Думаю, самая привлекательная пара, которую можно встретить в египетских гробницах, — это Рамос и его прелестная маленькая жена Курна. Они вместе сидят на пиру. Она положила левую руку на плечо мужа, а правой сжала его ладонь в нежном и страстном жесте; такую очаровательную позу можно часто увидеть на изображениях супружеских пар Древнего Египта. Он держит символ своего общественного положения — деревянный жезл, и оба супруга спокойно смотрят вперед, на гостей.

Они кажутся прекрасной парой, образцом супружеских отношений, дошедшим до нас с 1300 года до н. э. Вплоть до времен раннего христианства мы много раз видим такие пары на стенах гробниц; они сидят с достоинством, и, если высшие властители Египта после смерти оказывались в предназначенных им сферах, несомненно, в загробном мире нашлось место и для таких людей, как Рамос и его жена.

Мне представляется странным, что туристы проводят долгие часы в жарких и душных гробницах царей в Фивах, вместо того чтобы насладиться сценами обычной, повседневной жизни в менее известных, но таких замечательных гробницах простых людей.

Когда я вышел из гробниц Курны, глаза мои не сразу привыкли к свету, но я заметил, что ко мне бегут какие-то люди. Тот, кто подбежал первым, сунул мне что-то в ладонь. Я посмотрел вниз и увидел, что держу руку мумии. Понятия не имею, кому она принадлежала, была ли она некогда прекрасной или уродливой: я хотел только одного — как можно скорее избавиться от нее. Она была сухой, черной и когтистой, а еще большее впечатление аномальности ей придавало отсутствие одного пальца.

Человек, который принес эту руку, отказывался брать ее назад, убежденный, что чем дольше я продержу ее, тем больше шансов у него получить шиллинг (дескать, я отдам предпочтение его товару перед прочими, которые энергично подсовывали старые и молодые люди, обступившие меня плотным кольцом). Размышляя, что же делать, я обратил внимание на человека, который казался очень старым, коричневым, высушенным, страшным, как мумия; он медленно шел в мою сторону, опираясь на палку. Хотя глаза его были закрыты — вероятно, он был слеп, — он точно находил путь по усыпанной камнями земле, а когда приблизился, то без труда проложил дорогу в толпе торговцев, нанося яростные удары посохом по ногам людей. Несколько детей с завыванием отбежали в сторону, но я заметил, что никто из получивших удар не выразил возмущения или неудовольствия: так велико на Востоке почтение к старости.

Старик явно хотел сказать мне нечто важное. В нескольких ярдах от меня он остановился и медленно открыл глаза; они были совершенно белыми. Меня охватило желание оказаться как можно дальше от этого ужасного старца, но я ждал. Он медленно сунул руку за пазуху и извлек из-под рубашки кусок гроба. Было жутко видеть, как старик, похожий на мумию, пытается продать мне кусок гроба; я ощутил отвращение, доходящее до тошноты, от этой дикой и омерзительной торговли реликвиями из гробниц и готов был распространить это чувство и на почтенных археологов, и на всех тех, кто роется в мертвых останках Древнего Египта в поисках столь кошмарных объектов.

Я посмотрел на руку мумии, которая все еще была у меня, и решил купить ее за шиллинг и захоронить где-нибудь или избавиться иным образом, одновременно исключив ее из цепочки убогой торговли. Моя покупка, судя по всему, удивила толпу, в особенности того, кто продавал эту руку, и все торговцы мгновенно исчезли в песчаных холмах, громко перекрикиваясь по дороге, оставив рядом со мной только ужасного старика, который словно не понимал, что происходит, и по-прежнему протягивал кусок желтоватого деревянного гроба.

У меня не было газеты, чтобы завернуть руку мумии, и, когда я попытался засунуть ее в карман, она зацепилась за край одежды и никак не хотела попадать внутрь. Я уже сожалел, что купил ее. Похоронить руку там, где я находился, или забросить за скалу было бессмысленно, ее отыскали бы вновь через пару часов и снова начали бы предлагать туристам. Ничего не оставалось, кроме как расхаживать с рукой мумии в ладони, высматривая подходящее место для ее захоронения.

