– Прошу вас… Знаете ли, для изменника родины и убийцы многих людей у вас слишком мягкое сердце.

Чудеса да и только! Было в этом капитане нечто такое, что заставляло подчиняться ему. Благородство души он словно бы носил на шее незримым золотым воротником.

Ламетр глубоко затянулся и смерил меня взглядом, словно прикидывая, на что я способен.

– Вы производите впечатление честного малого.

– Смею надеяться, что так оно и есть.

– Шансов у меня, в сущности, никаких, ведь мне отпущено всего лишь несколько часов. Хотя, если бы мне удалось поговорить кое с кем, кто сейчас находится во дворце… – Оборвав фразу, он задумался.

– Послушайте, – заговорил я. – Мне не известны подробности дела… Истина, справедливость… Как знать, кто там прав, кто виноват. Ясно одно: вы мне симпатичны, и если я могу что-то сделать для вас…

– Можете. Если мне удастся проникнуть во дворец, пожалуй, я сумел бы облегчить душу. Во всяком случае, умирать было бы спокойнее. Мне необходимо поговорить кое с кем.

– Я не имею права впустить вас туда.

– Но если одолжите мне свою форму, я пройду без труда.

– Каким образом?

– Скажу часовому у заднего входа, что доставил приказ для одного из офицеров.

– Но ведь скоро смена караула…

– К тому времени я вернусь. Но если боитесь неприятностей, оставим это.

Боюсь! Хорошенькое дело!

Я тотчас расстегнул ремень, снял мундир.

На бледном, застывшем лице его промелькнула довольная улыбка.

– Вы тоже пришлись мне по душе, друг мой, – заметил он.

Тем временем разгуливавшие в парке фламинго исчезли, и луна переместилась на небе, оставив лужайку в тени. Мы обменялись одеждой.

Глядя на капитана, облаченного в униформу, я вынужден был признать, что более ладного солдата (включая меня самого) мне еще не доводилось видеть.

– Если непредвиденные обстоятельства помешают мне вернуться вовремя и отдать вам форму, скажите, что я отнял ее силой. Мне ваше обвинение не повредит, в любом случае послезавтра расстрел.

Слова эти были произнесены небрежным тоном, будто замечание, что в любом, мол, случае придется бриться.

– А если сегодня ночью вам удастся поговорить с тем человеком, то он, возможно, вступится за вас?

– О нет! Честно говоря, я ведь не за тем решил воспользоваться вашей одеждой.

На прощанье он крепко пожал мне руку.

– Назовите свое имя! Хочу знать, кто этот добрый человек, подаренный мне судьбой напоследок.

– Джон Фаулер… Или же Оковалок. – У меня странным образом перехватило горло.

– Джон Фаулер, сердечно благодарю!

– Господин капитан!.. А может… суд вынесет какой-нибудь другой приговор?

– Нет. К завтрашнему дню у них будет еще больше оснований приговорить меня к смертной казни. Ведь нынче ночью я задумал кое с кем поквитаться.

– Порешить, что ли?

– Да. Одного мошенника капитана, который творит темные делишки, ссылаясь на ранение в голову…

– Что вы сказали?!

Ламетр скользнул в заросли деревьев.

– Эй, господин капитан! Обождите!.. Послушайте, что я вам скажу…

Но он уже скрылся из вида. Разок-другой прошуршал под ногами гравий, затем шаги стихли, и наступила глубокая тишина.

Вон как дело обернулось!.. Капитан собирается прикончить Хопкинса. С него станется, этот человек слов на ветер не бросает.

Надо что-то предпринять, не бросать же приятеля в беде. Хорошо хоть, у меня есть кое-какое преимущество: я-то знаю, что Хопкинс сейчас в голубой гостиной, а капитану предстоит разыскивать его.

С другой стороны, он, в униформе и под видом курьера, проникнет во дворец беспрепятственно, а мне как быть?

Я торопливо обошел здание и у заднего входа увидел часового. Жювель, зубной техник, я вам о нем рассказывал.

Попробуем взять хитростью, вдруг да сработает!

– Жювель! – окликнул я его, прячась за деревьями.

Он узнал меня по голосу.

– Чего тебе?

– В караульную поступил приказ: всем постовым каждые пять минут обходить каменную ограду. В саду замечен какой-то подозрительный субъект.

