Просто сдыхает гребаная любовь – миру по барабану такая хрень.

Миру такие выпады – дежавю, старое фото, как в бабушкином трюмо,

Общая наша истина в стиле «ню», пройденная покадрово, как в кино.

Этой планете корчи мои – плевок, брошеный с макрокосмоса в океан.

Здесь на младенца плавно нажать курок – пара секунд всего. Да куда уж нам..

С этой больной фантазией о судьбе, картах тарО, признаниях ни о чем…

Если сравняли просто с д..мом в бедэ мальчиков с автоматом через плечо…

Если здесь человечишкина душа стоит гораздо меньше чем два нуля,

Этой планете мы – плесень, нарыв – мы вша, с манией гигантизма гнилая тля…

Тянется бред под лезвиями минут боль напрягает нервы три дня подряд

Личная катастрофа – отдельный пункт. Личная катастрофа – не общий ад…

Ну, убеди меня в том, что все это не так, что у прохожих бывают свои исключенья: мы истолкуем друг друга как сложный трактат, из интереса, крошась между пальцев печеньем и отливаясь под слепками губ в эталон только друг другу понятного дикого счастья. Это забавно – нырять с головой в Рубикон, чтобы потом заменять под ребром на запчасти смятое старой шпаргалкой с пометкой "любовь" сердце, когда-то вмещавшее томы о жизни, но для чего, если после, как старые письма, нас разошлют по кварталам чужих городов, где нам придется учиться из сонмища лиц складывать паззлами не-до-шаблоны друг друга, пряча тайком под улыбку синдромы недуга с грубыми шрамами вырванных с корнем страниц.

* Только опять ты вживляешь под вены апрель и выдыхаешь "не думай о завтра, но верь" *...

Последнее солнце роняет себя на купол, осталось разбиться в тетради в попытках жить.

Из нас не получится даже тряпичных кукол – внутри вместо ваты осколки красивой лжи.

Во благо, во имя... плевать по какой причине мы выбрали этот способ ломать мосты,

Сегодня нет повода выть и бежать на имя. СЕГОДНЯ нет. Нет его. Детка давай, остынь.

Напейся, порви блокноты, смени прическу, купи новый галстук. Не парься по мелочам.

Мы будем прохожими холодно и неброско, похожими только шрамами на плечах

И ровными взглядами, где ничего от наших, умевших когда-то каяться и сжигать

Мы станем мудрее и может быть, веком старше, поймем, что когда-то нам было, кого терять.

Никто еще больней тебя не курил мой никотин под вечный куплет Гарсиа. Теперь я знаю как это: растаять в дым, теперь я знаю, как это: уйти красиво под поцелуи выстрелами в упор, без перспективы оставить чужих в подкорке. Теперь я знаю, что в общем-то до сих пор я ни черта не смыслила в добром Лорки и ничего не слышала. Ни-че-го из тех сопрано /меццо/ других контральто, все опускалось в планке десятибальной на самый ровный и самый банальный ноль, но не с тобой. Мне кажется "не с тобой" – такое время, украденное извне и мы были не – мы, неузнанны / как сквозь стены неузнаваем первый аккорд струны / Никто еще вот так не сходил с прямой, как я схожу с ума под твои запястья в густое небо, где Лорка поет о счастье, и где меня – ни четверти в новой части чужих куплетов, наигранных не тобой.

Хватит лепить из прошлого белый безликий ком. Истина такова,

Что мне все равно, кто тебя смаковал глотком вызревшего вина,

Кто там входил в твои вены тупой иглой, впрыскиваясь бедой,

Мне все равно, кто лечился тобой, как святой водой….

Знаешь, какая разница, сколько в твоем альбоме чужих могил,

Кто тебя точно так же похоронил, кто тебя сохранил, как простую пыль,

как немую быль

Злыми  ли письмами, татуировками на плечах, смятой ли простыней.

Кто посыпает твоими фото голову, как золой…

Каждая сказка в попытке забыть о прошлых делает нас слабей,

Делает нас, другими, похожими на заблудившихся голубей,

Каждая сказка делает нас глупым следствием без причин.

Прошлые, пришлые – мертвое время. Не более. Помолчим.

Поэтами не рождаются в тесных глотках палат –

Их заряжают в тугие обоймы и выпускают очередью по лицам.

Поэтам по хрену, что о них говорят, Поэтам такое снится,

что если выложить на головы кадрами – не хватит ада.

Без звукового ряда,

Без титров

настоящие Поэты пишут себя венами по голой груди тротуаров,

по рваному небу шрамами, миллиграммами остро заточенных слов,

Поэты могут так обозвать любовь, что солнце закроет уши,

но будет слушать, стыдливо пряча в рванину тучи свое лицо.

Потому что правда только тогда впускает в своё кольцо,

когда её не боятся.

Поэты умеют так утонченно драться, что тот, в кого попадают его кастеты,

не скоро обнаруживает утечку своих секретов, текущих сквозь

рваные дыры души, вопя, что так не бывает.

Поэты по-настоящему могут жить!

Поэты по-настоящему могут жить,

только когда умирают.

Век расстояния. Хватит. Пора домой. Просто закрыться в вечность \сломать ключи\

просто растаять,слушать, как за стеной, перерождаясь, прошлое замолчит.

Больше не ставить время на тормоза, не оглянувшись, не обернувшись, не…

Вытравить память\ губы \твои глаза \общий с тобой рассвет на седом окне\,

Родинку под ладонями, этот бред шепота на страницах полночных книг,

Выжечь из кожи ласку, изрезать плед, реинкарнировать в мрамор /фарфор гранит/

Измолотить до каши суставы дней, давящую виски карусель часов,

Просто исчезнуть – больше – не быть твоей – храмом на фоне клонов простых домов,

Богом твоим карающим за грехи, идолом цвета крови, дорогой в ад –

Хватит, я исчезаю – прошу, беги, в бывшее до меня – на прыжок назад.

Я не хочу быть смыслом – глотком воды – смертью – чистилищем – пристанью у планет

Плакать, стучаться пульсом твоей беды .

                Я не хочу любить, не желаю,… не…

Если однажды ты съедешь ко мне из города и разрешишь мне хранить твой портрет за воротом,

Все не случится так выгодно, как нам хочется: нас все равно друг для друга не станет поровну.

Если однажды ты все-таки станешь чем-то мне глубже моих заветов, по дну начертанных,

я все равно не смогу стать ручной и мебельной и, вероятно, сопьюсь (но умру от Chesterfield).

Если однажды ты позовешь меня в Viterbo / в теплый VitErbo, где по зиме – без свитера,

где в облаках даже птицы выводят литеры – я все равно не забуду дождливость Питера.

Я все равно буду им восхищаться матерно, но если когда-нибудь все-таки станем вместе мы

Только одно я точно могу обещать тебе: всё будет пошло, а значит – честнее честного.

Тамагочи – игра, примитивный электронный девайс, имитирующий жизнь реального животного.

Знаешь, друзья в кавычках равняются сваре гончих…

Сваре гончих, чья жажда крови, помноженная на три