КСТАТИ:

«Если каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым во всякое время подвержена наша жизнь, то нас объял бы трепет...»

ФАКТЫ:

«Харьковский Листок» № 1279 12 декабря 1903 года.

ЖЕНЩИНА — УБИЙЦА

Пристав 5-го участка г.Сивилов и надзиратель Вышетравский предъявили торговцам Благовещенского базара окровавленную корзину на предмет указания лица, которое бы покупало у них эту корзину. От торговца Г. Н. Букина, торгующего против Благовещенской церкви, они получили заявление, что корзина эта куплена у него 9 декабря двумя неизвестными женщинами. Одна из них была в шляпе, другая в платке. Разговаривая между собой, младшая называла старшую мамой. Женщина постарше спросила Букина; «Выдержит ли корзина тяжесть трех-четырех пудов?» Тот ответил: «Не только три-четыре пуда, а и вас». Спрашивавшая была очень плотная на вид и высокого роста. Поэтому торговец, улыбаясь, так и возразил ей. Лица обеих женщин он заприметил хорошо.

Между тем стало известно, что харьковский мещанин Андрей Яковлевич Бурыкин, проживавший с сожительницей своей Анной Ивановной Коневцовой по Грековской улице, в доме № 16, не имевший определенных занятий и часто пьянствующий, около двух месяцев тому назад бесследно исчез.

Явилось невольное подозрение, не он ли сделался жертвой этого преступления.

Полицеймейстер г. Бессонов командировал туда, в дом № 16 по Грековской улице, помощника пристава Волкова и околоточного надзирателя Дементьева. Как оказалось, Коневцова перебралась на другую квартиру в д. № 4 по Васильевскому въезду. Дворник старой квартиры немедленно был отправлен в сопровождении надзир. Барановича в трупный покой для опознания, как предполагалось, трупа пропавшего Бурыкина. Дворник не признал в предъявленном трупе Бурыкина. Между тем Волков и Дементьев, пригласив с собой торговца Букина, отправились в д. № 4 по Васильевскому въезду. Там действительно оказались проживающими Анна Коневцова с дочерью Федорой. Последние признаны Букиным за тех именно женщин, которые купили у него 9-го декабря корзину за 1 р. 15 коп. Это обстоятельство послужило поводом к задержанию их. Коневцовы были немедленно препровождены в управление, где допрашивались лично г. полицеймейстером. Старшая, Анна Коневцова, при допросе была очень бледна, заметно волновалась. Дочь ее была в более спокойном состоянии. Анна Коневцова вначале утверждала, что торговец Букин обознался, и корзину покупали не они, но после продолжительных увещаний сознаться, что могло бы послужить смягчающим вину обстоятельством, Анна Коневцова, наконец, чистосердечно созналась г. Бессонову в убийстве своего сожителя Бурыкина.

По ее словам, сошлась она с Бурыкиным лет 7 тому назад. Жили они скверно. Он постоянно пьянствовал, являлся домом в нетрезвом виде, ссорился и дрался с ней часто, но она, будучи довольно здоровой женщиной и при том вспыльчивой, никогда не спускала обид. Бурыкин определенных занятий не имел, занимался будто бы кражами, за что отбывал в тюрьме несколько раз наказание. Месяца два тому назад он пришел к ней на квартиру вечером, был при этом пьян. Она гнала его, говорила, что пьяных терпеть не может, но Бурыкину удалось все же испросить позволения переночевать в ее квартире. Дочери дома не было. Уложились спать они в одной комнате. Лампа была потушена. По прошествии минут 10 она слышит сначала осторожные шаги, а затем звук, обычный при разрезании ножом веревки. Коневцова его окликнула: «Ты чего, пьяница, блукаешь здесь и не даешь мне спать!» Он отвечал: «Пить хочется на похмелье, ищу воды». «Ты хорошо ведь знаешь, где стоит вода,— сказала она,— ступай и напейся!» После этого в комнате наступила тишина... Коневцова, начавшая было дремать, вдруг почувствовала, что рука ее и шея обматываются довольно туго веревкой. Коневцова, обладая физической силой, в один миг освободила себя от петли и поймала в темноте Бурыкина, который собирался ее удушить. Страшная злоба охватила Коневцову, которая на свой счет кормила и одевала его 7 лет. «Это что же, такая благодарность мне за мои к тебе благодеяния?» — закричала она и добавила при этом крепкое словцо по адресу Бурыкина. После непродолжительной в темноте борьбы Коневцовой удалось несколько раз туго обмотать веревкой вокруг шеи Бурыкина, которого она при этом свалила на пол. Тот, падая, случайно наткнулся лицом на какой-то острый предмет, и глаз у него оказался совершенно вышибленным, а переносица разбитой..

