— Ясно, — повторил я. — Так ты считаешь, что, если даже Сайентифик не станет крестить, никто особенно не удивится, если он не выиграет?

— Да, — кивнула она. — Печально, конечно, но особого удивления это не вызовет.

— В таком случае, — начал я, — после звонка от этого нашего друга мы должны сделать все, чтоб Сайентифик не победил. Но сделать это так, чтоб ему впредь вовсе не расхотелось участвовать в скачках, без всяких там картофельных очисток.

— Но как? — она уставилась на меня.

— Можно что-то придумать, способы есть, — сказал я. — Ну, а если он вообще не будет участвовать? Ты просто заявишь, что он болен, захромал, и его снимут с соревнований.

— Но онсказал, что лошадь должна бежать, — мрачно заметила она.

«Что ж, переходим к плану В».

— Ну а что, если его немного перетренировать в четверг или пятницу? Погонять как следует галопом, чтоб никаких сил на субботу не осталось?

— Нет, все сразу узнают, — возразила она.

— Неужели узнают? — Мне показалось, она преувеличивает.

— Конечно, узнают, — ответила она. — Всегда находятся люди, очень пристально следящие за работой лошадей. Есть среди них журналисты, но в основном это наблюдатели из букмекерских контор. Они знают каждую лошадку в Лэмбурне, по ее виду сразу могут сказать, нагружала ли я Сайентифика больше положенного в четверг или пятницу.

«Тогда план С?»

— А нельзя устроить так, чтоб седло у него соскользнуло, что-то в этом роде? — спросил я.

— Подпруги затягивает помощник распорядителя, прямо на старте, перед началом скачек.

— Но разве ты не можешь пройти на старт и сделать это сама? Немного ослабишь подпругу, и все. — «Неужели я цепляюсь за соломинку?..»

— Тогда жокей может упасть, — сказала она.

— Если упадет, уж точно не выиграет.

— Но он может пораниться. — Она покачала головой. — Нет, я не могу этого сделать.

«План D?..»

— А что, если незаметно подрезать поводья, так чтобы они лопнули во время скачек? Если жокей не сможет управлять лошадью, тогда уж наверняка не выиграет.

— Скажи это Фреду Уинтеру, — ответила она.

— Кому?

— Фреду Уинтеру, — повторила она. — Он выиграл Гран-при по стипль-чезу в Париже на лошади по кличке Мандарин вообще без поводьев, и было это в начале шестидесятых. Они порвались, и он использовал для управления ноги. Сдавливал ими бока лошади, чтоб удержаться на трассе в виде восьмерки. Феноменальная победа.

— Может, пригласить на субботу этого Фреда Уинтера в качестве жокея? — спросил я.

— Это невозможно, — ответила мать. — Он уже давным-давно умер.

— Но разве в этом случае ты не считаешь такой способ хорошей идеей?

— Какой способ?

— Сделать так, чтоб поводья лопнули. — «Господи, как же это все сложно!»

— Но…

— Что «но»? — спросил я.

— Я стану всеобщим посмешищем, — с несчастным видом ответила она. — Лошади из конюшен Каури никогда не выходили на ипподром без надежной упряжи.

— Ты предпочитаешь, чтоб над тобой смеялись или упекли за решетку за неуплату налогов?

Жестоко было говорить ей это, но пусть посмотрит на проблему реалистично.

— Томас прав, дорогая, — заметил отчим, с запозданием присоединившись к разговору.

— Тогда решено, — сказал я. — Мы не станем травить Сайентифика этим мерзким зеленым картофелем, мы попробуем сделать так, чтоб во время скачек у него лопнули поводья. Больше шансов нет.

— Ну, наверное, — нехотя произнесла она.

— Вот именно, — решительно заметил я. — Так что первое решение принято.

Мать подняла на меня глаза.

— Какие еще решения у тебя на уме?

— Да так, ничего особенного, — ответил я. — А вот вопросы кое-какие имеются.

Она окинула меня скорбным взглядом. Наверное, предчувствовала, что вопросы эти будут малоприятными.

— Во-первых, — начал я, — когда ближайший срок уплаты налогов?

— Я же говорила, я не плачу налогов со своего бизнеса, — ответила мать.

