— Вы все сделали правильно, — бросил Уэксфорд.

— Я сказала им, что вы подойдете примерно через полчаса, сэр. Их дома — они слегка удалены друг от друга — в двух минутах по дорожке, что ведет из сада с задней стороны дома.

— Покажите.

Она повела его к боковой стороне западного крыла, мимо окна с выломанной рамой, и показала туда, где дорога, обходя сад, исчезала в темноте.

— Две минуты на машине или пешком?

— Пешком, пожалуй, минут десять, но я объясню Доналдсону, как проехать, хорошо?

— Объясните мне, я пойду пешком.

Договорились, что Доналдсон вместе с Бэрри Байном подъедут позже. Уэксфорд направился по дорожке, отделенной от сада высоким кустарником. С другой стороны вплотную подступал лес. Взошла луна, и туман почти пропал. На тропу, куда не достигал отблеск дуговых ламп, деревья отбрасывали мягкие черные тени, а луна окрашивала ее в зеленоватые мерцающие тона. Четкими черными силуэтами на небе выделялись поражающие взор гиганты, посаженные десятки лет назад, даже ночью можно было видеть, что это прекрасные, необычные деревья, необычные своей высотой, причудливой формой кроны, изогнутостью ветвей. Их тени были похожи на буквы иврита, выведенные на старом свитке.

Уэксфорд думал о смерти и о том, как сталкивается, казалось бы, несовместимое. О том, что самое уродливое и безобразное произошло в таком красивом месте. О том, что совершенство, которое должно существовать по праву, так не по праву оскорблено. Воспоминания о забрызганной кровью комнате и столе, словно залитом краской, заставили его содрогнуться.

А здесь, совсем рядом, другой мир. В этой тропе было что-то величественное. Окружающий лес представал зачарованным островом из другой, нереальной жизни, здесь могли бы происходить события из «Волшебной флейты», он был как декорация к сказке, как иллюстрация, а не просто живой лес. Ноги Уэксфорда ступали по толстому слою сосновых игл, но шагов не было слышно. Тропа извивалась, и за каждым поворотом открывались все новые и новые группы лиственниц и араукарий с причудливо переплетенными ветвями, напоминавшими привязанных к ним древних рептилий, кипарисы с уходящими в небо острыми верхушками, сосны с плотными упругими кронами, стройные зеленые можжевельники с маленькими круглыми шишечками. Свет поднимающейся луны становился ярче, освещая это буйство хвойного леса, заливая тропы и аллеи, пропадая временами в гуще безлистых ветвей и толстых, словно сплетенные канаты, стволов.

Природа, которая должна была бы взбунтоваться, наполнить этот лес воем своих обитателей, привести в движение ветви деревьев, оставалась тиха и безмятежна. Эта тишина была почти неестественна. Ни шороха вокруг.

Сделав еще один поворот, Уэксфорд увидел, что лес поредел и впереди обозначилось некое пространство. Тропа сузилась, ведя его сквозь сосны и ели. В конце тропинки показались огоньки домов.

Тем временем Бэрри Вайн и Карен Мэлахайд поднялись на второй и третий этажи, чтобы проверить, нет ли еще мертвых тел. Интересно, что может быть там, наверху. Берден же тем не менее старался не подходить близко к телу Харви Копленда до тех пор, пока Арчболд не очертил его положение и не сделал необходимые замеры; фотограф снял его с разных точек, и патологоанатом провел предварительный осмотр. Чтобы подняться наверх, Бердену пришлось бы переступить через правую руку тела, лежащую на нижней ступеньке. Вайн и Карен переступили, но щепетильность и внутреннее ощущение, что удобно, а что нет, останавливали Бердена. Он пересек залу и заглянул в соседнюю комнату, оказавшуюся гостиной.

Прекрасно обставленная, безукоризненно чистая — музей красивых вещей и произведений искусства. Он по-другому представлял себе обстановку в жилище Дэвины Флори, более небрежной, богемной, что ли. В своем воображении он видел ее в широком платье или брюках, задумчиво сидящей перед каким-нибудь антикварным столом в большой, теплой и неприбранной комнате, она пьет вино и беседует с кем-то далеко за полночь. И комната всегда представлялась ему чем-то вроде банкетного зала. И в нем была Дэвина Флори, одетая как патрицианка из греческой трагедии. Смущенно улыбнувшись, он еще раз оглядел окна, украшенные лепниной, портреты в позолоченных рамах, жардиньерки с каланхоэ и папоротниками, мебель восемнадцатого века на витых ножках и тихо закрыл дверь.

