Алекс потянулась к нему, торопливо начала расстегивать его рубашку, оторвав при этом пуговицу. Он едва дышал и все–таки отстранился от нее, поднялся на ноги.

— Скотт!

Голос выдал ее — напряженный, чуть–чуть испуганный.

— Время выбираю я, моя радость. — Он уже сорвал с себя рубашку, расстегнул молнию на джинсах, оставшись в одних темно–синих плавках.

Его тело поражало скульптурной красотой. Алекс не могла оторвать от него глаз. Его мощь еще более усилила ощущение, что без него она не живет по–настоящему.

Он снова склонился к ней, глядя в ее затуманенные золотистые глаза. Алекс — средоточие его жизни. Как она желанна ему даже сейчас! Но ведь красота и опасность только усиливают страсть.

Горькая истина.

Что бы ни случилось, ее тело вспомнит его, узнает своего господина и повелителя. Она бросила его, ушла и не оглянулась назад. Но сейчас в нем пылает прежний пожар, который годы так и не сумели загасить. Ее аромат витает в воздухе, словно благоухание какого–то экзотического цветка, опьяняя и подчиняя.

Он медленно, обдуманно доводил ее до безумия своими ласками, наслаждаясь звуком ее прерывистого дыхания, невольной дрожью ее тела всякий раз, как касался чувствительных мест.

— Я умру, если ты не придешь ко мне, — простонала она.

Скотт не ответил. Она не умрет. Хрупкая Алекс на самом деле очень сильная. Он сдерживал бешеный бег своей собственной крови, хотя это давалось ему ценой невероятных усилий.

И вдруг она заплакала. Тихо, почти неслышно. Настоящимислезами.

Почему? Бог свидетель, она сама отказалась от него.

Он не мог спокойно смотреть на это.

— Алекс, не надо! — Он снял языком блестящую слезинку.

— Не отвергай меня, Скотт. Я этого не вынесу.

Ее чудные губы вздрагивали. Голос звучал так беспомощно…

Остатки самообладания покинули его. Ликуя, он подсунул руку ей под спину, приподнял ее, притянул к себе, и они начали пламенный танец любви, наконец соединивший их. Все эти дни, месяцы, годы… Разве от настоящей любви можно убежать? Невозможно, как нельзя убежать от самого себя.

Он хотел сказать ей о том, что любит ее, что без нее его жизнь пуста и безрадостна, но проклятая гордость все еще держала его в своих тисках. Он только поцеловал ее, крепко, грубо, до обморочного восторга. Огромная волна подхватила его и понесла и обрушила в бездну, бездну сказочного блаженства.

Ничто не может с этим сравниться. Ничто на свете.

— Алекс, — шептал он снова и снова, но ее нежные, страстные губы закрыли ему рот.

— Целуй меня. Целуй меня, — просила она как в лихорадке. Ее душистые волосы рассыпались, оплели его нежной шелковой сетью.

Разве мог он отказать ей? Никогда… никогда.

На конец месяца в поместье Мейн–Ройял был намечен матч–реванш с обедом и танцами. Винни благополучно сдала в издательство свою последнюю книгу и теперь могла целиком посвятить себя хлопотам по дому. Нужно было разместить игроков вместе с женами и подругами, большом доме было двенадцать спален, кроме того, можно было использовать окружающие его бунгало. Питер уступил для такого случая свою спальню и переселился в общежитие для рабочих.

Валери, по своему обыкновению, предупредил Винни, что приедет на несколько дней раньше. Ее родители улетели на курорт в Таиланде, и ей было одиноко. Кроме того, она вызвалась помочь Винни в подготовке праздника. Во всем, что касалось игры в поло, Валери чувствовала себя в своей стихии. Она намекнула Винни, что это будет своего рода генеральная репетиция перед тем, как сделаться полновластной хозяйкой Мейн–Ройял. На самом–то деле Винни совершенно не нуждалась в ее помощи. Она уже много лет вполне успешно занималась организацией приемов в усадьбе, но Валери ясно дала понять, что этим временам приходит конец.

— Так что же ты наденешь, солнышко? — спросила Винни у Алекс однажды утром, когда они обсуждали меню праздничного обеда. Уже было решено подать к столу мясо, на закуску — восхитительные «жучки» — маленькие омары из Моретон–Бей в коньячном соусе — и салат из лапши с крабами.