— Но во всех конюшнях должна вестись хоть какая-то бухгалтерия, а также присутствовать счета за корма для лошадей, приобретение упряжи и всякого прочего оборудования. Разве доступ к скачкам не предполагает предъявления регистрации?

— Родерик отменил нашу регистрацию, — ответила она.

Если б этот Родерик не помер, я бы самолично свернул ему шею.

— Ну а уплата прочих налогов? — спросил я. — От твоих личных доходов? Когда их следует платить?

— Всем этим занимался Родерик.

— Но ведь кто-то делал это после его смерти? — уже совершенно отчаявшись, спросил я.

— Никто, — ответила она. — Но мне все же удалось в прошлом месяце самостоятельно заполнить декларацию по системе «ПКЗ».

По крайней мере, хоть что-то. Именно по этой системе «Плати, как зарабатываешь» большинство работающих в Великобритании платили подоходный налог. Он вычитался из их зарплат нанимателем, деньги прямиком отправлялись в казначейство. Непоступление этих денег, как правило, служило первым знаком сборщику налогов, что данная компания находится в глубоком финансовом кризисе. В налоговых органах поднимали тревогу, били во все колокола, и вскоре в дверь должника уже стучали представители налоговой службы ее величества.

— А где ты держишь документы по налогам? — спросил я.

— Они были у Родерика.

— Но хоть копии должны сохраниться, — предположил я.

— Наверное, — ответила она. — Лежат где-нибудь в кабинете, в ящиках стола.

Я был просто потрясен тем, что такой человек, блестящий организатор и тренер семидесяти двух лошадей, как моя мать, соблюдающая все правила и законы скачек до последней буковки, может быть столь беспомощен, когда речь заходит о финансовой стороне дел.

— Разве у тебя нет секретаря? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Мы с Дереком поделили между собой всю бумажную работу.

«Или вовсе не занимаетесь ею», — подумал я.

Я полагал, что все личные документы матери по налогообложению, как подобные декларации других людей, имеющих свой бизнес в Соединенном Королевстве, должны быть предъявлены в налоговое управление не позднее полуночи 31 января, вместе со справками о выплатах по любым другим видам налогов.

Взглянул на календарь, что висел на стене над столом. Сегодня уже 9 февраля. Крайний срок прошел, исключений не делалось никому, так что матери грозит штраф за несвоевременную подачу декларации, уже не говоря о пени за каждый просроченный день.

Я влез в Интернет и проверил сайт налоговой и таможенной службы ее величества. Так и есть, ей автоматически начислен штраф в 100 фунтов за опоздание в подаче декларации плюс начисления за каждый просроченный день. Там также говорилось, что если она не подаст декларацию и не погасит задолженность до конца февраля, за каждый день будет начисляться уже по пять процентов вдобавок к существующим.

И очень скоро налоговики начнут задавать малоприятные вопросы о состоянии счетов миссис Каури. Сколько осталось времени, чтоб разгрести эти завалы, неизвестно, но я подозревал, что совсем немного. Возможно, вообще уже слишком поздно и завтра с утра в дверь к нам постучатся строгие чиновники.

Интересно, а как обстоят дела с налогами у меня?

Как нанятый государством служащий я не был обязан сам ежегодно заполнять налоговую декларацию. В армейской бухгалтерии высчитывали мой налог и страховые взносы перед тем, как отправить то, что осталось от зарплаты, в банк, где деньги поступали на мой счет. Иногда они высчитывали также деньги за питание и жилье, но последнее время этого не наблюдалось. Даже армия не могла высчитывать с меня за пребывание в Национальном реабилитационном госпитале.

И вскоре я должен был получить свободную от всех налогов и довольно кругленькую сумму в сто тысяч фунтов согласно схеме компенсации вооруженных сил, хотя как они могли оценить потерю ступни и нижней части ноги именно в эту сумму — для меня оставалось загадкой. Майор, посетивший меня в госпитале, забрал все необходимые справки и формы и обещал заняться этим незамедлительно. Прошло вот уже около трех недель, но я уже давно усвоил один урок: все, что касается «быстрого» перевода армейских финансов, занимает не меньше шести месяцев.