Я покачал головой и взялся за свои инструменты.

– Если хочешь знать моё мнение, это просто чёрт знает что. – У меня из головы никак не шла картинка: учёная женщина в белом халате – под которым больше ничего нет, – склоняется над молодым горячим испанцем… Это и во мне вызвало процессы, и ещё какие, должен признаться. Это я мог бы ей сказать и без всяких измерительных приборов.

Мне в голову пришла одна идея.

– Тебе о чём-нибудь говорит аббревиатура СЮА? Синдром ювенильной агрессии?

Ганс-Улоф растерянно поморгал, подумал немного.

– Что-то смутно знакомое, но, честно говоря, сейчас развелось столько синдромов, каждый изобретает свой собственный… А что, почему ты спрашиваешь?

– У «Рютлифарм» я нашёл об этом несколько статей. Кажется, они этим сильно интересуются.

– Хм-м. – У него это явно не вызывало никаких ассоциаций. – По названию, должно быть, что-то из педиатрии, но в любом случае это психофармакология. А я на эту тему мало что могу сказать, это не моя область.

– Но как же? Ты ведь фармаколог, а?

Он покашлял.

– Да, но в наше время это такое обширное поле. Я последние пять лет работаю над возникновением боли и управлением боли. И, естественно, над обезболивающими средствами. При этом просто теряешь из виду то, что происходит в других областях. – Он подумал ещё немного, но потом всё же отрицательно покачал головой. – Нет, это ни о чём мне не говорит.

– Я просто так спросил. – Я указал на телефон. – Надо бы его испытать. Только я не знаю как. Звонить с мобильного телефона не стоит, я думаю.

Ганс-Улоф уставился на аппарат.

– А, да. Да. – Он явно был не в себе.

– Я позвоню откуда-нибудь из телефонной будки, – сказал я наконец и объяснил ему, что он должен сделать, когда зазвонит телефон. Всего лишь нажать кнопку. – После этого я позвоню тебе по мобильному, и ты скажешь, получилось ли.

Ганс-Улоф угрюмо кивнул. Казалось, он был недоволен, что из научных сфер я вернул его к угнетающей реальности.

– Что ты намерен делать теперь? – спросил он.

– Проведу основательные розыски, – ответил я. – Мне всё ещё неясно, для чего «Рютлифарм» так остро понадобилась эта Нобелевская премия. Что касается хитрой теории твоего друга Боссе Нордина, что при помощи Нобелевской премии они хотят защититься от недружественного поглощения, это чепуха. Трёп биржевиков-любителей. По срокам не проходит. Когда фирме-грозит поглощение, это дело нескольких дней, самое большее – недель, а потом всё, поезд ушёл. Кроме того, «Рютлифарм» по всем показателям, которые я до сих пор видел, прочно стоит на ногах. Нет, за этим делом кроется что-то совсем другое, чем мы предполагаем.

Ганс-Улоф неуверенно смотрел на меня.

– Если ты хочешь лететь в Базель, чтобы проверить их центральный офис… Я дам тебе денег на этот полёт.

Это была не такая уж плохая идея. Идея, к которой следовало бы прийти и мне самому.

– Деньги не проблема, – задумчиво сказал я. Базель. Я не был там лет двенадцать. – Ты прав. Может, там я и найду ответы. – Окольный путь через Швейцарию, чтобы найти девочку, которая исчезла в Швеции? Вполне возможно…

– Ты не должен за всё расплачиваться своими деньгами, – сказал Ганс-Улоф почти умоляюще. – Кристина, в конце концов, моя дочь.

Я посмотрел на него.

– Может, я ещё воспользуюсь твоим предложением. – Я собрал всё лишнее в свою просторную картонную коробку. – Только сначала мне нужно кое-что сделать. – Например, расшифровать содержание дискеты. Как я сделаю это без Димитрия, мне было пока неясно, но ведь не единственный же он хакер в Швеции.

– Остаётся не так много времени, – голос Ганса-Улофа дрожал. – Меньше недели.

– Я знаю, – сказал я.

Было около трёх, когда я вышел из его дома. Надо мной нависало уже по-ночному тяжёлое небо, уличное освещение погрузило всё в бледный, желтоватый свет. Снег давно не падал, но дул холодный резкий ветер.