Зажегши лампу, Коневцова сначала зачем-то привязала задушенного к ножке кровати. Затем, убедившись, что он мертв, отвязав его, но не освобождая из петли, втащила его в пустой сундук, заперла его на ключ, а сундук поставила под кровать.

Таким образом, труп оставался у нее на квартире по Грековской улице в доме № 16 около месяца. Коневцова долго обдумывала, куда бы его деть, стала выжидать появления снега, чтобы хорошо запрятать труп сожителя, а снега, как назло, все нет и нет. Перебралась Коневцова на другую квартиру по Васильевскому въезду, забрав с собой и сундук с трупом. Она поставила его в сарай и все ждала случая.

Временами она раскаивалась в убийстве сожителя, и она часто по ночам заходила в сарай, садилась на сундук и плакала...

Наконец, 9-го декабря она с дочерью отправилась на Благовещенский базар, где купила у торговца Букина плетеную корзину-коляску. Вечером того же дня уложила труп в мешок, куда положила и приготовленное для погребения платье, а также 10 руб. денег, потащила его в корзине через реку в Гончаровский переулок, где, заметив, что калитка дома № 5 была растворена, бросила мешок с трупом в угол двора, а корзину забросила в соседний двор.

На следующий день она вместе с дочерью и была задержана чинами полиции.

Коневцова положительно утверждает, что дочь ее в задушении Бурыкина вовсе не участвовала, и, будто бы, ничего об этом до сей поры не знала. Насколько справедливо это и все вообще заявленное, выяснится по окончательном расследовании этого далеко не заурядного дела.

Анна и Федора Коневцовы заключены под стражу и переданы в распоряжение судебного следователя 3-го участка гор. Харькова, которым производится по настоящему делу следствие».

(Из материалов Московского губернского суда. 1927 г.)

* А., 46 лет, крестьянка.

Обвиняется в подстрекательстве и соучастии в убийстве мужа.

В плане наследственности можно отметить туберкулез по материнской линии и заболевания сердечно-сосудистой системы — по отцовской.

А. была пятым ребенком в семье. Росла веселой, живой, шаловливой.

В девятилетием возрасте она лишилась отца, а еще через два года — матери. По ее словам, кончины родителей не вызвали у нее глубоких душевных переживаний: «Глупа, должно быть, была, даже не плакала».

А. перешла на воспитание к старшему брату, который к тому времени был уже женат.

Девочка была послушной, терпеливой и работящей. В школу ее не отдавали, видимо, предпочитая использовать в качестве даровой домашней работницы.

В 17 лет начались менструации, временами неправильные.

Когда ей исполнилось 20 лет, А. выдали замуж за пожилого крестьянина из соседнего села. Замуж ей идти не хотелось, она долго плакала, но перечить брату и снохе не посмела.

Семейная жизнь сложилась неудачно. Материальный недостаток усугублялся еще и тем, что муж фактически содержал всю свою близкую родню — хронических алкоголиков, которые постоянно придирались к А. по любым поводам.

Муж также сильно пил и забросил хозяйство.

У А. было 11 беременностей. Две из них закончились выкидышами из-за побоев мужа. Дети рождались хилыми и болезненными. Шестеро из них умерли потому, что ей нечем было их кормить: «Попищат, попищат, да и помрут». В живых осталось трое сыновей: старшему (к моменту криминального акта) было 17 лет, второму — 13 и младшему — 11 лет.