— Да у меня с собой ничего особенного и нет, — ответила Алекс, продолжая перелистывать поваренную книгу. Она остановилась на странице, где были изображены спагетти «волосы ангела», завернутые в ломтики тасманийской копченой лососины.

— Поэтому я и спрашиваю. Нужно купить тебе что–нибудь новое. Или послать за твоими вещами?

— Ах, Винни, я никого не стремлюсь поразить нарядами, — рассеянно ответила Алекс. — Может, я надену свое шелковое платье янтарного цвета? Все его хвалят.

Она подвинула к Винни поваренную книгу, показывая спагетти с лососиной.

— Просто роскошно. Я имею в виду платье, а не лососину. Но, по–моему, тебе нужно что–то новое, очень–очень хорошенькое, чтобы отпраздновать твое выздоровление.

— До полного выздоровления еще далеко, — возразила Алекс.

— Что за пессимизм, дорогая? Это на тебя не похоже!

— Приходится смотреть фактам в лицо, Винни.

— Но что же ты будешь делать, если не сможешь вернуться в балет? — озабоченно спросила Винни.

— Да, Алекс, скажи нам. Меня это тоже чрезвычайно интересует. — Скотт неслышно подошел к ним и встал за спиной Алекс.

— Я подумаю об этом, когда придет время.

— А может, стоит подумать уже сейчас?

Он перешел на другую сторону и уселся в кресло напротив — воплощение мужественности и энергии.

— Когда соберусь, дам тебе знать.

Алекс рассердилась и отвечала резко, и все–таки никогда еще она не казалась ему такой прекрасной — и такой далекой.

— Питер говорит, что твои дела идут просто замечательно.

— Так и есть. Моя нога уже вполне пригодна для обычной жизни. Все решится, когда я снова попробую танцевать.

Скотт стал утешать ее:

— Не бойся ничего, Алекс. Ты сможешь. В конце концов, балет — вся твоя жизнь.

Смысл его слов был совершенно ясен.

— Дорогой, ты успеешь выпить чашечку кофе? — поспешно вмешалась Винни.

— Кофе — это замечательно! — Скотт заложил руки за голову и вздохнул. — Придется уволить Харгрейва. Я снова и снова давал ему шанс, но ничего из этого не вышло. Он только мутит мне людей.

— Кажется, у него были хорошие рекомендации, — нахмурилась Винни.

— Может, он сам их написал, — предположила Алекс, вспомнив Харгрейва. Мощный мужчина лет тридцати, грубоватый, по–своему даже красивый, со злыми глазами.

— Думаешь, меня так просто обмануть? Я связался с фермой, где он раньше работал. Там сказали, что он хорошо знает свое дело, но забыли упомянуть о его мерзком характер. Да еще и деньги стали пропадать. Раньше у нас такого не бывало.

— Ну так выгони его, и дело с концом, — сказала Винни, вставая. — Пойду попрошу Эллу приготовить чаю и кофе. Нам повезло — я видела она что–то пекла сегодня утром.

— А где Питер? — спросил Скот, когда они с Алекс остались одни. — Он от тебя не отходит. — Скотт был уже сыт по горло этим молодым человеком с его очевидной влюбленности в Алекс.

Она нетерпеливым жестом отвел прядь волос со лба.

— Пожалуйста, не начинай все сначала

— Дорогая, ты могла бы сейчас опять валяться в больнице.

— Скажи, Скотт, я очень тебя раздражаю.

Она хотела встать, но Скотт удержал ее.

— Прости. Зря мы тогда ночью…

— А мне показалось, что было восхитительно, — вырвалось у Алекс.

Скотт внимательно посмотрел на нее, увидел, что она расстроена,

— Ну почему мы мучаем друг друга? — спросил он серьезно.

— Ты мне дороже всех на свете.

Скотт замотал головой.

— Не надо этой туфты, Алекс. Когда поедем кататься верхом?

Она ответила:

— Когда пригласишь.

— Ты давно не видела лагуну Голубой Леди. Она сейчас вся в кувшинках. Есть на что посмотреть. Поехали завтра утром, до жары?

— С удовольствием. — Алекс помолчала. — Скотт, нам нужно поговорить, — решилась она, наконец.

— О чем? Ты поедешь к своему врачу, он даст «зеленый свет», и ты пулей помчишься к себе в театр.