Дорога, вильнув напоследок, плавно перетекла в прямую линию, уносящуюся вдаль по аккуратной долине. По обеим сторонам тянулись бесконечные ряды молодых деревьев, посаженных, быть может, лет двадцать назад; их тонкие, устремленные к свету силуэты, ярко-желтые или коричневые, перемежались зазеленевшими кустами боярышника и снежно-белыми — терновника. Земля между деревьями, устланная бурой прошлогодней листвой, переливающейся в лучах солнца, казалась пестрым ковром.

Он заметил впереди какое-то движение. Кто-то шагал по дороге ему навстречу. Едва различимая фигурка человека, молодого человека, точнее, девушки. Постепенно, по мере сближения, он различал все больше и больше. Дэйзи. Точно, Дэйзи, как ни странно встретить ее здесь, в этом месте, в такой час.

Завидев автомобиль, девушка остановилась. На таком расстоянии она не могла разглядеть, кто за рулем. На Дэйзи были джинсы, на плечи небрежно накинута дорогая курточка из непромокаемой ткани, левый рукав свободно болтается за плечом, вокруг шеи дважды обмотан алый шарф. Он мог бы абсолютно точно определить мгновение, когда она узнала его, — по изумленно распахнувшимся вдруг глазам. Лицо Дэйзи оставалось серьезным.

Остановив машину, он быстро опустил боковое стекло. Девушка начала говорить, не дожидаясь вопроса:

— Я вернулась домой. Я знала, что они меня не отпустят, а потому дождалась, пока Николас уйдет на службу, а потом объяснила Джойс, что еду домой, и поблагодарила ее за приют. Она принялась возражать, мол, как я там справлюсь одна. Ну, да вы ее знаете. «Извини, дорогая, но тебе не следует этого делать. Как быть с твоими вещами? Кто приглядит за тобой?» Пришлось ответить, что для вещей я заказала такси и вполне пригляжу за собой сама.

Уэксфорд поймал себя на мысли, что в реальной жизни ей мало что приходилось делать самой, и ухаживать за ней, как и раньше, придется Бренде Гаррисон. Что ж, молодости свойственно обольщаться.

— И теперь вы решили обойти свои владения?

— Я давно уж гуляю и собиралась обратно. Быстро устаю. — На ее лице опять мелькнуло горестное выражение, глаза наполнились печалью. — Вы меня не подбросите?

Дотянувшись до дверцы, Уэксфорд распахнул ее.

— Ну, вот мне и восемнадцать, — без особой радости в голосе проговорила Дэйзи. — Могу поступать так, как мне хочется. Как тут у вас пристегивается ремень? Мой перекрутился, и все перепуталось.

— Можете не накидывать, если не хочется. Это же частные владения.

— Правда? А я и не знала. Но ваш же пристегнут?

— Сила привычки. Дэйзи, вы хотите остаться здесь одна? Жить здесь?

— Но это же все мое. — Казалось, мрачнее произнести эти слова невозможно. В голосе девушки послышалась горечь. — Все мое. Почему же мне не жить у себя?

Он не ответил. Какой смысл повторять ей то, что она и так знает — что она молода, что она женщина, а потому беззащитна, или напоминать о том, чего пока не осознает: вполне возможно, что кто-то не прочь довести до конца дельце, начатое пару недель назад. Уж если подходить серьезно, надо выставить в Тэнкред-хаусе круглосуточную охрану, а не пугать девушку своими страхами.

Отогнав от себя эти мысли, Уэксфорд вернулся к предмету, который они обсуждали с Дэйзи при последней встрече у Вирсонов:

— От отца никаких известий?

— От отца?

— Но он же отец, Дэйзи. Он должен обо всем знать. Убежден: в этой стране не найти человека, который понятия бы не имел о случившемся, не прочел об этом в газетах или не видел по телевизору. И, если я хоть что-то понимаю, сегодня газеты подкинут дров в огонь в связи с похоронами. По-моему, вполне вероятно, что он с вами свяжется.

— Если так, то почему он не сделал этого раньше?

— Он мог не знать, где вас найти. Но он названивал в Тэнкред-хаус каждый день.

Его внезапно пронзила мысль, не отца ли высматривала Дэйзи на похоронах, тщетно оглядываясь по сторонам. Тень отца, о котором почти не говорили, но который должен же был существовать. Уэксфорд припарковал машину у бассейна. Дэйзи, выйдя из нее, обратила застывший взгляд на воду. Несколько белых — или бесцветных? — рыбок с пурпурными головками, привлеченных лучами солнца, всплыли почти на поверхность воды. Дэйзи перевела взгляд на скульптуру: стан девушки, превращенной в дерево, скован корой, а рядом вздымает руки юноша, устремив на нее тоскующий взор.