– Ладно… – буркнул он, давая понять, что глупостей не одобряет, но вынужден подчиниться.

Я затаился. Пять минут спустя Жювель, развернувшись через левое плечо, зашагал к ограде. Выждав, пока он скроется за поворотом, я шмыгнул в дверь.

Поднявшись по винтовой лесенке, я очутился в коридоре, отведенном для прислуги. За поворотом приметил проход – красная ковровая дорожка вела наверх, к полутемной галерее. По всей вероятности, там находятся личные апартаменты губернатора.

Как бы это половчее затесаться среди гостей? Осторожно, держась ближе к стене, я крался вперед… На лестнице показался лакей, и в тот же миг справа отворилась дверь и в коридор вышел элегантный господин. В белоснежном смокинге, ослепительно белая сорочка наискось перехвачена широкой розовой лентой. А в петлице – орден Почетного Легиона…

И кто бы, вы думали, этот сиятельный господин?

Альфонс Ничейный!

– Эй, приятель! – окликает он слугу. – Что-то я заблудился в этой вашей избушке на курьих ножках.

– Извольте все время держаться правой стороны, – говорит лакей и уходит.

В два прыжка я оказываюсь рядом с напарником.

– Альфонс!

Он поворачивается, как на пружинах. Затем, приставив к глазу монокль, пренебрежительно оглядывает меня.

– Однако странные у тебя представления о том, как должен выглядеть безукоризненный джентльмен на званом вечере!

Слыхали? В этом весь Альфонс: резкий разворот, готовность драться насмерть – и тотчас полное самообладание и способность язвить.

– Мог бы и сам сообразить: если уж я в таком виде заявился, значит, стряслось что-нибудь из ряда вон выходящее!

– Хотя бы галстук надел. Здесь, в гардеробной комнате, всякого добра навалом.

– Речь идет о жизни Хопкинса…

– Думаешь, она у него вообще есть?

Альфонс прав: дело ясное, что это дело темное.

– Не знаю, жив ли он, нет ли – один черт. Знаю одно: сегодня его собираются убить. – Я наспех пересказал ему все, чему сам был свидетелем.

– Понял. – Он нервно покрутил монокль. – А теперь слушай меня. Зайди в гардеробную и оденься поприличней, потом чеши вслед за мной. Буду ждать тебя в голубой гостиной.

– Где она находится?

– Не знаю.

– Ладно, найду.

В гардеробной было темно, однако свет фонаря под окном несколько рассеивал мрак.

Я сразу же рванул к шкафу. К сожалению, там висел лишь военный мундир с нашивками… генерал-фельдмаршала!

Нет, за такое самозванство сразу поставят к стенке. И почему Альфонс Ничейный должен будет отбывать пожизненный срок в одиночку? А меньше нам никак не схлопотать, если нас застукают здесь даже в цивильной одежде.

Постойте, а это что? В углу висит тонкий, блестящий прорезиненный плащ, какой офицеры набрасывают поверх мундира. К нему высокие сапоги для верховой езды, в одной руке кепи, в другой – портфель – не стыдно на люди показаться.

С озабоченным выражением лица и деловым шагом – вперед! Главное – не останавливаться ни на мгновенье.

В какую сторону идти, я знал: вправо, все время вправо. Музыка звучала громче и громче по мере того, как я, шагая по красной ковровой дорожке, приближался к огромной стеклянной двери… Поворот ручки, и я в парадной зале…

Что с тобой, Оковалок? Никак струсил?

Вперед!

Громадная зала, ослепительно сверкающая хрустальная люстра, мраморные колонны, разлитый в воздухе тонкий аромат духов…

Быстрой, уверенной походкой иду через залу. Нежно-розовый свет, кушетки с сиреневой и зеленой обивкой, курительная комната… А мне нужно в голубую гостиную.

– Постойте, голубчик!

Попробуй тут, не остановись…

Высокий, с приветливым, умным лицом генерал-фельдмаршал, весь увешанный наградами, и… губернатор. А рядом с ним рослый, бородатый генерал-майор… Где я его видел?

Я застыл по стойке «смирно».

Ах, да! На яхте, вот где я его видел!.. Бородатый пассажир оказался генерал-майором. После того как он покинул яхту, мы с Альфонсом обнаружили там красотку, которую держали под стражей. Эти мысли промелькнули у меня в доли секунды, пока генерал-майор с приветливой улыбкой подступил ко мне.