А. часто убегала к родным и жаловалась на постылую жизнь. После мобилизации мужа жить стало гораздо легче. А. работала, завела корову, даже посылала мужу регулярные посылки в армию. Возвратившись, муж продал корову и купил лошадь, которая вскоре издохла.

Семья подошла к грани полного обнищания. Возобновились скандалы. Муж пропивал домашние вещи. Кроме того, он проявлял крайнюю сексуальную невоздержанность, требовал половых сношений даже в присутствии детей.

И вот тогда А. приходит в голову мысль об убийстве мужа. Она обсуждает этот вопрос с детьми. Те ее горячо поддерживают: «Без него нам будет хорошо жить, как прежде».

12 февраля 1923 года муж в присутствии детей повалил А. на кровать и грубо овладел ею, после чего начал жестоко избивать. Старший сын схватил топор и ударил отца обухом в висок.

Когда тот упал на пол, он нанес ему еще несколько ударов.

Ночью А. вместе с сыном утопила труп в реке.

Соседям она сказала, что муж уехал в Москву.

При аресте мать и сын сознались в убийстве. А. держится спокойно, даже несколько отрешенно. Психических отклонений не наблюдается.

* Е., 45 лет. Из крестьян.

В Москве живет 22-й год, неграмотная. До последнего времени работала уборщицей.

Обвиняется в убийстве мужа Отец — алкоголик, умер в 35 лет. Мать — мягкая, добрая, уравновешенная женщина.

Е. в детстве росла послушной, аккуратной девочкой. Охотно помогала матери по хозяйству.

В 16 лет Е. была насильно выдана за 45-летнего вдовца. Прожила с ним 7 лет, без устали работая и воспитывая его малолетнюю дочь от первой жены. Муж обращался с Е. грубо, часто бил ее, и когда он умер, она вздохнула с облегчением.

Забрав с собой падчерицу, Е. переехала в Москву.

Здесь она вскоре вновь вышла замуж, но брак официально не оформляла.

Была она крайне бережливой, почти скупой. Только один раз позволила себе роскошь пойти в зверинец, да и то потом долго корила себя за расточительность. Очень религиозна.

Мужу не изменяла, была женщиной «уважительного» характера. Чрезвычайно склонна к приобретательству, всячески заботилась о создании домашнего уюта. Вино употребляет с 25 лет, но очень редко, как правило, не более двух раз в месяц, в дни получения зарплаты.

Выглядит значительно старше своих лет, сильно истощена.

В последнее время жила в двух небольших комнатах с мужем и падчерицей.

Муж сильно пил. В пьяном виде бывал агрессивен. Часто пропивал семейные деньги. Е., конечно, страдала из-за этого, но скандалов не устраивала. Эта семья вообще жила довольно замкнуто, по крайней мере, до тех пор, пока до Е. не дошли слухи о том, что ее муж «балуется» с падчерицей. Поначалу она не верила, считая эти слухи беспочвенными, но потом, присмотревшись, убедилась в их справедливости.

И тогда разразился ужасный скандал, который открыл нескончаемый ряд последующих конфликтов.

8 августа 1926 года муж утром ушел на работу (Он служил сторожем на Брянском вокзале).

Е. ввиду того, что было воскресенье, была дома. Она выпила у соседок немного вина, прилегла в своей комнате и уснула.

Пришел пьяный муж, полез рукой под подушку, где Е. прятала деньги, взял восемь рублей и ушел. Через некоторое время он вернулся и попытался положить на место два рубля, которые он не успел пропить.

Е. проснулась, вскочила с постели и начала шарить по карманам мужа в поисках денег, но их там не оказалось, и ее рука наткнулась на складной нож. Она вынула нож из его кармана и спросила: «Меня, что ли, зарезать хочешь?»

Муж резко ответил: «У одного мужа двух жен не бывает, два черта в одном болоте не плещутся!»

Е., обезумев от гнева, открыла нож и всадила его в грудь мужа. Тот стал медленно оседать на пол. Е., вынув клинок из раны, увидела на нем кровь и дико закричала. О том, что именно ощущала в тот момент, помнит плохо. Говорит, что убивать мужа не собиралась. Психически нормальна.»