– «Скоро» – не совсем то слово, какое пришло бы мне в голову при мысли о шести годах, – ответил я.

– Да, верно. Я просто не подобрал другого.

Он изменился. Раньше он всегда завязывал волосы в конский хвост, и когда я видел его в последний раз, в хвосте появились первые седые прядки. За это время он совсем поседел и волосы стриг коротко, отчего парадоксальным образом казался даже моложе. У Фаландера была броская внешность, легко запоминающаяся, его узнал бы кто угодно. Неудивительно, что ему приходилось привлекать помощников; если бы он орудовал сам по себе, он провалил бы любую тайную операцию.

Мы выполнили все формальности. Он записал мой новый адрес, подшил листок в папку, поднял глаза, заметил мой выжидательный взгляд и махнул рукой.

– Забудь об этом. Я больше не работаю в этой отрасли.

Ясно. А луна сделана из сыра.

– Я тебе не верю.

– Дело твоё. – Он потянулся и подвигал плечами, снимая напряжение. – Хоть тебе и трудно это представить, но бывает, что люди приходят в себя и пытаются изменить свою жизнь. Изменить самих себя. Своё отношение ко всему.

– А что именно случилось? Тебе что, был голос свыше?

Фаландер устало помотал головой.

– Ничего особенного не случилось. Просто я одумался. Понял, какую поганую жизнь веду. И что сам в этом виноват. А когда приходишь к какому-то пониманию, это не остаётся без последствий, – он указал на новую мебель, от которой контора казалась вдвое просторнее, чем раньше. – Я уже почти два года не пью, если тебя это интересует.

Я поднял брови.

– Вот это действительно новость.

– Можешь не искать по этому поводу какую-нибудь судорожную шутку, я их уже все знаю. – Он достал другой регистратор, с красными корочками. – Лучше давай приступим к делу. Мы должны подыскать тебе работу. И на сей раз это будет кое-что легальное. – Он раскрыл регистратор. В нём было три или четыре листка, хотя места там хватило бы на сто двадцать, как подсказывал мне профессиональный опыт изучения ёмкости регистраторов.

– Не напрягайся, – отмахнулся я. – У тебя наверняка найдутся клиенты, которым этот гигантский выбор предложений окажется нужнее, чем мне.

Фаландер сделал обиженное лицо.

– Это реальные предложения, не какое-нибудь дерьмо.

– Спасибо. Мне сейчас надо провернуть пару дел, и ими я, вообще-то, перегружен.

– Хм-м, – со скептическим выражением на лице он откинулся в кресле. – Надеюсь, это не то, что я думаю?

– Совсем не то. И, Пер, прошу тебя, не изображай из себя ревнителя закона и права, хорошо? Кто угодно, только не ты.

– Я далёк от этого. Я лишь призываю тебя задуматься о том, что ты сейчас не можешь позволить себе ничего, насколько я могу судить. Ни малейшего промаха. Ты выпушен под надзор, это значит, что тебе, чуть что, припаяют твои оставшиеся шесть лет, а к ним еще новый срок, который, даже по самым оптимистичным подсчётам, будет никак не меньше предыдущего; итого восемнадцать лет минимум. И их тебе придётся отсидеть до последней минуты, ещё раз под надзор тебя уже не выпустят. А значит, тебе будет под шестьдесят, когда ты выйдешь. Но гораздо вероятнее, что тебе дадут не восемнадцать, а больше: за неисправимость и для верности. Другими словами, если тебя еще раз застукают за документами, которые тебя не касаются, то из-за решётки ты выйдешь только в могилу. Надеюсь, это тебе понятно?

– Ещё как. Заботливые люди напоминают мне об этом не меньше трёх раз на дню.

– И это не шуточки, если хочешь знать моё мнение.

– Я и не шучу. Или ты думаешь, мне самому не терпится вернуться туда, откуда я только что вышел?

Фаландер недовольно хрюкнул.

– Я никогда не знал, что у тебя на уме, и я уже стар, чтобы отгадывать загадки. Итак, в настоящий момент нужды в рабочем месте ты не испытываешь, я правильно тебя понял? – На мой кивок он пожал плечами и захлопнул регистратор. – Ну, тогда всё. Прочие душеспасительные беседы, я думаю, мы оба можем пропустить. Ты всё и так знаешь, а мне они уже вот где.

Я продолжал сидеть.

