Исчезновение — слово довольно сильное; Ганнер Джонс просто отсутствовал. Звонок в магазин спортивного снаряжения на Холлоуэй-роуд подтвердил, что Ганнер взял несколько дней отпуска и уехал, не сказав куда, как частенько случалось. Уэксфорд видел в том некое совпадение. Джоан Гарланд владела магазином и куда-то исчезла. Ганнер, хорошо ее знавший и даже переписывавшийся с нею, тоже владел магазином и тоже «частенько куда-то исчезал». И еще одно совпадение, которое можно признать потрясающим, словно пронзило Уэксфорда: Ганнер Джонс продавал спортивное снаряжение, а Джоан Гарланд переоборудовала комнату в доме под гимнастический зал, набив ее этим самым снаряжением.
Могли они исчезнуть вместе и если так, то зачем?
Владельцы таверны «Радужная форель», что в Плаксэм-он-Дарте, горели желанием поделиться с сержантом Вайном всем, что знали о мистере Дж. Г. Джонсе. Да, он частенько к ним захаживал, когда гостевал по соседству. Они держали для постояльцев несколько комнат, и как-то однажды он даже остановился у них, но только однажды. Теперь же предпочитает снимать коттеджик по соседству. Соседство оказалось в добрых пятидесяти ярдах, в чем Вайн немедленно убедился на собственном опыте, отмерив это расстояние, пока шел вниз по тропинке, ведущей на берег реки.
Одиннадцатое марта? Обладатель лицензии на «Радужную форель» с полуслова понял, о чем говорит Вайн, не требуя дополнительных разъяснений. Глаза его взволнованно заблестели. Мистер Джонс совершенно точно был тут с десятого по пятнадцатое. Как пить дать, был, поскольку мистер Джонс расплачивался за выпивку только перед отъездом, а потому в те дни пришлось вести запись его расходов. Сумма показалась Вайну немыслимой для одного человека. Что же до одиннадцатого числа непосредственно, то хозяин не мог сказать с уверенностью, был или нет гость в тот вечер в таверне, поскольку точных дат на каждом пропущенном мистером Джонсом стакане не ставил.
С тех пор он Ганнера Джонса не видел, да и с чего бы вдруг. На сегодняшний день коттеджик пустует. Хозяин сказал, что на текущий год заблаговременного заказа от Ганнера Джонса не последовало. Коттеджик он арендовал раза четыре и в каждый свой приезд был один. То есть никогда не селился в коттедж вместе с кем-то. Однажды хозяин увидел его с какой-то женщиной за стойкой в «Радужной форели». Обычная женщина. Нет, больше он ничего добавить не сможет, вот разве что никакого впечатления на него лично та женщина не произвела. Нет, не казалась ни слишком молодой, ни слишком старой для Ганнера. Вполне согласен, что в этот раз Ганнер Джонс отправился порыбачить куда-то в другое место.
И все же что таил в себе конверт, хранившийся на камине на Ниневи-роуд? Любовное послание? Или набросок какого-то плана? Почему Ганнер Джонс сохранил конверт, уничтожив, судя по всему, содержимое? И самое важное — почему именно на нем он решил написать адреса, а потом столь небрежно передал его Бердену?
За ужином Дора исподволь завела разговор о том, не уехать ли куда в грядущие выходные. Что ж, может ехать, если ей хочется. Относительно себя он пока перспектив не видел. Жена принялась увлеченно читать что-то в журнале и на его вопрос, что так ее привлекло, ответила: очерк Огастина Кейси.
Уэксфорд с отвращением фыркнул.
— Редж, если ты дочитал «Владельцев Мидиана», дай книгу мне.
Он передал жене роман, а сам взял в руки «Прекрасный, как дерево», в который никак не мог вчитаться. Не поднимая головы и не отрывая глаз от книги, он спросил:
— Ты с ней разговариваешь?
— Ох, Редж, ради Бога, если ты о Шейле, то к чему эти иносказания? Я разговариваю с ней, как и прежде, просто тебя никогда нет дома, некому выхватить трубку.
— Когда она едет в Неваду?
— Недели через три.
Престон Литтлбери владел небольшим загородным домом в георгианском стиле в центре Форби. Форби звалось одно из пяти прелестнейших английских селений, чем и объяснялось, по словам владельца, его желание проводить здесь выходные. Если бы это очаровательное селение находилось под Лондоном, он жил бы там круглый год, но судьбе было угодно поместить его в Уилтшир.
