Гости наслаждались танцем. Жанна ждала, что возлюбленный пригласит ее, но Сергей облокотился о крышку рояля в устойчивой позе, которая свидетельствовала о том, что он собирается простоять здесь столько, сколько нужно.

— Мне даже страшно делается при мысли, что я мог нагрубить вам в первый день знакомства, — проговорил он, любуясь гордой осанкой пианистки. — Не принять на работу. Или что вы не захотели бы ничего менять. И я бы вас никогда не увидел.

— А вы и были резки, Сергей. Так что первый пункт программы вам вполне удался, — ответила она.

— И вы именно это будете помнить о первом дне нашего знакомства? Как жаль. — Он говорил вполне искренне.

— Нет, не это, — мягко возразила она.

— Интересно, что же?

— У вас был одеколон «Де Вивр». Теоретически я его не люблю, но на вашей коже он очень интересно звучит. Я запомню запах одеколона, свежего кофе и зеленые сердитые глаза с золотисто-медовыми пятнышками возле зрачка.

Сергей, никогда прежде не слышавший, чтобы женщина изъяснялась столь свободно и просто, нисколько не смущаясь своих чувств, смотрел на нее шальными блестящими глазами. Сзади к нему подошла Жанна и демонстративно обняла за талию, показывая самым непонятливым, кто в доме хозяин. Колганов вздрогнул и непонимающе обернулся: он начисто забыл на эту минуту, что она вообще есть на свете. И нельзя сказать, чтобы недвусмысленное напоминание доставило ему хоть какую-то радость.

Этим вечером майор Варчук тоже решил развлечь себя пасьянсом. Расписав на отдельных карточках известные ему эпизоды из жизни Татьяны Зглиницкой, он раскладывал их то в хронологическом, то в одному ему понятном логическом порядке, пытаясь составить для себя цельную картину. Но картины не получалось — она разваливалась на отдельные фрагменты, кусочки яркой мозаики, и без посторонней помощи сложить ее казалось невозможным.

Впрочем, Николай не унывал. Он уже приблизительно представлял себе эту историю, и отдельные эпизоды — впрочем, весьма важные — его не слишком интересовали. Кстати, компьютер, полезная штука, выдал по запросу на Зглиницкую чертову уйму упоминаний, все до единого в зарубежной прессе. Мучиться со словарем, переводя английские и французские (что уже вообще ни в какие ворота не лезло в связи с абсолютной непонятностью оного языка) статьи, Варчук не стал. Главное, он удостоверился в том, что Татьяна в свое время находилась за границей, в частности в Великобритании, и вполне могла познакомиться там с Артуром Скорецким: чем черт не шутит, когда Бог спит?

И если опираться на историю, рассказанную сахалтуевским товарищем Димкой Кащенко, то все становится на свои места. Косвенно виновный в гибели коллеги и близкого друга, Артур вполне мог много лет спустя встретиться с истинным виновником трагедии и совершить акт возмездия. А навести на него впрямую свидетель Кочубей не пожелал по вполне определенным причинам: слишком многое пришлось бы тогда объяснять, и никакой логике эти объяснения не поддавались бы. Проще подсунуть следствию Татьяну Зглиницкую, личность настолько необычную, что не захочешь — заинтересуешься. А уж от нее-то цепочка быстро приведет к Скорецкому, который каждый божий день, а точнее — вечер является в Музейный переулок как на службу. Дальше — дело техники.

Тут как раз все более или менее сходится. Интересно другое: кто еще знал о встрече Скорецкого и Мурзакова, кто кровно заинтересован в том, чтобы милиция, официально прекратившая дело и сдавшая его в архив, начала разбираться в нем заново? Кто и зачем послал в качестве свидетеля бывшего сотрудника КГБ Петра Кочубея? И вот еще что: как объяснить не самый важный, но любопытный факт: у Артура нет машины, у него мотоцикл. Трудно представить себе человека, совершившего убийство и разъезжающего ночью, на мотоцикле, с трупом за спиной. Правда, еще сложнее вообразить случайную встречу этих двоих на Трухановом острове, в кустах, под звездами.

