– Есть законы, которые непостижимы для большинства из нас, Джим. Хотя они очень просты. – Голос Анн стал другим, глубоким. – Мы мелкие и незначительные создания, если не отдаемся тем силам, которые движут миром и рождают жизнь. Ту жизнь, которая есть сейчас внутри меня. Все течет и изменяется. Преобразуется и растет. Ты должен уметь распознавать эти изменения, знать, куда они повлекут тебя. Поэтому тебе нужно уехать, мой любимый.

Джим хранил молчание, потрясенный, весь во власти эмоций. Анн отличалась от всех, кого он когда-либо знал. Казалось, ей нужен не просто он, но некто больший или что-то большее.

– Здесь ты оставишь частицу себя самого, часть твоей жизни, которая сможет когда-нибудь найти тебя, вновь соединиться с тобой. Но это произойдет не сейчас. Момент еще не наступил.

Анн поцеловала его, и любовь снова соединила их. И казалось, не могло быть иначе, их встреча была предначертана в книге их жизни, свободной, глубокой, обжигающей.

Анн со счастливой улыбкой поднялась и направилась в комнату, где лежали ее вещи. Она вернулась с книгой, очень старой, в старинном переплете. Джим смотрел на все с любопытством.

– Это принадлежит моей семье. Книгу привезли в Америку более четырехсот лет назад из Франции. И сейчас ее нужно вернуть назад, в Париж.

– Почему именно сейчас? Что должно произойти?

– Раньше люди не были готовы понять то, что в ней написано. Ее могли уничтожить. Сейчас пришло время, и ее нужно отвезти в Париж. Ты мог бы это сделать.

– Я? А почему не ты, если это так важно?

– Потому что, узнав ее содержание, ты сможешь спасти свою жизнь. И жизнь многих других.

Джим посмотрел на Анн. Он полностью доверял ей и понимал, что не может обмануть ее. Взяв книгу из ее рук, он стал осторожно перелистывать страницы, стараясь не повредить их. Буквы оказались ему незнакомы.

– Что это за язык?

– Древнегреческий.

– Но я не знаю его.

– В Париже есть один человек, мой друг, художник, который сможет помочь тебе.

Джим чувствовал, что Анн права. Не следовало слишком задумываться – совпадения подталкивали его настигнуть Памелу в Париже. Там, и только там он сможет победить взгляд тигра.

Да, он выполнит желание Анн, обещал он.

– Садитесь сюда. Инспектор сейчас придет.

Полицейский указывает на стул, и Раймон машинально садится, даже не отвечая ему.

Он потрясен: первый раз в жизни попал в полицейский участок и до сих пор не может понять почему. Он с трудом пытается восстановить в голове ход событий этой проклятой ночи. Все случилось так быстро…

Итак, какой-то человек позвал Жаклин, она отошла с ним в сторону, после чего начался полный абсурд: человек весь в крови упал на землю, а Жаклин убежала, прежде чем крики людей взбудоражили площадь, выведя толпу из транса. Казалось, что это часть спектакля, так хорошо соответствовавшего экстраординарному вечеру.

Потому Раймон и не отреагировал вовремя, не последовал сразу же за Жаклин. Он бросился за ней каким-то мигом позже и тут же потерял ее из виду. Она будто растворилась в воздухе.

Тогда он вернулся за столик, попробовал позвонить ей – и услышал мотив «Хабанеры» из «Кармен», звучащий из сумки Жаклин, оставленной на стуле. Значит, у нее с собой ни документов, ни телефона.

Вокруг него уже стягивалась толпа, он чувствовал на себе взгляды. Многие сразу же покинули площадь, боясь оказаться замешанными в преступлении. Другие, хоть церемония ужина и была прервана, оставались перед собором Нотр-Дам, желая узнать, что же будет дальше. Раймону казалось, что они хотят помешать ему покинуть место преступления. Но он и не собирался бежать.

– Невозможно, чтобы никто из вас не был с ним знаком! – с нетерпением восклицает комиссар Дженессе.

Раймон в полном смятении, и ситуацию, уже саму по себе непростую, усугубляет тот факт, что Даниэль Дженессе – женщина, к тому же очень красивая, хотя и несколько суровая. От столь привлекательной женщины Раймон вынужден скрывать, какое гипнотическое впечатление производит на него ее лицо: правильные черты и неожиданный узкий киргизский разрез глаз, не оставляющих никакой надежды.

