Решеньем простых задач…
Н.К. с сестринской любовью и безграничным терпением :-))))))
Мне тебя не хватает. Брату
Календарь – онемевший враг тянет время в моей груди,
Мне тебя не хватает так, что приходится жить в кредит,
Мне тебя не хватает так, как душе не хватает лет…
Все бессмысленно стало, брат, здесь, где права на встречу нет.
***
До потери родной руки не понять, как бесценен миг….
Так нелепо звучат шаги в коридорах, тобой пустых…
***
Здесь, по-прежнему, ночь и день, каждый август теперь – за век,
Да больная строка тебе, по страницам тетрадных рек.
И шагаем из года в год, по остывшей своей земле......
***
Только мама сейчас поймет, как тебя не хватает мне….
Старшему братишке посвящается.
6.04.1980 – 22.08.2004
Мама
Листопад за окном, на душе – воронье,
Крест спасеньем сожму, что есть силы:
Боже, дай мне хоть четверть от боли её,
Той, что первый восход подарила...
Той, чьё сердце звучало с моим в унисон –
Самой древней, из всех, колыбельной,
Я за каждый её потревоженный сон
Отмолю в тишине, как в молельне.,.
За тропинки у глаз отпечатком тревог,
За печаль её в сумрак закатный,
За полеты мои над чужбиной дорог
Возверну, возверну я стократно!
За терпенье и вздох у открытых дверей,
За заснеженность зим в одиночку –
Всё отплачу сполна у иконы твоей
И молитвой рифмованной строчки ...
Листопад за окном, на душе – воронье,
Крест спасеньем сожму, что есть силы:
Боже, дай мне хоть четверть от боли её,
Той, что первый восход подарила...
Жираф
Солнце стекает лаской в стакане сока, утро открыло ставни на сонный город:
Знаешь, а мне сейчас подарили Бога, сшитого красной ниткой из старой шторы.
Темно оранжевый, в мелкий смешной горошек, длинная шея, хвост с бубенцом от шарфа…..
Я улыбаюсь Богу, а он все больше смахивает на маленького жирафа….
Я улыбаюсь Богу, а он зачем-то губы смешные складывает в цветочек….
Солнечный зайчик роняет тепло на стенку, зайчик смеется голосом, как у дочки…
Зайчик смеется, Бог на ладони пляшет, падает солнце капельками на пальцы…
Утро себя рисует на стол и чашки, и вышивает пятнышками на пяльцах…
Что-то сегодня стало другим и ярким. Чудо из старой шторы – подумать только….
Бог на ладонях – он не жираф в подарок, он и на самом деле родился Богом…
И ничего, что смахивает по форме на лоскутки в горошек, с хвостом от шарфа…
Дочка сегодня мне сшила из старой шторы Бога, слегка похожего на жирафа…
Рисуй этот мир красивым
На сонной границе рисуют рассвет огнем,
А он на страницах – деревья, мосты и дом
И солнце и яркого цвета под ним цветок.
Рисуй этот мир красивым. Рисуй, сынок.
Под пальцами жизнь раскрывает свои глаза,
Ты столько всего умеешь о ней сказать,
Как будто карандаши – это добрый Бог.
Рисуй этот мир красивым, рисуй, сынок.
Новым по белому линии линии линии, сделай же мир красивее и счастливее, солнечней, радостней... Господи, помоги ему видеть не черным порохом над могилами...
Не ледяной броней, не седой бедой, не выжженным небом, созданным не тобой...
Не синим чернилом на мятом клочке войны, где слова не – мы.
Господи, сделай мир к нему не слепым...
Твой маленький город живет на моем столе,
Деревья, наш дом и солнце – подарок мне.
Обычное счастье на самый простой листок...
Храни этот мир красивым, храни, сынок...
На фото: Рисунок, сделанный ребенком, одним из заложников школы в Беслане.
Ля минор
Пустота начинается с ля минор, по аккордам глотая дождливый май.
Разбиваю мысленно монитор, но опять печатаю "не скучай".
Покупная встреча – причина ждать. Цифровая нежность – наш повод жить.
Я – смотрю, как стынет в ладонях чай.
Ты – мне пишешь "дочка, бросай курить".
Каждый стих – попытка забыть о том, что надежда вычерпана на треть.
Целый день отчаянно клонит в сон. Клонит в сон, а кажется – умереть.
Но опять генерирую "всё о'кей". И прошу у неба немного сил
*** Становясь взрослее – не стать черствей ***
*** Набирая "мама" – молчать "спаси". ***
Я пишу о тебе зеркалами размытых чернил
Я пишу о тебе зеркалами размытых чернил,
Буква к букве и ты возрождаешься так, как хотел бы:
Тихим голосом сложенных рифм на декабрьско-белом
И живешь на бумаге вот так, как сегодня бы жил.
Я смеюсь за тебя только так, как смеялся бы ты:
Прикрывая глаза, забирая в себя без остатка
Этот мир безграничный, но все же не вечный и шаткий,
Где теперь никогда не хватает твоей высоты.
Принимаю в ладонь облака – до тебя не достать,
Остается выцеживать кадры, бросаясь в альбомы
И стирать из висков тот момент, где ты вышел из дома,
А ключи на столе продолжали тебя вспоминать,
И молчали звонки, непривычной тоской по углам,
Как забытая в спешке собака – тревожно, но веря,
Что сейчас чей-то шаг простучит сквозь ожившие двери
и не будет причин закричать тишиной навсегда.
Я пишу для тебя, продолжаясь в той самой главе,
Где сама рождена за тобой. Для тебя. О тебе.
Отцу
*** ("Обида порой на тебя до краешка...")
Обида порой на тебя до краешка:
Не знаю, где ты. На земле – на небе ли...
Иной посылает меня по батюшке,
А мне, представляешь, идти-то некуда...
Отцу
Двадцать восемь
В предд/верии двадцативосьмилетия
Двадцать восемь.
Пройтись босиком по краю, где в болячках коленки и лед вкусней,
где смеются прохожие "вот дурная", а тебе не торопится быть умней
и не терпится сделать лицо построже, если он заденет тебя плечом –
неуклюжий и странный, с которым можно делать вид, что думаешь ни о чем,
а самой на бумаге плести узоры, что бы только о нем и, как сон, легки,
что бы даже потом, после первой ссоры, понимать, что к нему у тебя – стихи...
и красивые бабочки в подреберье и еще черт те что, но о том – молчать.
Двадцать восемь. Уйти босиком за двери и опять уметь по нему скучать.
