– Что-то не так? – Она, как всегда, тонко чувствовала его состояние.

– Все нормально, – солгал он.

– Капелька головной боли от рома в эгноге?

Роберту досаждало не похмелье, а очень неприятное ощущение, что ему предстоит потерять Джулию. В этом враждебном мире появилось что-то ужасное и поставило перед собой цель – забрать ее у него. В их семье оптимистом был он, а потому обычно не испытывал дурных предчувствий, вот почему от этого по спине у него побежал холодок.

– Бобби? – Она нахмурилась.

– Болит голова, – заверил он жену.

Наклонился и нежно поцеловал глаза, потом снова, заставив ее закрыть их, чтобы она не могла видеть его лицо и озабоченность, которую он никак не мог скрыть.

Позже, приняв душ и одевшись, они наскоро позавтракали: сдобные булочки с малиновым джемом, по половинке банана, черный кофе. На работу они не собирались. Короткий разговор с Клинтом Карагиосисом подтвердил, что подготовка итоговых документов по договору «Декодайн» идет своим чередом и практически завершается, а никакие другие дела не требовали их срочного вмешательства.

Их «сузуки-самурай» дожидался в гараже, и настроение Бобби, как только он увидел этот маленький спортивный пикап с приводом на все четыре колеса, сразу улучшилось. Перед Джулией покупку «самурая» он оправдывал двойным предназначением автомобиля, как для бытовых нужд, так и для отдыха, особенно напирая на более чем приемлемую цену, но на самом деле хотел его купить, потому что знал: сидеть за рулем «самурая» – одно удовольствие. Обмануть ее Бобби, само собой, не удалось, но возражать против покупки она не стала, потому что у нее тоже сразу возникло желание поездить на этой компактной, но мощной машине. Но на этот раз она уступила ему место за рулем, хотя он и предложил, чтобы «самурай» повела она.

– В прошлую ночь я уже наездилась, – ответила Джулия, устроившись на пассажирском сиденье и пристегнувшись ремнем безопасности.

Сильный ветер кружил по улицам опавшую листву, сучки, обрывки бумаги, другой неопознаваемый мусор. Пыльные дьяволы налетали с востока, набрасывались на каньоны и заросшие кустарником склоны холмов, на которых трудолюбивые строители округа Ориндж еще не успели построить тысячи практически одинаковых деревянных оштукатуренных домов, олицетворяющих калифорнийскую мечту. Деревья гнулись под резкими порывами ветра, который дул в сторону океана на западе. От ночного тумана не осталось и следа, день выдался ясным, и с холмов не составляло труда разглядеть остров Каталина, который лежал в двадцати шести милях от побережья.

Джулия вставила в проигрыватель сиди Арти Шоу, и тут же салон автомобиля наполнила мелодия «Начала начал». Мягкое звучание саксофонов Леса Робинсона, Хэнка Фримена, Тони Пастора и Ронни Перри удивительным образом противостояло хаосу и полному отсутствию гармонии порывов ветра, налетающих с гор Санта-Аны.

Из Оринджа Бобби поехал на юго-запад, к прибрежным городам, Ньюпорту, Корона-дель-Мар, Лагуне, Дана-Пойнт. Вдоль дорог изредка встречались апельсиновые сады, которые и дали название округу. Раньше они занимали куда как большую территорию, но отступили под напором городов, дорог и торговых центров.

Джулия становилась все более разговорчивой по мере того, как росло число оставшихся позади миль, но Бобби знал, что ее улучшающееся настроение наигранное. Всякий раз, когда они собирались навестить ее брата Томаса, она старалась взбодрить себя. Она любила Томаса, но, когда видела его, у нее разрывалось сердце, вот ей и приходилось заранее готовить себя к тому, чтобы в его присутствии демонстрировать исключительно веселье и радость.

– Ни облачка на небе, – заметила она, когда они проезжали мимо старого фруктоперерабатывающего завода «Ирвайн рэнч». – Прекрасный день, не так ли, Бобби?

– Изумительный.

– Ветер, должно быть, угнал все облака в Японию, и они сейчас громоздятся над Токио.

– Да. Прямо сейчас калифорнийский мусор сыплется на Гинзу.