Я обещал выпить кофе с шейхом Курны, а поскольку не мог представить себе, как явлюсь в дом самого важного человека в деревне со зловещей реликвией в руках, я подумал, что самый лучший способ — не давать никаких объяснений, а вести себя так, словно я имею привычку носить при себе подобные вещи. Шейх провел меня в пустую комнату на первом этаже дома. В ней кишмя кишели живые существа. Разгуливала компания куриц, на мой взгляд, как-то слишком задумчиво и неспешно; сверчки выдавали громкие рулады в стенах; череда муравьев демонстрировала нечто вроде военной экспедиции в Афганистан, уверенно прокладывая путь по неровностям пола, которые по отношению к росту насекомых были настоящими горными массивами. В углу виднелись стволы пальм, которые служили балками, и там стрижи устроили гнездо, напоминавшее обликом маленькую желтую губку. Птица поминутно влетала в комнату, мелькала у нас над головами, на секунду зависала у гнезда, а потом опять уносилась в солнечные просторы.

Босоногий мальчик внес поднос с турецким кофе, и, пока я угощался своей порцией, в углу что-то зашевелилось (что именно — не уверен). Присмотревшись получше, я увидел совершенно необыкновенную мышь, размерами вчетверо больше английских мышей, с палевым мехом такого нежного, благородного тона, который я встречал только в костюмах королевских кучеров. У нее были большие, почти идеально круглые уши, а общий облик порадовал бы всех поклонников Уолта Диснея. Я поразился тому, что существо величиной с крысу, родственное этому грызуну, может сохранять типично мышиное очарование. В ней не было ничего неприятного и специфически крысиного. Она жизнерадостно пробежалась по комнате, словно заводная машинка на колесиках, деловито поводя носом, оглянулась вокруг с весьма умным видом, а потом исчезла. Шейх заметил мой интерес к мыши, но промолчал, точно так же, как обошел молчанием руку мумии, лежавшую между нами на диване.

Мы просто сидели и потягивали кофе в прохладной, затененной комнате, и я спросил, встречал ли он Абд эр-Расула Ахмада. Хозяин пристально взглянул на меня, потому что из приятной банальности вежливого общения я вернул его в реальный мир, затронул смертельный эпизод из истории Курны. Он ответил, что хорошо помнит Абд эр-Расула, которому было уже около 90 лет, а также и мать старца, ту, что передвигалась, опираясь на две палки, и умерла в возрасте 110 лет. История Абд эр-Расула из Курны, на мой взгляд, одна из самых романтичных в Египте.

Чуть больше шестидесяти лет назад туристам в Луксоре потихоньку продали целый ряд замечательных памятников древности. Многие из них имели отношение к царям и царицам Египта, мумии которых на тот момент не были найдены. Власти поняли, что кто-то сделал открытие выдающейся важности, и послали наблюдателей в район захоронений. Наибольшие подозрения вызвала одна арабская семья, проживавшая в старой гробнице Курны с XII века. Аресты не помогли вытянуть из них фамильную тайну, но, как это обычно бывает на Востоке, нашелся один человек, который во всем признался, и история вышла наружу.

Выяснилось, что однажды летом 1871 года Абд эр-Расул Ахмад шел по горам за Дейр эль-Бахари и наткнулся на шахту, уходившую под землю футов на сорок. Спустившись в нее, он увидел туннель, тянувшийся на сто двадцать футов в глубину гор. Он прополз вдоль всего коридора и оказался в просторной камере, вырубленной в скале. В свете факела он увидел такое, что у него дыхание перехватило: даже он, потомок многих поколений грабителей могил, не мог вообразить подобную сцену в самых оптимистических мечтах. Пещера была до самого свода заполнена гробами, мумиями, погребальной мебелью, украшенной золотом, которое тускло мерцало в бликах огня. В тот момент он не знал, что по чистой случайности нашел секретное укрытие царских останков, устроенное жрецами для тридцати мумий в 966 году до н. э. в надежде спасти их от грабителей могил, действовавших в Египте уже в древние времена.