Дениз обнимает и целует меня, дает мне ключи, но все-таки не проходит в комнаты. Возможно, она тоже была каким-то образом вовлечена в то, что произошло в этом доме. Я не настаиваю, а улыбаюсь ей с благодарностью. Она снова обнимает меня:

– Будь спокойна, скоро этот кошмар закончится.

Джим заснул, упав ничком на кровать прямо в одежде. Из бара «Александр» он принес виски, который наконец-то привел к желаемому результату: успокоил боль, доведя его до состояния прострации.

Памела стала для него постоянной причиной терзаний. Он не мог быть с ней и не мог без нее.

И с ней происходило то же самое. В их жизни случались ужасные для обоих моменты, когда они причиняли друг другу жуткую боль, но были и мгновения, которые Джим переживал как величайшее счастье, чистейший экстаз.

Памела, его единственная, незаменимая королева, родившаяся на вершине колдовства, в индейском царстве Ящерицы, была его синнамон герл[12]. В ней он любил все: ее огненные волосы, прозрачную веснушчатую кожу, ее запах, улыбку, врожденный шик и оригинальность, но особенно ее сумасбродство, которое порождало в нем ощущение дома, детства. Ему так нравились ее тонкость и стройность, что он пьянел, когда сжимал ее в объятиях, боясь, что она рассыплется в его руках. Она была его девочкой с железным сердцем, его личным демоном, владелицей его души. Он ни за что не позволил бы какому-то снобу-французу забрать ее у него. Он не имел ничего против этого француза, даже не ревновал. Главное, чего он хотел, – это быть уверенным, что она любит его, как прежде, хотя он пополнел и отпустил бороду, чтобы спрятать и изменить свое лицо, чтобы Джим исчез и существовал бы только Джеймс Дуглас. И Памела была единственной женщиной, которая всегда любила Джеймса. Пытаясь убедить себя в этом, он одержимо, как навязчивый мотив, повторял ее имя, пытаясь забыться.

Когда Памела вернулась в отель, была глубокая ночь. Она уже знала, что он здесь и в каком он состоянии. Она вошла, держа туфли в руках, включила лишь настольную лампу, чтобы не разбудить его. Чувствуя за собой вину, она была полна сил и решимости не сдаваться, не уступать. Но как только увидела его профиль, весь его облик, ощутила такой знакомый аромат алкоголя и сигарет, всесокрушающая любовь перехватила дыхание. Запах ностальгии, мелькнула мысль, – ностальгии прежнего чувства, которое Пам когда-то испытывала к нему. Что бы она не отдала, чтобы снова пережить то опустошающее и всепоглощающее чувство! Настоящую жизнь. Погибнуть от любви, чтобы снова встретиться. Но сердце нельзя ускорять до бесконечности, иначе оно взорвется. Если бы можно было найти правильный ритм, созвучные траектории на поворотах, еще существовала бы надежда на согласие. Может быть, они смогли бы уехать куда-нибудь вместе, только они, вдвоем. Никогда раньше она не отдавала себе отчета, что удавалось побыть одним не более чем несколько часов.

Он проснулся, увидел тень Памелы и улыбнулся ей.

Закрываю дверь на ключ. Потом передумываю, ведь в случае необходимости Раймон и Дениз не смогут войти. Не без страха иду по дому, выбирая комнату напротив входа. Пытаюсь нащупать выключатель и чувствую на руке обволакивающую паутину. Инстинктивно отдергиваю, но тут же понимаю, что пауки ничего плохого мне не сделают.

Глаза привыкают к темноте. Я начинаю различать контуры предметов и нахожу светильник. Включаю его – и свет старой стеклянной лампы переносит меня в другие времена, в прошлое, которое мне кажется странным образом близким и знакомым.

Меня снова охватывает состояние паники. Стараюсь глубоко дышать, чтобы сосредоточиться и контролировать себя и ситуацию.

