Вскоре вернулся Кейси. Он смеялся, а таким Уэксфорд его видел не часто. Кто-то из посетителей ресторана принял его за официанта и попросил принести два сухих мартини, и Кейси ответил с итальянским акцентом, что сейчас принесут, сэр. Шейла рассмеялась слишком громко. Кейси допил свой бренди, затем долго и с большой претензией заказывал какое-то особенное вино. Пребывая в исключительно веселом настроении, он заговорил о Дэвине Флори.

Все прошлые слова типа «промолчу» и «смешной коротышка-полицейский» были забыты. С Дэвиной Флори он виделся несколько раз, первый раз на завтраке по случаю выхода чьей-то книги, и затем, когда она пришла в издательство и они встретились в «атриуме», слово, которое он употребил вместо слова «вестибюль» и которое дало ему возможность тут же провести небольшое исследование по поводу употребления модных слов и ненужных заимствований из мертвых языков. Вопрос Уэксфорда, прервавший лекцию, был воспринят как своевременный.

— Вы не знали, что меня издает «Сент-Джайлз пресс»? Вы абсолютно правы, оно меня не издает. Но теперь мы все под одной крышей, вернее, под одним солнечным зонтиком, это более подходящее слово. «Кэрлион», «Сент-Джайлз пресс», «Шеридан» и «Квик», теперь мы все называемся «Кэрлион-Квик».

Уэксфорд подумал об издателе «Кэрлион-Брент» Эмиасе Айленде, своем друге и шурине Бердена. Насколько он помнил, он все еще там работал, укрупнение не лишило его места. Стоит ли позвонить Эмиасу, чтобы получить информацию о Дэвине Флори, поскольку воспоминания Кейси не добавили ничего к тому, что уже было известно Уэксфорду? Его третья встреча с Дэвиной Флори произошла на приеме, устроенном «Кэрлион-Квик» в их новом здании в Бэттерси, или, как его назвал Кейси, — «на отшибе». С ней был ее муж, слишком, пожалуй, приятный и любезный старый «милашка», был когда-то членом парламента от графства, где жили родители Кейси. Лет пятнадцать назад приятель Кейси учился у него в Лондоне в экономическом колледже. Кейси назвал мужа Дэвины Флори «застольным милягой». Свое обаяние он распространял на толпы фотомоделей и секретарш, которые всегда присутствуют на подобных приемах, в то время как бедняжка Дэвина вынуждена была беседовать со скучными главными редакторами и директорами по маркетингу. Не то чтобы она давала какие-то советы, она высказывала свое мнение, как это делалось в Оксфорде в двадцатые годы, нагоняя на всех скуку разговорами о политике Восточной Европы и подробностями о каком-то путешествии в Мекку, куда ездила с кем-то из своих мужей в середине пятидесятых. Уэксфорд внутренне улыбался, слушая такие впечатления.

Лично ему, Кейси, не нравится ни одна из ее книг, исключение, возможно, составляет «Владельцы Мидиана». Уэксфорд помнил, что Уин Карвер охарактеризовала ее то ли как наименее удачную, то ли как хорошо принятую критиками. По его, Кейси, собственному определению ее творчество является не более чем хрестоматией произведений Ребекки Уэст [4], только лишенной прозорливости. И с чего она взяла, что может писать романы? Она слишком нравоучительна и дидактична. У нее нет воображения. Он абсолютно убежден, что она была единственной на приеме, кто не читал его роман, получивший литературную премию, или, по крайней мере, не удосужилась сделать вид, что читала.

По поводу своего последнего замечания он самоуничижительно рассмеялся. Затем попробовал вино. И вот с этого момента все пошло плохо. Попробовав вино, он поморгал и, взяв пустой бокал, выплюнул все, что не проглотил. Затем отдал оба бокала официанту.

— Эти помои просто отвратительны. Унесите и принесите другую бутылку.

Позже, разговаривая с Дорой, Уэксфорд сказал, что удивлен, на прошлой неделе во вторник в «Прима-вере» ничего подобного не происходило. Но тогда приглашал не Кейси, возразила жена. И потом, если попробуешь вино и оказывается, что его действительно нельзя пить, то куда же выплюнуть? На скатерть? Она всегда пыталась оправдать Кейси, хотя на этот раз ей пришлось трудно. Ей, например, нечего было сказать в защиту Кейси, когда, после того как он отправил обратно закуски и вокруг их столика стояли три официанта и менеджер ресторана, он заявил старшему официанту, что в современной кухне тот разбирается не больше, чем заведующая школьной столовой.