– Я его не знаю и убежден, что Жаклин тоже не была знакома с ним.

– Объясните тогда, почему ваша приятельница отошла с ним в сторону?

– Этот приятный, внушающий доверие господин, казалось, нуждался в помощи…

– Хорошенькую же помощь оказала ему ваша подруга!

– Жаклин невиновна!

Даниэль склоняется над Раймоном, и он чувствует запах ее смуглой кожи.

– Послушайте, господин Сантей, я понимаю, что вы хотите защитить свою подругу…

– На что вы намекаете?

– Я ни на что не намекаю, лишь констатирую факт: больше сотни человек видели, как Жаклин Морсо, американская гражданка, вонзила нож в сердце честного и порядочного парижанина Жерома Дзубини, наследника большой цирковой семьи. Если этого для вас недостаточно…

– Нет, для меня недостаточно. И не должно быть достаточно и для вас. У нее не было мотива…

– Можно убить и без повода. Запомните это, господин Сантей.

Лицо Даниэль сурово и непроницаемо.

– Я могла бы арестовать и вас за соучастие в убийстве Жерома Дзубини, но у меня нет доказательств. Свидетели говорят, что видели, как вы вернулись к столику после попытки догнать вашу подругу. Соучастники обычно не совершают подобной глупости.

Раймон издает вздох облегчения: он не смог бы перенести даже минуты в заключении, и, кроме того, нужно было любой ценой помочь Жаклин. Нет ни малейшего сомнения, что она жертва какой-то интриги, заговора. Он вдруг осознает, что думает о Жаклин с неожиданной нежностью, как о маленькой девочке, невинной душе.

– Разумеется, вы должны оставаться в нашем распоряжении. Что, если рано или поздно найдутся улики и против вас, господин Сантей?

Раймон смотрит на инспектора Дженессе, ощущая глубокую тревогу.

Опустив глаза, он пожимает ей руку и спешит покинуть участок.

Прохладный рассветный воздух бодрит, но в сознании Раймона неотвязно присутствуют два образа: распростертый на земле окровавленный человек и суровый взгляд зеленых глаз инспектора.

Сидя в баре «Александр», Джим потягивал двойной виски и ждал. Он ждал Пам и вспоминал о своей комнате в отеле «Георг V» и о только что выложенных из чемодана вещах. Он привез из Лос-Анджелеса совсем немного одежды, книги, две бобины своих фильмов, кассеты, подборки стихов, дневники, несколько фотографий и книгу, которую ему доверила Анн. Все, что для него было важно. Немного. Когда в Лос-Анджелесе он выбирал то, что хотел взять с собой, оказался удивлен, как мало ему действительно нужно.

Ему необходима была только Памела.

Он искренне и сильно жалел лишь об одном: нельзя взять с собой собаку, верного Платона. Он чувствовал себя предателем. Сейчас ему так хотелось поиграть с псом, почувствовать его тепло и привязанность! Платон – единственное, что еще по-настоящему соединяло их с Пам, совместная ответственность за жизнь дорогого существа, о котором нужно заботиться, содержать и кормить. Джим успокаивал себя, что оставил друга в надежных руках и снова увидит его.

Следовало начать все заново в другом городе. Он устал от бесцельного шатания по пляжам Калифорнии, от бильярда, от пьянства, от кокаина, от обязательного посещения всех знаменитых мест, где собиралась золотая богема американской и международной рок-музыки и хиппи.

В Париже, может быть, будет достаточно стихов и кино, чтобы выжить. Даже музыка не интересовала его так, как прежде. Она слишком привязывала к внешнему миру, ставила в зависимость от других, заставляла выполнять их желания. Да, скоро он собирался объявить Рэю, Робби и Джону, что больше не будет петь. Они вряд ли поймут это, но он чувствовал, что назад пути нет. Джеймс Дуглас Моррисон, настоящий Джеймс, уже переселился в Париж – мировой центр культуры, молодежного движения, нетерпимого ко всему застывшему и старому, открытого поискам новых идей и нового образа жизни. И ему хотелось участвовать во всем этом по-настоящему.