Кажется, что этот дом каким-то образом связан со мной, он имеет для меня некое тайное значение. Я никогда раньше не бывала в Париже, не знала семью Сантей, но чувствую, что ко мне имеют самое непосредственное отношение события, когда-то происшедшие здесь, в этих комнатах. Несмотря на заброшенность, похоже, они сохраняют что-то очень живое – воспоминания, которые не исчезли.

В этом странном состоянии души бросаюсь открывать все ставни. Знаю, что это ошибка, так делать нельзя, но я действую словно в трансе. Яркий свет заливает комнаты, и я совершенно потрясена увиденным.

Я нахожусь в огромном зале. Стены покрыты лепниной, антикварная мебель затянута белыми чехлами. На полу старинный паркет, кое-где растрескавшийся и поврежденный, – это явные следы времени. Слева большой мраморный камин, на фасаде вырезан узкий серп луны и солнце с лучами – выглядит как семейный герб.

Поднимаю глаза: весь потолок представляет собой невероятной красоты фреску с изображением голубого неба с белыми облаками.

Вдруг краем глаза замечаю тень. Резко поворачиваюсь, но вижу только белый холст, которым накрыто что-то очень высокое.

Страх исчезает, уверенным резким движением я сдергиваю холст – и замираю, потрясенная.

«Мне нужна машина. Очень прошу. Обыкновенная! Чтобы как можно меньше бросалась в глаза».

Агент Джима из Америки, привыкший к неожиданным просьбам, совершенно не удивился – нашел ему красный «пежо».

Такой автомобиль помогал им вести себя так, будто они обыкновенная пара, не искалеченная славой. Они сели в машину, боясь друг друга и самих себя, и покатили в сторону Испании. По пути даже позволяли себе роскошь подбрасывать кого-нибудь голосующего, счастливые, что Джима не узнаю́т. Ехали не спеша, наслаждаясь пейзажем.

Памела боялась, что спокойствие Джима очень скоро закончится: в Лос-Анджелесе он был знаменит как опасный лихач. Но он хотел наслаждаться каждой минутой перемирия, которое оба воспринимали как что-то хрупкое и очень деликатное.

Им нужно было попытаться преодолеть самих себя, чтобы спасти их любовь, такую сильную, такую переменчивую.

Как обычные туристы, они снимали на камеру «Супер-8» друг друга, все вокруг, каждый миг, прожитый вместе.

Остановились на ночь в Тулузе, потом направились к Пиренеям, в Каталонию.

Позже наконец добрались до Мадрида. Единственное, что интересовало там Джима, – это музей Прадо. Джим срочно нуждался в сильной дозе красоты, а кроме того, хотел рассчитаться со старым долгом. Еще во время учебы в колледже он отличился дипломной работой по знаменитой картине Иеронима Босха «Сад земных наслаждений», поразив буквально всех. Тогда он обещал себе, что рано или поздно обязательно увидит этот шедевр, который так точно воспроизводил его восприятие мира, его самые тайные кошмары, – увидит наяву, собственными глазами.

Поэтому, походив немного по музею, Джим с Памелой направились к картине Босха, там он сел напротив полотна и застыл, всматриваясь.

Памела включила камеру и, двигаясь туда-сюда, стала снимать, иногда направляя объектив и на Джима. В эти минуты он ненавидел ее за чудовищную бесцеремонность, ненавидел даже больше, чем когда она находилась во власти своих проклятых наркотиков. Она казалась ему сейчас пустой механической куклой, глупым манекеном. Его охватило сильное раздражение из-за того, что она была такой недалекой, посредственной, вызывавшей только жалость. Во многом их поступки странным образом совпадали, и иногда они вместе делали что-то, вызывавшее удивление других людей, но сейчас поведение Пам приводило его в бешенство, заставляло чувствовать себя совершенно одиноким. Между ними опять вырастала невидимая стена.

Но это состояние длилось только какой-то миг. Вот она улыбнулась ему, и его сердце снова переполнилось бесконечной нежностью.