— А как с интерфероном?

— Французы испытывали его на больных геморрагической лихорадкой в течение последних пяти лет, но не добились никакого успеха. Мы тоже можем попробовать это, но, я уверен, это ни к чему хорошему не приведет, Барб.

— Все равно, давай попробуем его на F4, — предложила она.

— Давай. — Киллгор сделал пометку на карточке и вышел из комнаты. Через минуту он появился на мониторе.

— Привет, Мэри. Как мы чувствуем себя этим утром? Лучше?

— Нет. — Она покачала головой. — Желудок по-прежнему очень болит.

— Неужели? Посмотрим, что мы можем сделать, чтобы исправить это. — Болезнь развивалась быстро. Киллгор подумал, а не было ли у нее генетического отклонения в верхнем кишечном тракте, может быть, уязвимость к пептической язвенной болезни?

Если это так, то Шива быстро разорвет ее. Он увеличил дозу морфия в капельнице, стоящей рядом с кроватью.

— О'кей, теперь мы собираемся дать тебе пару новых лекарств. Они вылечат тебя за два или три дня, о'кей?

— Это те, на испытание которых я дала согласие? — спросила F4 слабым голосом.

— Да, совершенно верно, — ответил Киллгор, вешая капельницы с интерлейкеном и интерфероном на стойку. — От них ты обязательно почувствуешь себя лучше, — пообещал он с улыбкой.

Как это странно, разговаривать со своими подопытными крысами. Ну что ж, он говорил себе уже много раз, что крыса — это свинья, это — собака, это — девушка, в данном случае. Так какая между ними разница? Нет, сказал он себе сегодня. Ее тело расслабилось от увеличенной дозы морфия, и глаза перестали фокусироваться. Действительно, в этом все-таки заключалась разница. Они не давали крысам снотворное или наркотики, чтобы ослабить боль. Не потому, что не хотели, просто не существовало практического способа уменьшить их страдания. Ему не нравилось, когда он видел, как эти забавные розовые глазки превращались из ярких в тусклые, отражая боль. Ну что ж, в данном случае тусклые глаза отражали передышку от боли.

Это очень интересная информация, подумал Хенриксен, и русский так ловко добыл ее.

Он стал бы отличным агентом для департамента иностранной контрразведки... но ведь он и занимался этим, правда, для другой стороны. Получив эту информацию, он вспомнил мысль, появившуюся у него во время полета на авиалайнере «Квантас».

— Дмитрий, — спросил Хенриксен, — у тебя есть контакты в Ирландии?

Попов кинул:

— Есть несколько.

Хенриксен посмотрел на доктора Брайтлинга. Тот одобрительно кивнул.

— Им хотелось бы поквитаться с SAS?

— Это обсуждалось много раз, но было признано неосуществимым. Это все равно что посылать грабителя в хорошо охраняемый банк, — впрочем, это неточное сравнение. Все равно что посылать грабителя в правительственное агентство, которое печатает деньги. Они слишком хорошо подготовились к обороне, чтобы надеяться на успешный исход.

— Но ирландские боевики и не будут нападать на Герефорд, вот в чем хитрость! Что, если выманить их на открытое место, и затем их будет ждать там наш маленький сюрприз? — Хенриксен продолжил объяснение своего замысла.

А ведь это и впрямь очень интересная мысль, подумал Попов. И тем не менее все равно это очень опасная миссия.

— Ну хорошо. Каково сейчас состояние ИРА?

Попов откинулся на спинку кресла.

— Они сейчас раскололись. Существует несколько фракций. Некоторые хотят мира. Другие настаивают на продолжении беспорядков. Для членов фракций причины этого одновременно идеологические и личные. Идеологические причины заключаются в том, что они искренне верят в свои политические цели — свержение британского правления в Северной Ирландии, республиканского правительства в Дублине и создание «прогрессивного социалистического» правительства во всей стране. Если рассматривать это как цель, то она слишком амбициозна и не от мира сего, но они тем не менее верят в нее и придерживаются своих убеждений. Они фанатичные марксисты, скорее маоисты, чем марксисты, но в данный момент это неважно.