И все это вместе никак не вяжется с тем театральным представлением, которое ежедневно разыгрывает очаровательная женщина из известной старинной (как утверждает все тот же компьютер) фамилии; особенно если учесть ее знакомства. Среди близких друзей Татьяны числятся такие бонзы, что вполне вероятно предположить, что некто пытается подобраться к ним столь необычным и мудреным способом.

Николай снова переворошил карточки и принялся выкладывать их в новой последовательности. Что бы он ни придумывал, как бы ни пытался объяснить происходящее, сходилось все, кроме одного. Сама Татьяна выпадала из стройного и логичного расклада, будто и вовсе явилась из другой галактики, а потому живет по совершенно иным законам; и смеется втихомолку над теми несчастными, которые пытаются вписать ее в единственно знакомую им систему.

Уже засыпая, Варчук успел ухватить две параллельные, никак не связанные между собой мысли. Первая: хорошо, что дело уже в архиве, а то бы за него Данила Константинович точно голову с плеч снял. А так можно никуда не торопиться и не наломать в спешке дров. И вторая: Татьяна никогда бы не ссорилась с ним из-за денег и уж наверняка никогда, даже сгоряча, в сердцах, не сказала бы: «Лучше бы тебя, идиота, пристрелили». Этой второй мысли он счастливо улыбнулся и впервые за долгое время заснул спокойно. Сны ему той ночью снились яркие, цветные и веселые, как в детстве, чего не случалось уже очень давно.

Сидя на пресловутой лавочке, утопающей в объятиях старого и пышного куста жасмина, Трояновский поймал себя на мысли о том, что и в цветущем отрочестве не проводил столько времени под окнами любимой девочки. Во-первых, по той причине, что ни одна знакомая девочка ему настолько не нравилась; во-вторых, потому, что он прежде полагал эти посиделки напрасной тратой драгоценного времени.

— И вот ты уже не знаешь, что тебе делать дома, потому что дома ее нет и никогда не будет, — говорил Артур. — И ты как-то быстро с этим миришься.

— Почему не будет? — чуть ли не вызывающе спросил Андрей.

— А ты сам узнаешь, — усмехнулся невесело его собеседник. — И смиришься, и согласишься. А вот так вот. Потому что такова селяви — вольная транскрипция, конечно. Я ведь поначалу твердил, что это ей просто сплошные тюфяки попадались. Думал, нужна твердая мужская рука. Эх, индюк тоже думал, а потом в суп попал. Сказали бы мне пару лет назад, что я буду вот так мирно беседовать с потенциальным соперником, со смеху бы умер.

— Наверное, я тоже, — согласился молодой человек. — Здесь хорошо. — Втянул пьянящий вечерний воздух. — Давно я так не дышал полной грудью.

— И это правда, — согласился Артур. — Немножко другая планета. Никто не говорит о деньгах, политике, здоровье. Какая-то чудесная жизнь, будто в кукольном домике. Кстати, ты видел Геночкин кукольный домик?

— Нет, не довелось.

— Замечательная штука, редчайшая. Середина прошлого века, кажется. Обязательно попроси, чтобы Геночка тебе похвастался. Это, кстати, ему Татьяна подарила на Новый год, когда узнала, что в детстве у него была такая мечта.

— С ума сойти, — изумился Трояновский. А потом задал немного неприличный, но давно уже терзавший его вопрос. — А ты давно… здесь бываешь?

Артур с наслаждением затянулся сигаретой, помахал рукой, разгоняя дым.

— Очень давно. Правда, был длинный перерыв, по моей собственной глупости. Больше ничего не спрашивай. Когда-нибудь, возможно, когда мы познакомимся поближе и будем сидеть вот так же, на этой самой скамейке, я наберусь смелости и расскажу тебе эту историю. Наверное. Слушай, есть предложение: давай выпьем на брудершафт. А то на «ты» я как-то незаметно перешел, и безо всякого повода. Успокой уж мою совесть.

— Хорошее предложение, — легко согласился Андрей. — Ну, за знакомство.

Они извлекли из-под скамейки бутылку с коньяком, наполнили бокалы, но тут к ним быстрым шагом приблизилась тень, при ближайшем рассмотрении закутанная в Липину шаль. Тень несла свечу, закрывая рукой крохотный огонек.