Вместо голоса хрип и точки. У погоды настрой паршивый. Я сворачиваюсь клубочком и залечиваю ушибы. Я сворачиваюсь клубочком. Я залечиваю ушибы.
Под карнизами – суматоха. Над карнизами тишина.
Кошка плачет, но ей не плохо. Кошке села в глаза луна.
Кошка видит уставший город. Кошка видит его насквозь.
Люди серы в квартирах-порах. Улыбаются не всерьез.
Каждый хочет быть кошке Богом. И заглядывает в глаза.
А у кошки своя дорога. Лаской кошку не привязать.
Перестать доверять прогнозам. Сигарета заменит хлеб. Мама ставит на столик розы. Полос много, но белых – нет. На охоте любить паршиво, когти спрятаны на потом. Я зализываю ушибы и сворачиваюсь клубком. Я зализываю ушибы. И сворачиваюсь клубком.
Здравствуй, ангел
***
– Здравствуй ангел. Что видишь ты с высоты? Здесь дождями – моя печаль.
Но всё так же люблю васильки – цветы, тишину и фруктовый чай.
Летом кутаюсь в солнце, зимой – в строку /в ней, как правило, о тебе/
Говорят, в вашем городе, наверху, нет ни осени, ни людей ...
А у нас суета, как ножи в спине – хочешь вынуть и залечить...
Только в этой, похожей на мир, войне, нужно двигаться, чтобы жить...
И писать о тебе по ночам /к пяти ты являешься мне во сне/
С каждым солнцем сильнее саднит в груди, с каждым снегом хочу к тебе.
– Здравствуй, девочка с рыхлой, как хлеб, земли, я отвечу тебе, читай:
В этом городе нет суеты /зимы/ – в этом городе вечный май,
Вы, земные, нам сверху – пшена зерно, всё спешите сюда взлететь,
Знала б ты, как мечтает мое крыло эту влажную тронуть твердь,
И принять твой любимый фруктовый чай и нарвать для тебя цветов,
Каждый вечер читаю твою печаль по страницам цветных зонтов,
Но не в силах спуститься в твой теплый свет, чтобы смертным, но нужным стать...
Ведь я небом однажды был дан тебе, чтоб от боли тебя спасать.
И не то, чтобы...
Даже солнце сдаётся и их не жжёт, даже дождь не читает своих молитв –
Так упрямо она его бережет... Так тепло он её у плеча хранит,
И не то, чтобы весело и легко, но как будто знакомы две сотни лет:
Он её укрывает своим пальто, а ей нравится этот его букет
из горчащего крепкого табака и парфюма вдыхать до предела и
ностальгии по детству, где облака точно так же умели порхать в груди...
И узнать бы его ей, узнать еще, по касаниям, родинкам – от ключиц,
открывая свой личный, опасный счёт разноцветным мурашкам и до границ
их обычного счастья в его губах с послевкусием стона и чайных нот,
но зачем-то он тает в своих словах. Но зачем-то она достает блокнот
И рисует на вдохе о том, что он слишком здесь, чтобы верить его глазам.
И светлеет её одинокий дом... И смягчаются тени в пустых углах.
Ей труднее становится их держать, где она бережет его. Он – хранит...
И отчетливей дышит её тетрадь. И яснее чужой заоконный ритм...
Он берет ее руки, легонько касаясь пальцами, и целует совсем по-детски, оберегающе...
А она, как девчонка, смеется "давай останешься"... А она как девчонка смеётся и... просыпается...
Пёсье. Созвездие человека
– Ах ты, сучье отродье, никчемный пес,
Разрубцую шкуру твою собачью!
– Мой хозяин, ты сердишься не всерьез,
Да и я никогда не отвечу сдачей.
Ведь однажды был послан на твой порог,
Чтобы другом быть у знакомой двери…
Сколько мы протоптали с тобой дорог?
Я ни разу клыков на тебя не щерил.
Только знаешь, как короток песий век…
Истрепалась шкура, но, ведь, послушай,
Разве тот, чье звание человек,
Не умеет видеть в собаке – душу?
Не даешь мне встретить моей весны….
И толкаешь с камнем на шее в реку…
*** Но тебя прощаю... Ведь даже псы
Рождены под созвездием человека ***
Чернила-синтез
Дома устали бороться с ночью, и свет потух, как мой по жизни неровный почерк
/уже без двух минут, как что-то легко под руку и отвело мою попытку заснуть под утро и лже-перо/
Чернила – синтез дешевой мути, такая дрянь, что разъедает тоской до сути в моих листах простую правду
о том, что все здесь на поводу у этой ночи, где я по-волчьи одна из двух.
Пожар – вода
Я не знаю, как унести от тебя весну –
Обжигает руки, грозит превратиться в шквал
Золотого огня, в котором нас не спасут,
Океана огня, которого ты не звал.
Я не знаю, как утаить от тебя её –
В подреберье тесно, в словах не хватает льда,
Да и что он тебе – мой искусственный, тонкий лёд,
Сквозь который кипящая лава, пожар – вода
С каждым взглядом отчаянно рвётся за рубежи
Векового покоя горных подземных нор,
Чтобы небом, расплавленным солнцем упасть с вершин
И впитать тебя в сердце до каменных чёрных пор.
Время честных стихов и вернувшихся птичьих стай.
Перейти бы в брод здесь, но тянет в полночный бред.
Я боюсь не успеть уберечь твой зелёный край
Твой спокойный, цветущий рай от горящих рек.
Сохрани его
Сохрани его, как тебя он когда-нибудь вдруг бы смог, представляй себе, что заброшен, голоден, одинок,
что бредёт по кварталу в чёрном своём пальто, что кого-то ищет в вагонах пустых метро.
Нарисуй, как шагает по насту прохожим в такт, как несёт тебе счастье в красивых своих руках,
что заряда солнца в нём два миллиона вольт, что он всё еще в этом городе, просто ждёт:
вот появишься, вот припомнишь про ключ и хлеб, вот поднимешься по пролёту с горой газет, скажешь,
"что же ты , неуклюжий, тут наследил", ...а наутро уже не вздумаешь уходить.
Представляй, как поёт он в дУше, как пьёт свой чай, что ещё не забыл, как мог по тебе скучать,
что готов просидеть у кровати, когда в висках то ли жар, то ли глупая снова о нём тоска,
как тебе улыбается, так, что стихает боль, говорит, мол, "не бойся, девочка, я с тобой"..
Сохрани его, сотвори для него уют, что бы он узнал, как сильно его здесь ждут...
может быть тогда он забросит свой тихий рай и уже никогда не вздумает умирать.....
И уже никогда не вздумает умирать...
В куклу
...Ты не помнила, как под его рукой зародилось сердце куском фарфорца –
Добрый Кукольщик создал тебя такой: белокожей куклой с глазами солнца.
Ты не знала, зачем рисовала кисть на губах рассветный багрянец моря...
Было странно чувствовать свет и жизнь и красиво – видеть в себе живое...
...Было так опасно и так легко улыбаться в хрупкий мирок витрины,
Где любили краски, и сквозь стекло мир умел запомнить тебя счастливой,
Где роняло небо свой мокрый взгляд на зонты скрывавших мечты и лица...
...Ты не знала, зачем ОН нашел тебя – Который Впервые Сумел Присниться...
Он смотрел, как Дьявол. Дышал, как Бог – чуть заметно, но так, что хотелось верить