— А личные причины? — спросил Брайтлинг.

— Когда человек становится революционером, дело не просто в убеждении, но и в том, как это воспринимает общественность. Для многих революционер является романтической личностью, человеком, верящим в свое видение будущего и готовым рисковать жизнью для достижения идеала. Из этого возникает их социальный статус.

Те, кто знает таких людей, часто относятся к ним с уважением. Таким образом, утрата такого статуса наносит вред бывшему революционеру. Теперь ему приходится зарабатывать на жизнь, сидя за рулем грузовика или еще каким-то образом.

— Иными словами, как это случилось с тобой, когда КГБ уволил тебя по сокращению штатов, — высказал свое мнение Хенриксен.

Увы, к несчастью, Попову пришлось согласиться, хотя опять пострадало его «израненное» самолюбие.

— В определенном смысле, да. Будучи оперативником Комитета Государственной Безопасности, у меня был статус и положение, которого лишь немногие достигали в Советском Союзе, и утрата этого имела для меня большее значение, чем утрата моего скромного жалованья. То же самое относится и к ирландским марксистам. Таким образом, у них есть две причины для продолжения беспорядков: их политические идеологические убеждения и стремление к личному признанию общественностью. Они не желают быть просто шоферами или тупыми британскими «работягами».

— Ты знаком с такими людьми? — задал прямой вопрос Хенриксен.

— Да, я, наверно, смогу установить контакт с некоторыми из них. Мне довелось встречать многих в долине Бекаа в Ливане, где они готовились вместе с другими «прогрессивными элементами». Иногда я ездил в Ирландию, чтобы передать указания и деньги для поддержки их деятельности. Проводимые ими операции отвлекали значительную часть британской армии, и потому ирландцы заслуживали нашу поддержку, поскольку понижали боеготовность одного из главных врагов — члена НАТО. — Попов окончил свои рассуждения и посмотрел на других мужчин, присутствующих в комнате. — Что вы хотите от них?

— Вопрос заключается не в том, что мы хотим от них, а в том — как? — сказал Билл русскому. — Ты знаешь, когда я служил в Бюро, мы всегда говорили, что ИРА состоит из самых лучших террористов в мире — преданных своему делу, умных и совершенно беспощадных.

— Я, пожалуй, соглашусь с такой оценкой. Они блестяще организованы, идеологически подготовлены и готовы предпринять практически что угодно, если результатом будет настоящий политический успех.

— Как отнесутся они к такой миссии?

— Что это за миссия? — спросил Дмитрий, и тогда Билл объяснил свою концепцию операции. Русский внимательно и вежливо выслушал его, перед тем как ответить. Это понравится им, но размах и сопутствующие опасности очень велики.

— Что им потребуется для осуществления такой операции?

— Деньги и другая поддержка, оружие, взрывчатка — все, что им нужно для проведения операции. Происходящая в настоящее время борьба между фракциями оказывает влияние на организацию снабжения. Нет сомнения в том, что фракция, стремящаяся к миру, старается контролировать деятельность фракции, настаивающей на продолжении борьбы, просто ограничивая их доступ к оружию. Без этого они не могут предпринять реальных операций и, следовательно, не в состоянии повысить свой престиж. Таким образом, если вы дадите им материальную возможность проводить операции, они весьма серьезно выслушают ваше предложение.

— Деньги?

— Деньги позволяют человеку покупать вещи. Фракции, с которыми мы будем иметь дело, скорее всего, отрезаны от обычных источников финансирования.

— Которыми являются? — спросил Брайтлинг.

— Питейные заведения и то, что вы называете «протекционистским рэкетом», а у нас это зовут «крышеванием», верно?

— Точно, — подтвердил Хенриксен и кивнул. — Именно так они получают деньги, и этот источник контролируется, наверно, фракциями мира.

— Тогда, по вашему мнению, Дмитрий, сколько денег им потребуется?