Когда дверь Ганса-Улофа закрылась за мной, я каким-то образом, трудно поддающимся описанию, почувствовал, что он рад был избавиться от меня. Будто его врагами были не похитители Кристины, а я. Он уже явно начал терять связь с реальностью. Хоть я и не мог испытывать к нему жалость, мне следовало бы присматривать за ним. Как-нибудь. А то не ровён час случится так, что у Кристины, если даже чудо и произойдёт и я разыщу и освобожу её, больше не будет отца, к которому она могла бы вернуться.

Я чувствовал смертельную усталость, садясь в машину.

Из ближайшей телефонной будки я ещё раз позвонил Гансу-Улофу, чтобы оттестировать мою инсталляцию.

– Да, алло, – ворчливо буркнул я в расчёте на возможных слушателей, – это снова Йохансон, техник по отоплению, что был у вас. Я кое-что забыл, может, вы посмотрите? В приборе, который я вам приладил, сейчас должны быть нажаты белая и красная кнопки. Не взглянете ли? – Это было описание магнитофона. Я больше не сомневался, что Ганс-Улоф подыграет мне, но хватит ли у него ума сообразить, что я имею в виду?

Хватило.

– Да? – сказал он, не замешкавшись. – Обе нажаты.

– Тогда должна гореть зелёная лампочка, – продолжил я.

– Горит.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда, надеюсь, всё в порядке. До свидания.

Я повесил трубку, достал мобильник и позвонил, чтобы он проиграл мне запись нашего разговора. Действительно, всё функционировало.

– Дай мне знать, как только они снова позвонят, о'кей? – сказал я.

Ганс-Улоф пообещал.

После этого я, задумавшись, стоял в телефонной будке, а холод вползал мне под брюки. Хороша ли идея насчёт Базеля? На эту поездку мне понадобилось бы три дня. Полёт туда, разведка на местности, подготовка путей отступления и так далее. Рискованно. Экстремально рискованно. Не всё из необходимого оснащения я смогу пронести с собой в самолёт. Недостающее придется добывать на месте, а дело уже к выходным. И даже если я что-то обнаружу, я буду очень далеко от Швеции.

Надо всё как следует обдумать. Но я всё равно опять всунул в автомат телефонную карту, позвонил в аэропорт и спросил о ближайших рейсах на Базель, начиная с завтрашнего дня, пятницы, пятого декабря.

С бумажкой в руке я вышел из будки, потопал к машине и потом долго пялился на длинное здание из жёлтого кирпича на другой стороне улицы, прежде чем понял, где я очутился. Это была школа Бергстрём. Школа Кристины. Значит, по пути от этого квартала до дома, находящегося отсюда метрах в восьмистах, они её подстерегли и затащили в свою машину, средь бела дня, и никто этого даже не заметил.

В некоторых окнах горел свет, дети усердно занимались. Странно, когда заглядываешь в школу снаружи, всегда кажется, что все очень внимательно слушают учителя.

Я проверил содержимое бокового кармашка сумки с инструментами. Всё, что могло мне понадобиться, оказалось на месте.

Когда я шагал к школе, прозвенел звонок, и навстречу мне устремились толпы освободившихся школьников. То, что мне пришлось протискиваться сквозь их поток, было как нельзя кстати. Я стал расспрашивать про 8 «А» класс, и одна патлатая девица указала мне:

– Вон та – их классная.

«Вон та» оказалась молоденькой тоненькой женщиной с каштановыми локонами, совсем не похожей на шведку, к тому же производившей впечатление бесконечно наивной.

– Да, пожалуйста? – ответила она, когда я к ней обратился, и взглянула на меня широко распахнутыми глазами, мало чего повидавшими в реальной жизни.

– Не найдётся ли у вас минутки поговорить? – спросил я и добавил: – С глазу на глаз.

– Да, конечно, – радостно выпалила она и достала связку ключей, одним из которых только что заперла класс. – Хорошо, что вы меня застали, я как раз закончила работу. И теперь время не будет нас подпирать. Зайдём внутрь, если вы не против?

Я заверил её, что мне подойдёт любое место, где нашему разговору не помешают. И она снова открыла, нагнувшись к замочной скважине так, что я увидел её крепкую попку в форме яблока, в тесно прилегающих брюках. На мгновение меня прострелило представление, управляющее моими чреслами, как я прижимаю эту попку обеими руками, голую, и… ну, и так далее… Позитронная установка Софии Эрнандес Круз, несомненно, намерила бы в этот момент в моём мозгу множество интересных процессов.