В конце восточного крыла, за залой находились две комнаты, вероятно служившие кабинетами ей и ему, еще одна выходила в большое застекленное помещение, заставленное растениями. Должно быть, один из них или оба были страстными садовниками. В воздухе стоял сладкий запах цветущих нарциссов и гиацинтов, смешанный с запахом другой зелени, атмосфера была мягкой и влажной, какая обычно бывает в теплице.

Сразу же за столовой Берден обнаружил библиотеку. Как и в первой, во всех этих комнатах царили порядок и чистота. Возможно, как и в некоторых других особняках, часть комнат бывает открыта для публики. Книги в библиотеке были закрыты шпалерными дверцами, состоящими из мелких рам темно-красного дерева и красивого сияющего чистотой стекла. На пюпитре лежала только одна книга, она была открыта. С того места, где он стоял, Берден заметил, что шрифт в книге старый. Небольшой коридор вел в кухню и хозяйственные помещения.

Кухня была большой и без всяких «углов». Похоже, что недавно ее отделали заново, и теперь она выглядела как кухня на сельской ферме, но Бердену показалось, что дверцы на шкафах не сосновые, а из дуба. В таком большом доме выход из кухни вряд ли можно назвать «задней дверью». Мягко ступая, Берден подошел к открытым дверям: за одной из них оказалась прачечная — стиральная машина, сушилка, гладильная доска; за другой — что-то вроде подсобного помещения с полками, шкафами и вешалками с верхней одеждой. Чтобы выйти во двор, надо было пройти еще через одну комнату.

Оглянувшись, он увидел, что вошел Арчболд. Тот молча кивнул. Двери запиралась на засовы, в замке торчал ключ. Берден никогда не прикасался к дверным ручкам, неважно, был ли он в перчатках или нет.

— Думаете, они проникли отсюда?

— Возможно, не так ли, сэр? А как же еще? Все остальные двери заперты.

— Только если им не открыли. Они могли пройти через парадную дверь, кто-то открыл и впустил их.

Затем вошел Чепстоу и снял отпечатки с дверной ручки, дощечки под ней и косяка. Надев на правую руку хлопчатобумажную перчатку, он осторожно повернул ручку. Она поддалась, и дверь открылась. Навстречу пахнул прохладный воздух, и они увидели темноту, рассеянную зеленоватым лунным светом. Приглядевшись, Берден различил высокую кустарниковую изгородь, окружавшую мощеный двор.

— Кто-то оставил дверь незапертой. Может, экономка, когда уходила домой. Может быть, она всегда оставляла ее незапертой, а хозяева запирали ее, только ложась спать.

— Возможно, — ответил Берден.

— Жуткое дело запирать двери самому, живя в таком изолированном месте.

— Очевидно, они этого не делали, — сердито произнес Берден.

Пройдя через прачечную, он шагнул еще в одну дверь и оказался в небольшом заднем коридоре со стоящими вдоль стен шкафами. Лестница, намного уже главной, уходила вверх между стенами. Похоже, это и была та самая «черная лестница», принадлежность больших старых домов, о которой Берден слышал, но вряд ли когда-либо видел. Он поднялся и вышел в другой коридор с открытыми по обеим сторонам дверями.

Спальням, казалось, нет конца. Наверное, живя в таком огромном доме, можно и забыть, сколько же в нем спален. Идя по коридору, он зажигал и выключал свет. Коридор повернул влево, и Берден понял, что находится в западном крыле над столовой. Единственная дверь была закрыта. Открыв ее, он левой рукой нащупал на стене выключатель и зажег свет.

Глазам его предстал тот самый беспорядок, в котором, по его представлениям, должна была жить Дэвина Флори, но уже через секунду он понял, что именно здесь побывал убийца. Или двое убийц? И они создали этот беспорядок. Как сказала Карен Мэлахайд? «Они перевернули ее спальню вверх дном, что-то искали».