Сказать по правде, сие владение в сторогом смысле слова загородным домом не являлось, иначе почему он оказался тут в четверг? Литтлбери улыбнулся, проговорив эту фразу тоном педанта, и поднес сплетенные пальцы рук с разведенными запястьями к подбородку. Улыбка получилась сдержанной, напряженной и покровительственной одновременно.
Судя по всему, жил он один. Комнаты напомнили Бэрри Вайну антикварную лавку, величественную и разделенную на отделы. Каждая вещь в них, заботливо ухоженная и великолепно сохранившаяся, смотрелась антикварной редкостью. Да и облик хозяина, мистера Литтлбери, с серебристой сединой, в серебристо-сером костюме, розовой рубашке из дорогого бутика и с серебристо-розовым галстуком-бабочкой, лишь усиливал впечатление. Он был старше, чем казался на первый взгляд, — тоже обычное, кстати, явление для истинного антиквара. Должно быть, ему далеко за семьдесят, подумал Бэрри. Когда мистер Литтлбери заговорил, голос его звучал, как у покойного Генри Фонды в роли профессора.
Витиеватая манера говорить не многим прояснила Вайну, чем он зарабатывает себе на жизнь, даже когда мистер Литтлбери принялся сам об этом рассказывать. Он был американцем, родился в филадельфии, жил в Цинциннати, штат Огайо, в то время как Харви Копленд преподавал там в университете. Именно тогда они и познакомились. Престон Литтлбери оказался знаком также с вице-ректором университета Юга. Он и сам в своем роде был академиком, работал в музее Виктории и Альберта, имел репутацию опытного искусствоведа и однажды написал даже столбец об антиквариате для общенациональной газеты. Похоже, что сейчас он занимался покупкой и продажей антикварного серебра и фарфора.
Вот и все, что удалось извлечь Вайну из туманных и уводящих в сторону витиеватостей Литтлбери. Пока он рассказывал, Вайн лишь послушно кивал головой, подобно фарфоровому китайскому болванчику.
— Я довольно много путешествовал, во все концы света, вы знаете, провел значительное время в Восточной Европе — благодарный рынок, знаете ли, особенно после «холодной войны». Позвольте поведать вам об одной забавной истории, имевшей место, когда я пересекал границу между Болгарией и Югославией…
Над Бэрри нависла угроза: он чуял, что придется выслушать очередной анекдот на вечную тему — бюрократической путаницы. Три подобных Вайн уже выдержал, а потому поспешил пресечь очередную попытку:
— Давайте побеседуем об Энди Гриффине, сэр. Одно время он работал на вас? Нам важно знать, где он мог быть за несколько дней до убийства.
Подобно большинству любителей поговорить, Литтлбери не нравилось, когда его прерывают.
— Что ж, хорошо, я именно к этому и подходил. Я в глаза не видел этого человека вот уже почти год. Вы знаете об этом?
Вайн кивнул, хотя на самом деле не знал. Признайся он в обратном, пришлось бы выслушивать дальнейшие разглагольствования мистера Литтлбери о приключениях на Балканах за весь последний год.
— Вы нанимали его?
— Можно и так выразиться, — осторожно проговорил Литтлбери, взвешивая каждое слово. — Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом «нанимали». Если вы хотите сказать, что я включал его в… как это называется? Ах, да, вспомнил, в платежную ведомость, то со всей категоричностью позволю себе заявить вам, что это не так. Видите ли, это избавляет от необходимости, к примеру, делать отчисления на медицинскую страховку или же регистрироваться в той или иной налоговой инспекции. Если же, с другой стороны, вы имеете в виду случайную работу, роль чернорабочего, — тогда вы абсолютно правы. В течение весьма недолгого времени Энди Гриффин получат от меня, я бы сказал, минимальное жалованье. — Литтлбери снова соединил пальцы рук и устремил поверх них пронизывающий взгляд на Вайна. — Он исполнял такую интеллектуальную работу, как мытье автомашины и подметание территории. — Употребление последнего слова впервые выдало его филадельфийское происхождение. — Выводил на прогулку мою собачку, ныне, увы, отошедшую в мир иной. Однажды, помнится, поменял колесо, когда оно спустило, — прокололось, хочу добавить для вас лично, сержант.
