие пятна света, я невольно чувствовал, что наблюдаю за древнейшей церемонией, известной еще с той поры, когда пылали алтари Ваала и Астарты, когда дымились жертвенники на вершинах зиккуратов.

Мимо нас прошло не меньше тысячи человек, и вид окровавленных торсов, звук песнопений и криков становились привычными и монотонными, так как каждая группа вторила предыдущей. Снова и снова я видел нарастающую и опадающую волну горя и страсти, а женщины стояли вдоль улицы или смотрели на проходящих из-за решетчатых ставней, и все они издавали тихий похоронный плач, который словно придавал сил бичующимся.

Последняя группа исчезла за поворотом, и я ощутил, что никогда в жизни не забуду это горестное «лил-хала, лил-хала», которое проникло в самые глубины моего мозга. Я встал, чтобы уйти. Хозяин дома включил свет и сказал, что неразумно бродить по улицам, пока шииты не дойдут до мечети. Эти добрые люди приготовили чай, принесли печенье и сладкий лимон; лишь около полуночи я двинулся в путь по темным безмолвным улицам, чтобы лечь спать.

Один из самых нелепых поступков в моей жизни — это путешествие на такси в Вавилон. Багдадский шофер понятия не имел о непримиримых противоречиях между его машиной и Вавилоном, постоянно наезжал на поребрик и сохранял непреклонную уверенность, что там можно нанять такси по особым ценам.

Руины находятся в 60 милях к югу от Багдада, и путешествие занимает от трех до четырех часов. Вначале дорога довольно хорошая, но вскоре становится все хуже и хуже. Я понял, что мы приближаемся к цели, когда машина пересекла единственное на пути железнодорожное полотно, тянувшееся по песку, и я заметил табличку на английском и арабском: «Станция Вавилон».

В книгах я не раз читал о сокрушительной роли времени, обрушившегося на самый могущественный город мира, но табличка-объявление превращала его в образ нашей цивилизации. То, что называли «краса царства, гордость халдеев» ⁵ , теперь превратилось в «станцию» — здесь местный поезд издает громкий свисток, и это кажется мне самым горьким из осуществившихся пророчеств Исаии.

Когда мы проехали дальше, я увидел с обеих сторон песчаные насыпи, ярко сверкавшие в полуденном солнце: некоторые из них были достаточно велики, чтобы заслужить название холмов, другие представляли собой низкие дюны, а остальные были всего лишь скромными перепадами уровня земли. Но на мили вокруг повсюду, где простирались эти поразительные руины, почва была выжжена, и это служило еще одним печальным напоминанием о минувшей славе Вавилона. Итак, это был город Висячих садов, одного из семи чудес света. Колесницы, запряженные четверкой коней, могли свободно проехать по его стенам; на одном только алтаре каждый день возжигали благовоний на тысячу талантов. Я в изумлении смотрел на то, что осталось, вспоминая слова человека, который пытался отговорить меня от поездки в Вавилон: «Там нечего смотреть, вы пожалеете, что приехали».

Но еще не выходя из машины я понял, что в жизни не видел ничего более впечатляющего и ужасного. Если это называется «нечего смотреть», то трудно представить себе, что в мире может дать больше пищи для воображения.

Я поднялся на песчаный холм, внутри которой покоились обширные остатки раскопок немецких археологов, проходивших здесь с 1899 по 1917 год. Сначала трудно разобрать, что это такое, поскольку впереди простирается несколько акров бурых стен из сырцового кирпича, разрушенные арки, первые этажи и подвалы домов, и все это в таком хаосе, что только опытный архитектор сможет уверенно определить, что и где находится. Дворец и лачуга, стена и проезжая дорога — все в одинаково мертвенном виде. Но одна часть руин все еще хранит истинное величие: великие Ворота Иштар, построенные в Вавилоне по приказу Навуходоносора. Их пилоны поднимаются на сорок футов, а фигурные кирпичи сохраняют рельефы 152 разных животных, по большей части представленных в натуральную величину, чередующихся с рядами быков и драконов, некогда покрытых великолепной эмалью, но теперь оголенных до глиняной основы.

Какое же это замечательное открытие! Нет более печального зрелища, чем сырцовые кирпичи одного размера, одного тусклого цвета, то образующие участок стены, то рассыпающиеся по ровной земле, медленно превращаясь в прах, из которого они были созданы. Даже обычные прямоугольные кирпичи здесь отличного качества и отменной красоты. Глядя на это обширное пространство, покрытое вавилонскими кирпичами, я задумался о том, так ли прекрасны были сложенные из них здания, как нам рассказывают. Однако сохранившиеся на Воротах Иштар быки и драконы не оставляют сомнения в том, что так и было. Быки ступают с изяществом и бодростью молодых коней, вычищенные и подстриженные, как французские пудели. От головы до хвоста вдоль хребта, а также под челюстью, под животом и на груди шерсть у них подбрита, мягко ложится на бедрах, образует небольшую кудрявую челку, в которую вплетены бусины или драгоценные камни. Что же это за чудесные животные; не такие массивные, как изображения египетского бога Аписа, не такие фантастические и снабженные человеческим торсом, как культовые изображения Ассирии, но гордые, сильные, молодые, шагающие вперед поутру и способные вынести на себе вес широких ворот в пять пролетов? Я думаю, быки на Воротах Иштар — самые прекрасные образцы вавилонского искусства.

Их спутники, драконы, которых называли сирруш,исполнены столь же великолепно, но они не так привлекательны, поскольку мы не знаем таких животных. Вероятно, они изображены здесь, чтобы пугать персов и мидян. Сирруш есть комбинация змеи, рыси и орла: голова, тело и хвост покрыты змеиной чешуей, передние лапы — от рыси, а задние ноги, оканчивающиеся когтями, — как у хищной птицы.