— Дафна и Аполлон, — проговорила Дэйзи. — Копия Бернини. Считается неплохой, но я не понимаю. По правде говоря, подобные вещи меня мало волнуют. — Она скорчила гримаску. — Дэвине нравилась. Когда-то. По-моему, божок задумал Дафну изнасиловать, вам так не кажется? Конечно, можно сказать и иначе, подыскать романтические слова, но суть все равно в этом.

Уэксфорд промолчал, задумавшись, какой эпизод из прошлого девушки мог вызвать эту дикую вспышку?

— Ведь он же не собирается за ней ухаживать? Скажем, пригласить в ресторан или подарить обручальное кольцо? Какие люди дураки! — Отвернувшись от бассейна и слегка вскинув голову, Дэйзи попыталась сменить щекотливую тему. — Когда я была маленькой, я нередко спрашивала маму об отце. Ну, знаете, как бывает с детьми, которые все хотят знать. Она же обычно норовила… Ну, мама, когда ей не хотелось о чем-то говорить, старалась отослать меня к Дэвине. Я только и слышала: «Спроси у бабушки, она объяснит». Ну, я спросила у бабушки, и она объяснила… Вы не поверите! Она сказала следующее: «Твоя мать была футбольной фанаткой, дорогая; обычно она бегала посмотреть, как он гоняет в футбол. Вот там они и познакомились». А потом добавила: «Сказать по правде, он принадлежал к низам». Ей нравились подобные выражения, что-то вроде модных фразочек, как ей казалось. «Футбольная фанатка», «низы». «Забудь о нем, малышка, — сказала она. — Представь, что ты появилась на свет посредством партеногенеза, как водоросль». А потом объяснила, что такое партеногенез. У нее так всегда — по любому поводу лекция. Признаюсь, подобное объяснение особой любви или уважения к отцу мне не добавило.

— Вы знаете, где он живет?

— Где-то в северной части Лондона. Женат. Пойдемте в дом, если хотите, попробуем отыскать его адрес.

Ни парадная, ни внутренняя двери оказались не заперты. Уэксфорд вошел следом за Дэйзи. Когда он прикрывал за собой дверь, подвески на люстре вздрогнули и зазвенели. Лилии наполнили оранжерею удушающим искусственным ароматом, словно в парфюмерном магазине. Здесь, в этом холле, она пыталась доползти до телефона, оставляя на сверкающем полу кровавый след, ползла мимо тела Харви Копленда, раскинувшегося у подножия лестницы. Он поймал ее взгляд, брошенный в ту сторону: по большей части со ступеней уже убрали ковры, скрывавшие под собой простое дерево. Дэйзи прошла к дальней двери, которая вела в кабинет Дэвины Флори.

Раньше Уэксфорд в кабинете не был. Вдоль стен тянулись уставленные книгами полки. Единственное окно выходило на террасу, к которой примыкала serre. Обстановка его не удивила: он ожидал увидеть нечто подобное, за исключением, правда, прекрасного темно-зеленого стекла глобуса, стоявшего на столе, да японского сада-бонзай в терракотовой подставке под окном. Немного странным казалось отсутствие в кабинете процессора, пишущей машинки и прочего электронного оборудования. На столе, рядом с кожаным письменным прибором, лежала авторучка «Монблан» с золотым пером. Из специальной чаши, похожей на малахитовую, торчали шариковые ручки, карандаши и нож для бумаг с костяной рукояткой.

— Она всегда писала ручкой, — сказала Дэйзи. — Не умела печатать и не хотела учиться. — Девушка перебирала что-то в верхнем ящике стола. — Вот. Нашла. Она называла ее телефонной книжкой «недругов». Специально завела для людей, которых не любила, или для тех, в ком э…э… не видела пользы.

Список имен в книжке оказался неожиданно длинным. Уэксфорд нашел букву «Д». Единственный Джонс носил инициалы Дж. Г. и значился по адресу: Лондон, 5. Никакого номера телефона.

— Не совсем понимаю, Дэйзи. Почему адрес вашего отца хранился у бабушки, а не у матери? Или у нее он тоже был? И почему Дж. Г.? Почему не просто имя? В конце концов, он ее зять.