– У меня есть ещё один вопрос, на который ты мог бы мне ответить.

Он, уже вставая, приостановился и недоверчиво глянул на меня.

– Смотря какой.

– Я когда-нибудь работал на «Рютлифарм»?

Фаландер сдвинул брови, и между ними снова пролегла складка, которая раньше не сходила у него с лица.

– Нет.

– А то дело в Англии? Когда, бишь, это было? В 1991-м, кажется. В августе. У «Глакско». Тоже фармацевтический гигант.

Лицо Фаландера не дрогнуло.

– Может быть. Но то был заказ одной компьютерной фирмы. Речь шла о предложении новой компьютерной сети для фирм, если ты помнишь.

Тут я и сам припомнил, когда он это сказал.

– Да, верно. – И я припомнил ещё кое-что. – А год спустя я просвечивал одну маленькую бельгийскую фирму. Балансы, скрытые обременения, специализация сотрудников, рецептуры и так далее. И через несколько месяцев эту фирму купил «Рютлифарм».

Фаландер достал носовой платок и основательно высморкался.

– Случайность, – сказал он затем. Я откинулся на спинку стула.

– Ты, естественно, не стал бы меня обманывать.

– А я тебя когда-нибудь обманывал? – повторил он и некоторое время смотрел перед собой в пустоту, задумавшись, как будто тут действительно было о чём подумать. – Ну, не знаю, по крайней мере, я никогда тебе не врал. Может, что-то иногда умалчивал. Но это совсем другое. А обманывать – нет, никогда.

Это было так, я должен признать. Он грамотно вел меня по криминальному пути и заработал на мне кучу денег, но обманывать меня ему действительно не случалось. Заказчиков моей работы он постоянно умалчивал, но это было естественно. В конце концов, он хотел оставаться в бизнесе.

– О'кей, – сказал я. – Это просто был вопрос, который меня мучил.

– Ну, я рад, что внёс свой вклад в успокоение твоей души. – Фаландер неуверенно раскрывал и закрывал папку. – А как мы поступим со всей этой бюрократией? Встретимся на следующей неделе? В это же время?

На следующей неделе к этому времени я планировал убить как минимум двух человек и освободить из их лап четырнадцатилетнюю девочку.

– А надо?

Он вяло вздохнул.

– Ты же знаешь. Я должен поставить галочку: появился, беседа проведена и так далее. А ты получаешь при этом право на целый букет государственных льгот, не забывай об этом.

Я согласился, памятуя о возможностях, которыми располагал Фаландер в тех случаях, когда ему испортят настроение. Он напутствовал меня ещё несколькими тёплыми словами, и я наконец смог уйти.

На обратном пути я шёл через парк и нашел одинокую скамейку, холодную и неприветливую. Но всё же сел на нее и достал записную книжку. Я листал её, пока не нашёл номер телефона человека, который мог знать, что стало с Димитрием. И тут же позвонил ему. Удобная штука – мобильник. У меня перед глазами было свободное пространство как минимум в пятьдесят метров во все стороны, и я мог быть уверен, что меня никто не подслушивает.

Этого человека звали Леонид. Вначале он отнёсся ко мне недоверчиво. Мне пришлось ответить на несколько наводящих вопросов касательно Димитрия, на которые могли ответить только люди из его ближайшего окружения, и лишь после этого Леонид выдал мне нужную информацию. Он рассказал мне, что Димитрий сейчас вынужден скрываться, потому что за ним снова усилилась слежка. Несколько лет всё было тихо и спокойно, потому что русская полиция была достаточно загружена другими делами. Но по каким-то причинам о нём не так давно снова вспомнили и обратились за помощью в розыске к шведским органам, которые откликнулись на это обращение с неимоверным рвением, как будто им никогда не случалось оставлять без внимания или просто игнорировать другие, похожие обращения.

– Но ведь он наверняка ещё здесь, в Швеции, а? – спросил я.

– Конечно, – сказал Леонид. – Но мы не знаем, где. Он с тех пор никак не проявлялся.

Димитрий был объявлен в России в розыск из-за компьютерных правонарушений с политическим уклоном. Он бежал в Швецию, во-первых, потому, что Швеция имела добрую славу в делах предоставления политического убежища и в отношении беженцев, а во-вторых и в-главных, потому, что он был страстным приверженцем скандинавского женского типа и с удивительным упорством мечтал о жене с длинными светлыми волосами.