В ресторан приглашали не Дора и Уэксфорд, но ресторан находился в их районе, и в каком-то смысле они чувствовали ответственность. Уэксфорд также понимал, что в своих действиях Кейси был неискренен, он хотел произвести эффект, в дни его молодости старики назвали бы это «выходкой». Обед проходил в тягостном молчании, которое нарушил Кейси, — после того как, отодвинув второе, он громко сказал, что уж он-то не позволит этим негодяям обманывать его. А потом он вновь вернулся к Дэвине Флори, отпуская оскорбительные замечания относительно ее интимной жизни.

Среди прочих высказывалось предположение, что спустя восемь лет после первого замужества она все еще оставалась девственницей. У Десмонда, произнес он громким раскатистым голосом, никогда «не стояло», по крайней мере, на нее, да и что ж тут удивительного? Наоми, конечно, не от него. Кейси сказал, что не рискнет угадать, кто может быть ее отцом, и тут же рискнул и высказал несколько догадок. Затем он указал пальцем на пожилого мужчину за дальним столиком, тот имел сильное сходство с выдающимся ученым и главой одного из колледжей Оксфорда, но им не был. И Кейси принялся рассуждать о вероятности «двойника» этого мужчины быть первым любовником Дэвины Флори.

Здесь Уэксфорд встал из-за стола и заявил, что уходит. Он попросил Дору уйти вместе с ним, сказав, что остальные могут поступать, как им угодно. «Пожалуйста, папа», сказала Шейла, а Кейси спросил, в чем дело. К большому сожалению, ей удалось уговорить его остаться. Когда же принесли счет, Уэксфорд пожалел, что проявил слабость. Кейси платить отказался.

Последовала безобразная сцена. Кейси выпил огромное количество бренди и, хотя не был пьян, стал дерзким и грубым, он кричал и оскорблял персонал ресторана. Уэксфорд решил, что пусть случится все, что угодно, даже если вызовут полицию, он этот счет не оплатит. В конце концов заплатила Шейла. Он сидел рядом с каменным лицом и не шевельнул пальцем. Позже он признался Доре, что в его жизни, наверное, были моменты, когда чувствовал себя так же скверно или хуже, но он таких моментов не припомнит.

В ту ночь он страдал бессонницей.

Разбитое стекло в столовой забили планками, и холодный воздух больше не проникал в комнату.

— Я взял на себя ответственность и отправил заказ на закупку толстого стекла, — мрачно сообщил Кен Гаррисон Бердену. — Неизвестно еще, когда его привезут. Не удивлюсь, если пройдет несколько месяцев. Эти преступники, эти бандиты, которые вытворяют такое, они не думают, сколько хлопот потом из-за них таким маленьким людям, как вы и я.

Бердену не понравилось, что его причислили к «маленьким людям», но он промолчал. Позже он сказал Уэксфорду, что сразу представил себя чем-то вроде домового или карлика. Они медленно шли к саду с задней стороны дома, направляясь к сосновым насаждениям. Стояло чудесное солнечное утро, было свежо и холодно, трава и живая изгородь серебрились от выпавшего за ночь инея. В лесу начал распускаться терновник, и его мелкие белые цветы, словно снежинки, воздушной россыпью покрывали черные безлистные ветки. За выходные Гаррисон почти под корень подрезал розовые кусты.

— Наше пребывание здесь кончается, это точно, — произнес Гаррисон, — а вам еще надо работать, так ведь? Будете работать, как обычно, жизнь есть жизнь.

— А как насчет Гриффинов, мистер Гаррисон? Вы можете мне что-то сказать о них?

— Вот что я вам скажу. Терри Гриффин взял себе на Рождество молоденький кедр, пару лет назад это было, да. Я застал его, когда он как раз его выкапывал. Никто не заметит, сказал он. Ну я и решил сказать об этом Харви, то есть мистеру Копленду, вот так.

— Поэтому вы и поссорились с Гриффинами?