Сотни красных лепестков бугенвиллеи, сорванных ветром, понесло через дорогу, и на мгновение «самурай» затерялся в этом алом «снегопаде». И в этом лепестковом вихре чувствовалось что-то восточное, может, потому, что они заговорили о Японии. Бобби не удивился, если бы на обочине дороги увидел женщину в кимоно, застывшую под лучами солнца.

– Даже при таком ветре здесь очень красиво, – щебетала Джулия. – Разве нам не повезло, Бобби? Разве нам не повезло в том, что мы живем в этом удивительном месте?

Зазвучал «Френези» Шоу, прекрасный образчик классического свинга. Каждый раз, слыша эту песню, Бобби без труда представлял себе, что попал в один из фильмов 1930-х или 40-х годов, сейчас обогнет угол, встретится со своим давним приятелем Джимми Стюартом, а может, с Бингом Кросби и они пойдут на ланч с Кэри Грантом, и Джин Артур, и Кэтрин Хепберн, а потом просто начнутся чудеса.

– В каком ты фильме? – спросила Джулия. Она очень хорошо его знала.

– Пока не решил. Может, в «Филадельфийской истории»[6].

К тому времени, когда они подъехали к интернату «Сиело виста», Джулия привела себя в необычайно приподнятое настроение. Она выпорхнула из «самурая», посмотрела на запад, широко улыбнулась горизонту, на котором встречались небо и океан, словно никогда не видела более впечатляющего зрелища. По правде говоря, с автомобильной стоянки действительно открывалась захватывающая дух панорама, потому что интернат «Сиело виста» стоял на обрыве в полумиле от Тихого океана, господствуя над длинной полосой золотых пляжей южного побережья Калифорнии. Бобби тоже повосхищался этим видом, ссутулившись и втянув голову в плечи, чтобы хоть как-то защититься от холодного, пронизывающего ветра.

Когда Джулия собралась с духом, она взяла Бобби за руку, крепко сжала ее, и они вошли в дом.

Интернат «Сиело виста» был частным заведением, существовал без поддержки штата или федеральных властей и даже в архитектуре ничем не напоминал аналогичные заведения, находящиеся в ведении государства. Два этажа, персиковая штукатурка стен, выложенные белым мрамором углы, дверные коробки, перемычки над оконными проемами. Выкрашенные белой краской французские и простые окна сверху заканчивались величественными арками. Дорожки прятались в тени густой растительности, листочки которой под ветром шептались на разные голоса. Внутри пол выложили плитами из серого винила с персиковыми и бирюзовыми блестками, стены выкрасили в персиковый цвет с белой полосой у белого потолка, благодаря чему даже в коридорах создавалась атмосфера уюта.

Миновав входную дверь, они постояли в фойе, пока Джулия не достала из сумочки расческу и не причесала растрепанные ветром волосы. Еще одну остановку они сделали у столика регистратора, после чего направились в северный коридор первого этажа, где находилась комната Томаса.

Он занимал вторую от двери кровать, ближайшую к окнам, но не лежал на ней и не расположился в кресле. Когда они вошли в открытую дверь, он сидел за рабочим столом, общим для него и его соседа по комнате, Дерека. Склонившись над столом, вырезая ножницами фотографию из журнала, Томас одновременно казался громоздким и миниатюрным, толстым и тонким. Габариты тела никак не соответствовали эмоциональной хрупкости, и вот эта внутренняя слабость выходила наружу, показывая, что внешнее впечатление грузности и вроде бы силы обманчиво. Толстая шея, тяжелые круглые плечи, широкая спина, мощные короткие руки и ноги придавали Томасу схожесть с гномом, но, когда он поворачивал голову, становилось ясно, что природа не подарила ему хитрое и смышленое лицо сказочного существа. Нет, лицо Томаса свидетельствовало о жестокой генетической судьбе и биологической трагедии.

– Джулия! – Он уронил ножницы и журнал, чуть не перевернул стол, так торопливо поднимался. Одет он был в мешковатые джинсы и зеленую клетчатую байковую рубашку. И казался на десять лет моложе своего истинного возраста. – Джулия, Джулия!